Я знавал, однако, и счастливые несоответствия: одну маленькую печальную женщину с обезьяньим личиком, на которую никто не захотел бы оглянуться, чтобы увидеть ее еще раз. Но вот она открывала рот — и внезапно возникало и расцветало обаяние, словно Клеопатра поделилась с ней своим искусством очаровывать мужчин.
Джоанна остановилась у обочины рядом со мной, но я не заметил ее. Она спросила, не случилось ли чего-нибудь.
— Ничего, — сказал я, беря себя в руки. — Я размышлял о Елене Прекрасной и прочих.
— Миленькое местечко ты для этого выбрал, — сказала Джоанна. — Ты выглядишь очень странно, стоя здесь с широко открытым ртом и вцепившись в булку с изюмом.
— Я потрясен, — объяснил я. — Я перенесся в «Илиаду» и вернулся обратно.
И добавил, указывая на удаляющуюся, словно плывущую спину:
— Ты не знаешь, кто это?
Всмотревшись в девушку, Джоанна сказала, что это Элси Холланд, гувернантка Симмингтонов.
— Так вот что заставило тебя окаменеть! — сообразила Джоанна. — Она неплохо выглядит, но немножко похожа на рыбу.
— Понятно, — сказал я. — Очень милая и добрая девушка. Я было принял ее за Афродиту.
Джоанна открыла дверцу автомобиля, и я уселся.
— Она прелестна, не так ли? — сказала Джоанна. — Есть люди с блестящей внешностью, но с полным отсутствием сексапильности. Она как раз такая. Какая жалость!
Я сказал, что если она гувернантка, то это как раз может быть к лучшему.
В тот день нас пригласил к чаю мистер Пай.
Мистер Пай был крайне женственным, пухлым маленьким человечком, полностью посвятившим себя своим крохотным стульям, дрезденским пастушкам и коллекции стильной мебели разных эпох. Он жил на вилле «Прайорз Лодж». На прилегающих к ней землях сохранились руины старого монастыря, разрушенного во времена Реформации.
Вилла с трудом могла сойти за человеческое жилье. Шторы и диванные подушки здесь были из очень дорогого шелка пастельных тонов.
Маленькие пухлые ручки мистера Пая дрожали от возбуждения, когда он описывал и демонстрировал свои сокровища, а голос мистера Пая срывался на тонкий писк, когда он повествовал о волнующих обстоятельствах, при которых приобрел итальянскую кровать в Вероне.
Мы с Джоанной, оба любящие антиквариат, внимали с одобрением.
— Это действительно удовольствие, огромное удовольствие — такое пополнение нашей маленькой общины. Здесь живут милые, добрые люди, вы знаете, но они мучительно буколичны — чтобы не сказать провинциальны. Вандалы, абсолютные вандалы! А обстановка их домов — она заставит вас плакать, дорогая леди, уверяю, она заставит вас плакать! Разве не так?
Джоанна согласилась, что ничего подобного тому, что она видит здесь, ей встречать не приходилось.
— Дом, который вы снимаете, — продолжал мистер Пай, — дом мисс Эмили Бэртон. Он просто очарователен, и у нее там есть кое-какие прелестные вещицы. Весьма прелестные. Одна или две из них просто первоклассные. И у нее есть вкус; хотя я не вполне уверен, что сделал бы так же. Боюсь, что иной раз — мне так кажется — это просто сентиментальность. Ей нравится держать вещи там, где они были всегда, но не там, где им лучше всего быть, не там, где они выглядели бы лучше всего, и лишь по той причине, что ее матушка ставила их именно на это место.
Он перенес свое внимание на меня, и его голос изменился. Это уже был голос не восхищенного художника, а прирожденного сплетника.
— Вы ничего не знаете об этой семье? О, конечно, нет, — только то, что услышали от агента по найму. Но, мой дорогой, вы должны иметь представление об этой семье! Когда я приехал сюда, старая мамаша была еще жива. Невероятная особа, совершенно невероятная! Монстр, если вы понимаете, что я имею в виду. Совершенный монстр. Монстр в викторианских платьях, пожирающий своих дочерей. Да, иначе и не скажешь. Она была монументальна, знаете ли, в ней, должно быть, было стоунов семнадцать, и все пять дочерей крутились возле нее. «Девочки!» — она всегда звала их только так. «Эти глупые девчонки!» — иной раз называла она их. Черные рабы — вот кем они были; на них она ездила, и они же с ней всегда соглашались. В десять вечера они отправлялись в постель и не смели зажигать света в спальнях, а уж чтобы они пригласили в дом кого-то из своих друзей — это неслыханно. Она презирала их, знаете ли, за то, что они не выходят замуж, но ведь они не могли устроить свою жизнь, потому что у них не было возможности встречаться с кем-либо. Мне кажется, Эмили, а возможно, это была Агнес, завела какие-то отношения с помощником приходского священника. Но его семья оказалась недостаточно хороша, и мамаша пресекла все это.
— Звучит как роман, — сказала Джоанна.
— О, моя дорогая, все так и было. А потом ужасная старая женщина умерла, но, конечно, было уже слишком поздно. Они продолжали жить там и тихими голосами говорили о том, чего бы могло захотеться бедной матушке. Даже переклейку обоев в ее спальне они восприняли бы как святотатство. Однако они делали много хорошего в церковном приходе, тихо и незаметно… Но ни одна из них не обладала большим запасом жизненных сил, и они поумирали одна за другой. Эдит скончалась от инфлюэнцы, Минни сделали операцию — и она не оправилась после нее, а бедную Мэйбл хватил удар — Эмили ухаживала за ней со всей преданностью. Последние десять лет она только тем и занимается, что ухаживает за больными. Прелестное создание, вам не кажется? Похожа на дрезденскую статуэтку. Как печально, что у нее сейчас финансовые затруднения… Впрочем, нынче все обесценилось.
— Это ужасно, что мы живем в ее доме, — сказала Джоанна.
— Нет-нет, дорогая юная леди. Вы не должны чувствовать ничего в этом роде. Ее добрая Флоренс весьма предана ей, и Эмили сама мне говорила, что счастлива обрести таких арендаторов. — Тут мистер Пай слегка поклонился. — Она считает, что ей с вами решительно повезло!
— В этом доме, — сказал я, — утешающая атмосфера.
Мистер Пай бросил на меня быстрый взгляд.
— В самом деле? Вы это почувствовали? Да, это очень интересно. Я удивлен, знаете ли. Да, я удивлен.
— Что вы имеете в виду, мистер Пай? — спросила Джоанна.
Мистер Пай развел пухлыми ручками.
— Ничего, ничего. Удивлен, и только. Я верю в атмосферу, знаете ли. Люди думают и чувствуют. На них оказывают воздействие стены и мебель.
На пару мгновений я онемел. Я осматривался вокруг и соображал, как бы я описал атмосферу «Прайорз Лодж». Мне как раз казалось очень странным, что здесь нет никакой атмосферы! Это было и в самом деле примечательно.
Я задумался над этим настолько, что совершенно не слышал разговора, продолжавшегося между Джоанной и хозяином. Я очнулся, однако, услышав, что Джоанна начинает прощаться. Я оставил свои фантазии и присоединился к компании.
Мы отправились в холл. Когда мы подошли к парадной двери, в почтовую щель вползло письмо и упало на циновку.
— Дневная почта, — прошептал мистер Пай, поднимая его. — Ну, дорогие молодые люди, вы ведь придете еще, не так ли? Как приятно встретить столь свободные умы, если вы меня понимаете, в этом мирном болоте, где никогда ничего не случается!
Пожав нам обоим руки, он с преувеличенной заботливостью помог мне сесть в машину. Джоанна взялась за руль, проехала достаточно осторожно по круговой дорожке вокруг безупречной зеленой лужайки и, выехав на прямую, подняла руку, чтобы помахать гостеприимному хозяину, стоявшему на ступенях у входа. Я наклонился вперед, чтобы сделать то же самое.
Но наш прощальный жест остался незамеченным. Мистер Пай вскрыл почту. Он стоял, изумленно глядя на развернутое письмо.
Джоанна как-то назвала его пухлым розовым херувимчиком. Он, конечно, оставался пухлым, но сейчас совсем не был похож на херувима. Его лицо налилось темным пурпуром, исказилось от гнева и изумления. И от страха.
В этот момент я взглянул на конверт. Он мне что-то напомнил. Я ничего не понял тогда — потому что это была одна из тех вещей, которые мы подмечаем неосознанно, даже не догадываясь об этом.
— Боже мой, — сказала Джоанна, — кто стукнул бедного малыша?
— Думаю, — сказал я, — что это снова Таинственная Рука.
Сестра повернула ко мне изумленное лицо, и автомобиль вильнул.
— Внимательнее, девушка, — предостерег я.
Джоанна сосредоточилась на дороге. Она недовольно хмурилась.
— Ты имеешь в виду письмо вроде того, что мы получили?
— Это лишь догадка.
— Что же это за местечко? — спросила Джоанна. — Ведь оно выглядит самым невинным, сонным, безвредным кусочком Англии, какой только можно представить…
— И где, цитируя мистера Пая, никогда ничего не случается, — перебил я. — Он выбрал дурную минуту, чтобы сказать это. Что-то случилось.
— Джерри! — сказала Джоанна. — Я… я думаю, что мне это не нравится. — Впервые в ее голосе прозвучала нотка страха.
Я ничего не ответил, потому что мне это тоже не нравилось. Такой мирный, улыбчивый, счастливый сельский уголок, над которым нависло нечто злое. И именно с этого момента у меня в душе поселилось предчувствие беды…
Прошло несколько дней. Мы явились на бридж к Симмингтонам, и миссис Симмингтон надоела мне до крайности, постоянно упоминая Меган.
— Бедная деточка так неуклюжа. Она в таком возрасте, когда уже заканчивают школу, но еще продолжают расти.
Джоанна заметила сладко:
— Но ведь Меган уже двадцать, не так ли?
— О, да, да. Но она, конечно, моложава для своих лет. Совсем еще как ребенок. А неплохо было бы, я думаю, если бы девочки не росли так быстро. — Она засмеялась. — Я уверена, любая мать хотела бы, чтобы ее ребенок оставался вечным младенцем.
— С чего бы им этого хотеть? — сказала Джоанна. — К тому же, должно быть, это очень затруднительно — иметь ребенка, который умственно остается шестилеткой, когда его тело становится взрослым.
Миссис Симмингтон глянула с досадой и сказала, что мисс Бартон не должна воспринимать все слишком буквально.
Я был доволен Джоанной, и мне пришло в голову, что я был невнимателен к миссис Симмингтон. Эта анемичная прелесть среднего возраста скрывает, подумал я, эгоистич