Я давно перестал понимать, когда он издевается, а когда говорит серьезно. Но он точно не шутил.
— Слушай, что было дальше, Сергей. Со временем мы оба попали в эту милую тихую страну — и так вышло, что поселились бок о бок. Герман очень выгодно устроился работать лесником в Чернолесье, а я совершенно случайно открыл здесь наш лагерь. Очень, очень экологический. Кстати, я назвал его «Эдельвейс». Это имя ни о чем тебе не говорит?
Я покачал головой отрицательно.
— А вот твой отец Матвей хорошо знал, что это значит. Он же увлекался военной историей, неизвестно почему… зов крови? Мне пришлось и ему показать, кто он такой на самом деле. Обожаю эти моменты. Он тоже был изумлен, потрясен, шокирован… ему тогда было чуть больше, чем тебе. Тоже спел мне песенку, как все поют в первый раз… очень трогательную, кстати…
— И он… согласился? — тихо спросил я.
Господин Старкевич, он же Штарк, он же Гройль, легонько похлопал тросточкой по голенищу своего сапога. Он был похож на терпеливого учителя, которому попался туповатый ученик — или хотел быть похожим на такого учителя.
— Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, — сказал Гройль. — Ты думаешь о добре и зле. О верности и предательстве. Обо всей этой ерунде, о которой вечно толкуют русские гуманисты в своих романах, от Достоевского до этого… как его… Луковенко? Я правильно называю его фамилию? Послушай меня, Сергей. По умолчанию предполагается, что быть добрым — это значит не делать зла. Допустим. А вот зло себя не ограничивает ни в чем и делает что хочет. Даже если ему вдруг вздумается сотворить что-нибудь хорошее, ха-ха… вот как сейчас. А главное — запомни! — зло всегда бьет первым. Зло не оглядывается. Зло не тормозит. Ну и кто будет в выигрыше, скажи мне?
Я не ответил. Но он говорил дальше, будто ему и не нужен был мой ответ:
— Твой отец так ничего и не понял. Он отчего-то решил, что он будет сражаться на стороне добра, вместе с Германом и этой вашей смешной птицей… Dream team[1], команда победителей, черт побери… только ему было невдомек, что победить он не может. Добро может уничтожить зло, только если само станет злым. Таким образом, зло всегда воюет со злом, а добру в этой системе ценностей вообще не остается места! Не бог весть какая мысль, а свела с ума немало студентов.
Он помахал указкой в воздухе.
— Твой отец выбрал неверную сторону. Не пойму, на что он вообще надеялся? Воплощенного добра никто никогда не видел. Ну, если не считать рекламы с Санта-Клаусом по телевизору… Тогда как зло — вот оно. Зло всегда персонифицировано. Тебе знакомо это слово? У него есть лицо. Пусть и злобное. Как мое, например. А добро выглядит слишком расплывчатым, Сергей. Примерно как отражение в стекле вагончика, когда ты смотришь в темноту…
Он тихо рассмеялся, и от этого стало еще страшнее. Я вспомнил последнее видео из тех, что показал мне Герман. Но я изо всех сил старался не бояться.
— И что же с ним стало? — спросил я, стуча зубами. — Ну… с моим отцом? И с мамой?
— Матвей не хотел меня слушать. Полез без спросу в старые шахты. Он там нашел, видите ли, военные захоронения, хотел их изучить. Да еще и Марию за собой потянул. Он говорил, что исследует природу зла — ни больше, ни меньше. Он почти докопался до истины… хотя люди в деревне подозревали, что они просто сидят там, в своем вагончике, и курят всякую дрянь… как ты понимаешь, милиция тоже думала так. Сгоревший автомобиль нашли в овраге… да вот, собственно, недалеко от этого места… не исключаю, что какие-нибудь сэмплы до сих пор ржавеют в песке. Не говоря уже о мелком биомусоре.
Я посмотрел вниз. Над ручьем поднимался туман. Мне не хотелось думать о том, что здесь было десять лет назад.
— Он был смелым парнем, твой отец, — сказал Гройль. — Мне даже было немножко жаль его. Ты не поверишь: я печалился и о твоей милой мамочке, и о тебе тоже. Помню, как ты плакал навзрыд, оставшись один в своем вагончике десять лет тому назад… мне даже захотелось тебе помочь… поучаствовать в меру сил в твоей судьбе… но я решил обождать. Никуда ты от меня не денешься, подумал я…
Он не сводил с меня глаз, и я чувствовал себя загипнотизированным. Да, именно так. Но я, хоть убей, не мог расслышать, о чем он думает. Его глаза блестели холодным блеском, как будто жили отдельно от него.
— Послушай меня, Сергей, — сказал он. — Время Смотрителей закончилось. Ты полукровка, и ты последний в роду. Ты умрешь быстрее, чем обзаведешься наследниками… даже не мечтай о том, о чем ты сейчас подумал, — тут он погрозил мне пальцем. — Очень скоро ты погибнешь, и твой дар умрет вместе с тобой. Поверь, я могу убить тебя прямо сейчас. Есть только одна вещь, которая меня останавливает…
Его ледяные глаза сверкнули из-под козырька кошмарной фуражки. И я не мог понять, что означает этот взгляд.
— Я ведь тоже один, — сказал он вдруг. — У меня нет наследников. Мои ученики — по большей части настырные идиоты, не более того… мне некому передать свою силу, Сергей. Свою необычайную силу. Ты даже не представляешь, какой ценой она мне досталась — и лучше тебе этого и не знать… просто поверь на слово. На этой земле немного найдется сверхлюдей, кто мог бы со мной потягаться…
Он посмотрел на меня, будто хотел понять: верю я или нет. А ведь он тоже сомневается, подумал я. Он хочет знать, соглашусь я или нет. Он… боится. Он пытается читать мои мысли — но в этих мыслях нет ответов на его вопросы.
— Слушай, — сказал он. — Я очень долго думал, что мне никто не нужен. Но вдруг внезапно я понял, что я… был неправ. Знаешь, когда это случилось?
Я молча покачал головой. Хотя уже знал.
— Да, — сказал он. — Когда мы дрались с Германом у ограды вашей усадьбы. Клянусь, я не хотел его убивать, но он своим упрямством довел меня до холодного бешенства… Так вот, когда ты вышел против нас вдвоем со своим другом… с этим лучезарным ангелом, Виком… меня вдруг поразила одна мысль, Сергей, и поразила до глубины моей души — если, конечно, предположить, что душа у меня есть…
На его губах я увидел кривую улыбку, больше похожую на гримасу боли.
— Именно тогда я понял, что я — один. Со мной никто не выйдет вот так. Не прикроет своим плечом. Единственный, кто был бы на такое способен — и последний, кого я попросил бы об этом — был твой дед… мой старый испытанный враг… но он уже лежал у моих ног, мертвый…
Он снова отвел глаза, но я по-прежнему смотрел на него. Я мог от него ожидать, что он скрывает свои мысли. И не был готов к тому, что он не будет их скрывать.
— Я всегда гордился, что у меня нет любимчиков, — сказал он надтреснутым голосом. — И в конце пути с размаху въехал в эту стену. Я понял, что у меня нет вообще никого. Ни детей, ни друзей, ни привязанностей. Не подумай, что я жалуюсь. Я просто констатирую факт. Я холоден и расчетлив. И точно так же расчетливо я делаю тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться — если ты не глупец, конечно.
Он начертил своей тросточкой какой-то знак на песке — мне показалось, что смайлик.
— Итак, вот мое предложение, — сказал он. — Ты раз и навсегда переходишь на мою сторону. Взамен я оставляю в покое твоего деда Германа, ворона Карла, твоего друга-волчонка — словом, всех, кого скажешь. Как ты понимаешь, это только малая часть того, что я дам тебе. Как только ты подрастешь, ты станешь вожаком стаи, и даже не спрашивай, что будет с Феликсом. Я научу тебя всему, что знаю сам. Я дам тебе доступ ко всем нашим тайнам. Ты сможешь использовать всю темную энергию, что наполняет здешние шахты. Возможно, ты слышал о природе этой энергии? Я расскажу тебе… после. После. Главное, что тебе надо знать сейчас, вот что: ты получишь небывалую силу. Ты получишь в подчинение целую армию темнейджеров. Ты станешь моей правой рукой — молодой и сильной… вместе мы заставим весь мир содрогнуться, Сергей Волков. Всех, кто рулит сегодня, мы заставим очень сильно подвинуться! Взять хотя бы этих спесивых богачей, что расселись в своих стеклянных офисах и сосут кровь из народа… ты слышал сказки о вампирах? Это никакие не сказки, Сергей. Вспомни: неделю назад ты ничего не знал и про оборотней, а теперь знаешь. Тебя ждет немало открытий. Так было когда-то и со мной…
Он помотал головой, словно прогоняя навязчивое видение. Все-таки он псих, подумал я. А он продолжал:
— Одним словом, мой юный друг, мы устроим такую заварушку, каких давно не было. То, что не удалось нашим предшественникам, наконец сделаем мы. Ты и я. А потом, если хочешь, мы пригласим старого Германа на парад нашей победы…
Пока он говорил, его голос крепчал и становился звонким, как натянутая струна. Он выглядел бы сумасшедшим, да он им и был, но я также понимал, что его безумный гон абсолютно реален. И ему ничего не стоит привести свой план в исполнение.
Он истолковал мои мысли как-то по-своему.
— Не веришь? — спросил он по-стариковски сварливо. — Думаешь, я преувеличиваю? Нет. Я покажу тебе, как я силен. Нет, не я — мы, Сергей! Мы с тобой. Мы, сверхлюди. Грядущие короли этого мира. Не забывай: ведь мы находимся в месте силы, возле самых глубоких шахт Чернолесья. Здесь мы непобедимы. Отсюда мы можем управлять временем и пространством. Ты спросишь, как? Ну, например, прямо сейчас я могу показать тебе прошлое… и даже иногда будущее. Послать тебя в любую точку координатной сетки, на твой выбор. Только так ты сможешь оценить свои новые возможности, Сергей. Ну-ка, скажи, куда ты хочешь попасть?
Я не знал, что ответить. Да и вообще не хотел отвечать.
— Только не молчи. Ты сверхчеловек, Сергей. Чаще повторяй это про себя. Представь, что ты супергерой. Ты готов спасти мир? Ну, или дать ему здоровенного пинка?
— Я не знаю, — пожал я плечами.
— Эх, — с досадой произнес Гройль. — Что за дети пошли. Казалось бы, ничего кроме «марвела» не смотрят? Ладно. Хорошо. Начнем с малого. Со скромного, но яркого подвига, который даже ты способен будешь оценить…
С этими словами он больно ткнул меня в живот своей указкой — теперь я заметил, что на самом деле это не трость, а тонкий гибкий хлыст, которой всадник на скачках нахлестывает лошадь. Но не успел я даже обидеться, как земля ушла из-под моих ног, и мне оставалось только зажмуриться.