Миша поневоле хихикнул, представив Семёна с его метлой против эдакого «дитяти». Сам «малыш» при воспоминании об этом обиженно мумукнул.
– Вот я ему и не разрешаю бродить нигде, как стемнеет. Да и спать детям по ночам надо! – продолжал Леший. – Он и спал бы! Если бы вы со своей бандой ночами по лесу не шатались! Разбудили малыша. А он как понял, что чужие по лесу бродят, так и кинулся его защищать… Эх, да что уж теперь!
– Извините, – Миша опустил голову. – Мы… клад хотели найти.
– Клад? – Леший с изумлением посмотрел на него и вдруг расхохотался, пригибаясь и хлопая себя суковатыми руками по коленям. – Клад!
– Значит, нет никакого клада? – спросил Миша, уже догадываясь, каким будет ответ. Однако Леший снова удивил его.
– Отчего же? Есть. – Миша вскинулся, а Леший, хитро щурясь, неторопливо продолжил: – Только не найти его никому днём, да и не во всякую ночь выйдет, потому как только раз в году может зацвести Жар-Цвет[6], что на сокровище скрытое указывает.
– Сокровище? – как заворожённый повторил Миша, а Леший, снова усмехнувшись, но уже по-доброму, повторил:
– Сокровище. В каждой душе оно скрыто, да не каждому его найти дано.
– Ничего не понял, – честно признался мальчик. – А Про́клятая Настасья? Она-то тут при чём? Или ни при чём вообще?
– Настасья… эх, помню-помню. После того-то случая сюда и повадились охотники за кладами шастать…
– Так её отец всё-таки спрятал какие-то богатства?
– Да какие там богатства… – Леший неодобрительно покачал головой, пожевал губами. – Обнищал он – ещё задолго до той… ливарюции. Только усадьба у него и оставалась, и ту заложил. Дочка Настасья подрастает – а ей и в приданое-то дать нечего…
Александр Христофорович Белоцерковский не был ни заядлым игроком, ни гулякой, да и городов не слишком жаловал, предпочитая тихую семейную жизнь в собственной усадьбе с женой и дочерью. Однако после смерти любимой супруги он, бросив всё, отправился в столицу, надеясь найти забвение. Гулял по кабакам и клубам, кутил и играл в карты, пока не проиграл всё, что у него было. Тогда только опомнился, осознал – дома, в родовой усадьбе, предоставленная заботам нянек, осталась дочь, которой он теперь не сможет обеспечить достойного будущего…
По возвращении домой Александр Христофорович твёрдо решил для себя, что отныне главной заботой его жизни станет устройство судьбы Настеньки. Хозяйство в его отсутствие пришло в упадок, платить по счетам было нечем, и Александр Христофорович всё глубже увязал в долгах. Однако верные слуги всё ещё оставались с ним, кое-как удавалось содержать усадьбу, и отец упорно возил дочь на все приёмы к соседям, надеясь найти ей хорошего жениха.
Достойная партия в итоге нашлась – сын и наследник хозяина одного из соседних имений, блистательный юноша, богатый и влюблённый в Настеньку по уши.
Настасья Белоцерковская росла девицей скромной и благовоспитанной, любила музицировать в одиночестве, брала уроки танцев и много гуляла в окрестных лесах. К будущему жениху девушка не питала особенных чувств, однако и противен он ей не был, так что ничего против готовящейся свадьбы она не имела.
Всё изменилось в одну ночь. Однажды вечером Настасья, прогуливаясь в одиночестве неподалёку от отцовской усадьбы, заблудилась. Все окрестности она знала с детства как свои пять пальцев и, плутая от дерева к дереву, всё не понимала, как такое могло случиться. Не понимала, пока не вспомнила рассказы своей старой няньки. «Не иначе, леший водит!» – с усмешкой подумала она про себя. И то ли в шутку, то ли всерьёз – сама не поняла – попросила вслух:
– Дедушка леший, выведи меня!
И леший вывел. Правда, не к дому, а туда, куда юной Настасье необходимо было попасть в эту ночь – волшебную ночь, купальскую.
Заметив проблеск света между деревьями, девушка кинулась к нему… и замерла от открывшейся ей картины. Удивительной красоты озеро лежало перед ней – озеро, о котором она, выросшая в этих краях, никогда и слыхом не слыхивала. Даже старая нянька не рассказывала ни о чём подобном.
Прямо из мерцающей при лунном свете воды поднимались неслыханной красоты цветы, удивительные растения окружали озеро со всех сторон. Над водой низко нависали тонкие ветви плакучих ив. Ошеломлённая Настасья прикасалась то к одному невероятному цветку, то к другому.
– Одолень-трава – с ней любого врага одолеешь… – зашептал прямо в ухо неизвестно откуда взявшийся голос.
– У меня нет врагов, – растерянно ответила Настасья и оглянулась. Никого вокруг не было.
– Рута[7] красная, ворожейная, червонная, – продолжал голос. – Кто ни взглянет на тебя – тот и полюбит, никто не уйдёт…
– Зачем это? – удивилась Настасья. – Жених и так меня любит.
– А ты его? – прошелестело рядом.
Девушка пожала плечами и слегка вздохнула.
– Что твоё – от тебя не уйдёт, – сказал кто-то. – Что чужое – тебе не надобно.
Раздвинулись вдруг длинные ветви деревьев над озером, расступились кувшинки, и Настасья увидела, откуда шёл загадочный свет. Посередине озера показался крошечный островок, заросший папоротником. И в самой гуще папоротниковых зарослей на длинном стебле сиял нездешним светом дивный цветок, каких никто и никогда не видывал.
– Только в себе своё сокровище отыщешь, – прошептал кто-то за спиной Настасьи. Но она уже не стала оглядываться. Протянула руки – и сияющая чаша цветка отделилась от стебля, поплыла над озёрной гладью и упала прямо в подставленные Настасьины ладони. Жаркий свет цветка не обжигал, а лишь согревал ласковым теплом. Ничему уже не удивляющаяся Настасья, словно во сне, подняла глаза, чтобы снова взглянуть на озеро. И увидела, как стая белых лебедей опустилась на водную гладь и начала будто исполнять чудесный танец…
Настасья смотрела на лебедей, но виделось ей в их танце иное. Она слышала сердцем дивную музыку, водная гладь вдруг превратилась в сцену, по которой порхали лёгкие, как лебединые перья, танцовщицы на белоснежных пуантах.
В эту самую ночь Настасья поняла, что никогда не выйдет замуж за богатого соседа. А ещё она поняла, чем станет заниматься всю свою жизнь. Она нашла своё сокровище.
Конечно, отец считал внезапное увлечение дочери танцами блажью. Он не верил ни единому Настиному слову про чудесное озеро и его дар, и на учение в Петербург отпускать её не собирался. Ради счастья дочери он готов был выдать её замуж силой, и в итоге девушка сбежала.
Многие годы отец не мог простить её за этот побег. Даже тогда, когда услышал, что Анастасию Белоцерковскую называют великой балериной и приглашают на гастроли в лучшие театры мира… и даже тогда, когда через поверенных Настенька оплатила все отцовские долги. И лишь когда она написала, что вышла замуж и готовится родить ребёнка, отцовское сердце не выдержало. Александр Христофорович отправился в Петербург, чтобы увидеть внука, и наконец примирился с дочерью – давно успешной, знаменитой, богатой и очень счастливой. Настасья хотела бы обеспечивать и отцовскую старость, но этого уж гордость Александра Христофоровича не позволила.
В Петербурге же и подхватил он хворь, от которой страдал несколько лет, уже вернувшись в усадьбу. Когда до его глуши дошли вести о революции, Александр Христофорович был уже очень болен. Старая болезнь и дурные вести окончательно повредили его рассудок. Старик в одном исподнем ушёл в лес, велев слугам не приближаться к нему. Он блуждал всю ночь, а на её исходе вышел к озеру. Никто не знает, что он там увидел. Вот разве что старый леший – тот-то знает, да не скажет. Одно ясно: теперь Александр Христофорович видел Настино озеро с лебедями и знал, что ни одного слова дочь его не сочинила. Знал, что не выдумала Настасья свой дар, своё сокровище, свой талант, что не преувеличивали их театральные критики и столичные писаки. Он и хотел бы, наверное, попросить у дочки прощения за то, что сомневался, да уже не мог. Всё только повторял про Настино озеро и сокровище…
– А знаешь что? – Леший задумчиво подёргал себя за мшистую бороду. – А приходи назавтра – завтра ночь верная, ворожейная, купальская, да полнолунная к тому! И друзей своих бери. Авось расцветёт для кого из вас цветок папоротня, Дар-сокровище укажет.
– Всех-всех можно взять? – недоверчиво переспросил Миша, сжимая в руке Тохину медаль.
– Всех бери! – щедро разрешил Леший.
Уже попрощавшись с Лешим и подойдя к забору, ограждавшему лагерь, Миша вдруг вспомнил кое-что.
– Дядя Леший! – окликнул он, обернувшись. – А в пещере-то кто ухает? Там тоже… чудище какое-то живёт?
– В пещере? – удивился Леший. – Кому ж там жить? Вот неучи! И чему вас только в школах ваших учат? Чудищ выдумывают. Дырявая та скала, вся дырявая. А ухает – ветер! – Леший наставительно поднял суковатый палец. – А-кус-ти-ка потому что!
Глава десятаяКоролевская ночь
Последний вечер в лагере «Солнышко» выдался ясным и тёплым. И, как ни странно, даже самые отъявленные озорники и шалопаи, вроде Грохотовых из шестого отряда, не пытались испортить его какой-нибудь шалостью, что, к слову, заставляло директрису и вожатых особенно подозрительно за ними присматривать.
Были танцы на площадке перед главным корпусом, которым особенно радовались девчонки.
Суровая директриса Зоя Валерьевна в этот день надела лёгкое яркое платье, распустила свои вечно собранные в пучок на затылке волосы – и неожиданно стала походить на совсем юную девочку, особенно когда звонко и заливисто смеялась, танцуя с завхозом Михалычем. На эту пару многие смотрели с изумлением: не все знали, что Михалыч приходился строгой Зое Валерьевне мужем.
Вожатый шестого отряда Константин Алексеевич танцевал с Ксюшей, отчаянно краснея и наступая партнёрше на ноги. Ксюша мужественно делала вид, что не замечает этого.