Чувства, черти бы их взяли. Вот зачем нужно было вспоминать?
Инга, с тех пор как стала работать на Макса, купила себе квартиру – это он знал, так как именно агентство и подбирало ей жилплощадь. Инга выбрала двухкомнатные апартаменты в новостройке на юге, и Макс их молчаливо одобрил. Они были в его вкусе – просторные, светлые, с большими окнами. Правда, в гостях у Инги с момента покупки Макс ни разу не бывал: не те отношения.
Ведь она же боевой товарищ, даже не друг, наверное. Смысл дружбы Макс постигал плохо и, кого назвать друзьями, затруднялся сказать. Ингу? Илью? Рязанова? Все это люди, которые с ним каждый день и которые поддерживают его идею. Он бывал на праздновании дней рождения, которые они устраивали с размахом в каком-нибудь ресторане, и кое-что знал об их жизни. Если это дружба, тогда она у него есть.
Вот пацан Кирилл говорит, что друг Лешка не дает ему айпад. У друга Лешки есть чувство собственности. Значит, все нормально.
Впрочем, эта ересь мгновенно была Максом позабыта, когда он увидел Пантеон.
Конечно, он знал его по картинкам и планам – кажется, даже в какой-то давней курсовой по истории искусств выбрал для себя темой. Но вживую здание производило то впечатление, какое и должен производить храм всех богов. Огромный купол, грузно опирающийся на стены, а внутри – гулкое пространство, взмывающее ввысь и вдруг дарящее легкость. Невыразимый эффект, блистательное действие античной архитектуры, восходящей к язычеству. Те боги, которые, возможно, когда-то обитали здесь, наверняка были существами требовательными и тщательно контролировали качество работ. Кто кирпич не так положил – того и покарать могут.
Пантеон – место в Риме, посвященное всем богам, построенное в 126 году до н. э., которое лишь в 609 году было освящено как христианская церковь Святой Марии и Мучеников. Ротонда, возведенная из кирпича и бетона, перекрыта полусферическим куполом. Часы работы: понедельник – суббота 9.00—18.30, воскресенье 9.00—13.00. Вход свободный.
Древний языческий храм не исправило никакое посвящение христианскому Господу: здесь ощущался дух свободы и неповиновения. Макс пожалел, что полдень давно миновал и нельзя в полной мере оценить красоту солнечного луча, падающего сквозь круглое отверстие в крыше. Да и Анна торопила группу, явно пропустив половину запланированной лекции. Не прошло и десяти минут, как все потянулись к выходу.
– Мы можем вернуться сюда завтра, – предложила Инга. – Завтра свободный день.
– Это хорошая идея.
Конец экскурсии был скомкан, так как люди устали окончательно и могли думать только о том, чтобы поесть и выпить чего-нибудь холодного. Поэтому Анна перестала рассказывать о гробнице Рафаэля, об архитектурных особенностях храма и его предназначении, глянула на часы и объявила, что ведет всех обедать. Около трех часов дня рестораны в Риме почти все закрывались на перерыв до вечера – испанская сиеста не обошла своим вниманием и эти места. Было почти два, однако нужный ресторан зарезервировали под группу.
Когда вышли на площадь, там царило все то же столпотворение, что и раньше. Рим был под завязку набит людьми; Макс этого не помнил. Впрочем, тот давний визит почти полностью стерся из памяти, только свет остался…
Свет кольнул уголок глаза, Макс моргнул, а потом увидел…
Да нет, не может быть.
А с другой стороны, это бы объяснило…
Он остановился, и Инга остановилась тоже.
– Что-то случилось?
– Нет, – медленно произнес Макс, – показалось.
7
Умы бывают трех видов: один все постигает сам; другой может понять то, что постиг первый; третий – сам ничего не постигает и постигнутого другим понять не может.
Ресторан располагался неподалеку от Пьяцца делла Ротонда, на которой стоял Пантеон. Отделанный темными деревянными панелями, пропитанный запахами готовящейся еды, ресторанчик понравился Инге с первого взгляда. Рассаживались шумно, весело, и как-то так получилось, что снова оказались за одним столом с Кириллом и Еленой.
Мать умудрилась не потерять егозливое дитя во время экскурсии, не растратить его интерес и не сорваться в процессе укрощения строптивого. Инга была ею восхищена. У этой женщины следовало поучиться. Темпераменты Елены и ее сына явно не совпадали, однако она не делала из этого трагедии и научилась общаться с ним ко взаимному удовольствию. Мама была для него авторитетом, была другом. Что-то это Инге напоминало…
Ах да. Ее собственную жизнь.
Пусть Макс посмотрит, ему полезно.
Она отчаялась его перевоспитать, да и не питает умная женщина иллюзий, что можно изменить мужчину кардинально. Его можно направить, приучить, как щенка, – это да. Мужчина прет напролом и ничего по сторонам не видит, задача женщины – мягко его сориентировать, если понадобится.
Но Инга была для Макса боевым товарищем и ценным сотрудником. Все это убивало надежды когда-нибудь что-нибудь изменить в тех областях, которые работы не касались.
Нет, ей даже не больно. Ну, если честно, вначале немного было. А потом Инга сказала себе: стоп. Так можно потерять все, что ты с собою уже сделала, так можно потерять себя, ту самую великолепную себя, к которой ты стремилась и которой ты стала. Самоуважение – одна из важнейших вещей в жизни человека, и его нельзя терять никогда, особенно – когда ты влюблена.
Поэтому Инга довольно быстро смирилась с тем, что Максим Амлинский не будет ей принадлежать. Он никому не мог достаться просто так, разве что в качестве выгодной сделки. Если ему не удастся измениться. А он не хочет меняться – ему и так комфортно, он в этой шкуре провел всю жизнь, она ему подходит, сбрасывать-то зачем?
Максим Амлинский сидел рядом, ел закуски и терпеливо отвечал на вопросы Кирилла. Речь шла о последнем чуде, поразившем воображение мальчишки, – о Пантеоне.
– А как она держится, ну, крыша?
– Она как бы лежит на стенах.
– Как она может лежать? Она же полукруглая?
– Полусферическая. Смотри. – Макс взял салфетку, достал из кармана рубашки ручку, с которой не расставался вообще никогда, и привычно принялся чертить. – Это называется центрическо-купольная архитектура. Вся конструкция выполнена из монолитного бетона, и лишь низ армирован кирпичными арками.
– Макс, попроще, – сказала Инга с улыбкой, – выбирай термины.
– Что? А… Все из бетона, Кирилл, а вот тут идут арки, которые поддерживают конструкцию. Чтобы постройка стояла еще крепче, в ней внутри сделаны ниши, всего их восемь, одна из них служит входом, через который мы и попали внутрь. – Макс говорил медленнее: Инга прямо видела, как вращаются колесики в его мозгу, переводя сложные для ребенка термины в нечто более понятное. – Кроме того, есть еще и восемь скрытых ниш, мы их не видели.
– А может, там клады! – Кирилл задрыгал ногами так, что стол зашатался.
– Нет, кладов там нет. Эти ниши полые и за счет своего расположения помогают держаться стенам и куполу. Кроме того, имеет значение, из какого именно материала возведена постройка.
– Но вы сказали – бетон, он же везде одинаковый!
– А вот и не одинаковый! – совсем по-мальчишечьи сказал Макс, и Инга чуть соком не поперхнулась. – Сейчас я тебе расскажу.
– Ну, все, – пробормотала Инга, обращаясь к Елене, – теперь мы будем это долго слушать… – Та лишь еле заметно улыбнулась.
– При строительстве на нижних поясах наполнителем служила твердая травертиновая крошка, на верхних – крошка туфа и легкой пемзы. Это позволило сделать купол и верх стен по весу легче, чем низ. Вообще в строениях здесь часто использовался римский бетон – это смесь извести, воды и осколков глиняных изделий или песка. А еще в Пантеоне кессонированный потолок… – Макс запнулся, перевернул салфетку. – Кессоны – такие лакуны в материале, как ямки. Они тоже облегчают вес и нагрузку на балки. Вернее, облегчали; с изобретением новых способов строительства они превратились в декоративные элементы, но в Пантеоне все еще выполняют практическую функцию.
– Дырки в потолке помогают ему не падать?! – изумился Кирилл. Он так увлекся, что забыл о еде.
– Не дырки, углубления. А дырка там только одна, ты ее видел.
– Ага, такая круглая.
– Называется опеон, или опайон. Это обязательно круглое отверстие, использовавшееся для дополнительного освещения. Тот, который мы видели сегодня, один из самых больших, около девяти метров, кажется.
– Ух ты! А снизу маленький.
– Угу.
– Зато прикольно называется, – польстил опеону Кирилл.
– Боюсь тебя разочаровать, но с древнегреческого это слово переводится просто как «дырка».
– Это ничего, – заявил Кирилл, поразмыслив, – зато он красивый!
На этой оптимистичной ноте принесли горячее: телятину с травами, ризотто, еще одну корзинку с хлебом и какой-то умопомрачительный соус в баночках.
– Если это тебя немного утешит, – сказал Амлинский, – то про отверстие в крыше Пантеона есть легенда. Она гласит, что во время переосвящения храма, то есть когда его из языческого сделали христианским, демоны стали разбегаться из здания, а самый большой вылетел сквозь крышу, пробив рогами дыру.
– Что, правда так и было?
– Это легенда. Я их не люблю, потому что предпочитаю факты, но эту помню.
– Вы очень хорошо разбираетесь, – обратилась Елена к Максу, – вы архитектор?
– Мы оба, – кивнул он в сторону Инги. – Трудимся в одной фирме.
«Шпионскую легенду» разработали и утвердили еще вчера вечером. По ней выходило, что два одиноких сердца, встретившись на ниве производства, почувствовали взаимное притяжение. С тех пор и… притягиваются. Для неформального общения с членами туристической группы этого должно было хватить, а изображать из себя безумно влюбленных на людях и целоваться под каждым столбом никто не собирался. Такое поведение не было характерно ни для Инги, ни уж тем более для Макса, а просто водить даму под руку Амлинский умел.
– Вы не сочтете невежливым, если завтра мы с Кириллом присоединимся к вам… или вы к нам? – спросила Елена. – Я обещала отвести его в сады виллы Боргезе и в зоопарк. Это не утомительно и приятно. Мы были бы рады.