В Рим возвратились уже вечером, когда жара смягчилась и покинула город, оставив вместо себя жиденькую, но сносную прохладу. И внезапно оказалось, что вернуться сюда – это здорово. Рим – многоцветный, словно с открытки, полный деталей и крупных запоминающихся элементов, под завязку набитый звуками и запахами, – он казался Максу конструктором «Лего», в который кто-то уже однажды сыграл, а со временем можно докупить деталей и сыграть самому. Рим нравился ему (хотя любовь – для слабаков). Рим заставлял прислушаться к себе. Рим был улыбчив, неколебим и вечен.
Макс согласился вновь поужинать в непроверенном ресторане, откуда так благоухало свежеприготовленным мясом, что устоять невозможно. Итальянцы – жизнерадостный, бойкий народ – уже не мелькали так сильно, как в первые дни; Макс привык к их круговерти. Как, как они выжили здесь, на монументальном, неподвижном, никуда не торопящемся наследии Рима?!. Колизей мертв, мертв древний форум, над замком Святого Ангела – христианское мифическое существо, грозные боги вряд ли смотрят из развалин, и даже Пантеон, чей луч света обязательно нужно потрогать завтра, вряд ли подвержен божественной суете. Но эти люди, выросшие из тех, – здесь. Пусть они скрестились с варварами, пусть – история рассудила давным-давно, и трава проросла сквозь разбитые камни, и сплела их, и скрепила, и заставила стоять. Все переменилось. А значит, может перемениться и любое другое, казавшееся незыблемым, оставляя лишь то, что необходимо, то, что истинно. Жестокий город, где на холме вниз головой распяли апостола Петра, где Брут воткнул нож в своего друга, где гладиаторов рвали звери на арене, теперь был другим – так казалось. Может, именно потому, что от великих древних строений остались просто фигурные камни. На камнях многое можно создать, даже церковь.
Макс размышлял об этом всю дорогу до отеля, и Инга спокойно молчала рядом, не пытаясь занимать его разговорами. В отличие от множества других женщин, которых Макс встречал, Инга никогда не считала молчание напряженным. Ей не требовалось щебетать, щебетать… Словно она знала, каким умиротворяющим, целительным бывает молчание.
Конечно, знала. Как иначе?
Они вошли в отель и поднялись на свой этаж; шагая к удачному номеру 333, Макс взял Ингу за руку и подумал, что его снежная королева оказалась права в своей темной магии жизни – снова. Счастливые цифры, негласная арифметика чуда – сколько в этом бытового колдовства, кто знает? Уж точно не Макс, ни черта в этом не понимавший.
Он вел Ингу в номер, чтобы не выходить с нею оттуда до утра, чтобы заниматься с ней любовью, валяться, говорить о работе и не о работе, продлевать новое для себя ощущение обладания – пусть смутного еще, незаконченного, словно он ветер приручил, – но такого желанного.
Макс очень хотел с пользой и удовольствием провести вечер. Увы, планам не суждено было сбыться.
Когда они с Ингой, молча улыбаясь от предчувствия, вошли в номер, там их ждали ждали двое…
Первым оказался ловкий свибловский бизнесмен Григорий Ячуков.
А вторым была его собственная, Макса, мать.
Инга узнала ее мгновенно – такие женщины не забываются, если увидел их однажды, то влезут в память. Софья Вениаминовна, так ее звали, была словно бы сделана из мрамора, лучшего, чем добывают в благословенной Италии. Точеная фигура, прямая жесткая спина, волосы выкрашены в серебристо-белый цвет – скорее всего, чтобы скрыть седину. Макс походил на нее крыльями носа и изгибом губ, и еще этим наклоном головы, когда до тебя снисходят. Макс получил отменное воспитание, и при взгляде на его родителей и на него самого нельзя было сказать, что они им не занимались. Занимались, и еще как!
Лучше бы в покое оставили.
Первое мгновение растерянности сменилось настороженностью, потом – злостью. Полноватого темноволосого мужчину, также находившегося в номере, Инга не знала, однако ничего хорошего появление двоих визитеров не сулило. Макс, видимо, подумал о том же: первый вопрос его прозвучал холодно и будто равнодушно:
– Как вы сюда попали?
– Твои манеры, – ответила Софья Вениаминовна таким же тоном, – не улучшаются. Здравствуй, Максим.
– Здравствуй. – Он перевел взгляд с нее на мужчину. – Я могу понять, что моя мать соскучилась по мне и прилетела навестить, хотя это маловероятно, но все же. А вот вы, Григорий… не помню вашего отчества… вы не свидетельствовать свое почтение прибыли. Не так ли?
Щелчок. Картинка сложилась мгновенно – и до того, как мужчина, оказавшийся ловким бизнесменом Ячуковым, произнес первые слова, Инга уже знала все ответы.
– Ну что вы, Максим, – говор у него оказался ленивый, растянутый, – почему и не засвидетельствовать? Это деловой визит, если вам так будет угодно.
– Вы вторглись без разрешения в наш номер. Потрудитесь объяснить. Мама?
– Сядь, Максим. И вы, девушка, сядьте. Нам нужно поговорить.
Макс с места не сдвинулся. Он продолжал держать Ингу за руку, пальцы его были холодными и сухими.
– Наличие вас обоих в моем номере говорит о массе вещей, – глухо произнес он. – Мне не хотелось бы в это верить, но факт, как говорил Воланд, это самая упрямая в мире вещь. Один из ваших людей, господин Ячуков, цитировал мне Воланда. Мне кажется, объяснения уже не нужны, от вас так точно. – Он отвернулся от свибловского бандита, словно тот перестал существовать. – А вот ты, мама…
Она встала. Красивая женщина, ухоженная, уверенная. Ни капли раскаяния на узком лице, ни капли злости или гнева. Она приехала делать свое дело, вдруг поняла Инга. Это просто… работа?
– Максим, – начала Софья Вениаминовна, – выслушай меня, пожалуйста, внимательно, не перебивая. Мы с твоим отцом постарались обеспечить тебе ту жизнь, которую ты заслуживал, и взамен просили у тебя только одно: чтобы ты никогда, ни при каких обстоятельствах не ронял честь нашей семьи. Разве это так сложно сделать?
– А я уронил? – тихо осведомился Макс. Его мать поджала губы, накрашенные бледно-розовой помадой.
– Ничем иным, кроме позора, я не могу назвать твой проект с предоставлением жилья этим… людям, которые не относятся к нашему кругу. Мы с отцом дали понять тебе, что не одобряем его, но ты…
– Позволь, я объясню тебе, в чем заключается проект «Доступный дом», – перебил ее Макс. – У меня все еще есть надежда, что недопонимание возникло, так как вы не осознали сути. Это не бросание денег на ветер, это организация прибыльного предприятия, которое принесет выгоду всем участникам. Я хочу, чтобы у людей среднего класса была возможность приобрести квартиру по доступной для них цене. Я желаю договориться с социальными службами и курировать одиноких стариков, которые не имеют наследников, – и делать это честно, а не как господин Ячуков. – Тот усмехнулся, ничуть не огорченный. – Мой проект – это договоренность с банками, предоставляющими выгодные условия ипотечного кредита, и со строительными фирмами о выгодных условиях ремонта. Пока все это в стадии зарождения, но я доведу дело до конца, я уже знаю как. Чем же этот, фактически благотворительный, проект опозорит семью Амлинских?
– Никогда, – произнесла Софья Вениаминовна, – мне не было стыдно за тебя, как сейчас, Максим. Ты опустился и не замечаешь очевидных вещей. Ты якшаешься с теми, кто гораздо ниже тебя; возможно, это доставляет тебе извращенное удовольствие. Мне все равно, право, что ты чувствуешь, но фактически ты позоришь нас с отцом, и я не могу этого допустить. Эдуард слишком занят и слишком тебе доверяет, чтобы помешать, но мне известна твоя падкая на впечатления натура, и я не буду стоять в стороне и наблюдать, как ты рушишь нашу репутацию. Ты не имеешь понятия, во что выльется твоя затея. Ты видишь лишь светлые стороны, однако когда тебя обвинят в мошенничестве – а это случится рано или поздно, СМИ не упустят своего! – время, когда можно было что-то изменить, будет безвозвратно упущено. Мне неприятно думать, что мой сын хочет славы за счет благотворительности, однако это я хотя бы смогу понять. Но искренней веры в успех этого мерзкого проекта я принять не могу.
– И поэтому ты связалась с бандитом… мама?
Все помолчали немного. Инга слышала, как в соседнем номере работает телевизор.
– Господин Ячуков, конечно, пользуется не всегда честными методами, однако он и не обязан соблюдать правила, принятые в нашей среде. Да, я обратилась к нему за помощью. Ты в шаге от позора, Макс. Ты всегда был опасно непредсказуем, и я следила за тобой пристально. Репутация создается годами, рушится в одно мгновение.
– Вот именно, – кивнул Макс и, подумав, попросил: – Мама, ответь мне на один вопрос. Ты меня любишь?
– Конечно, – сказала Софья Вениаминовна. – Ты ведь мой сын. Я должна любить тебя.
Мозаика лежала перед Ингой, такая красивая, такая разноцветная и очень холодная. «Я должна любить тебя». Любовь, которая должна быть, никогда не случается. Макс почти никому не сказал о проекте, но родителям он, разумеется, обмолвился: они всегда поддерживали его в работе. И вдруг – недовольство, опасение, что сын ошибется где-то и поведет себя недостойно семьи. Когда паранойя развивается, это нужно либо лечить, либо бежать подальше. Разумеется, Макс не воспринял предупреждение всерьез, посчитав, может, что родители так… шутят. А вот его мать шуткой поведение сына вовсе не считала. У семьи Амлинских большие связи; найти контакты Григория Ячукова – дело пары часов. Наверное, она думала, что физическая угроза испугает Макса, брезгующего любыми угрозами такого рода. Увидел мокрицу – отойди. А он не отошел, он просто… отмел это и направился дальше.
У Софьи Вениаминовны был сильный сын, которым следовало гордиться. Но она должна его любить, и нет в ее жизни ничего печальнее и неизбывнее этого долга. Он застилает все, даже разум. Он в конце концов стирает добрые чувства или то их подобие, что имелось в этой семье. Всю жизнь Амлинские воспитывали не сына, а репутацию, и как это страшно – не видеть живого человека за собственным представлением о нем!
– Я не хотел бы, чтобы между нами остались даже крохи непонимания, – ровно проговорил Макс. – Давайте в хронологическом порядке. Я рассказал об этом проекте тебе и отцу, и ты решила предпринять кое-какие меры. Но для того, чтобы понимать масштаб, тебе нужно было находиться в курсе моих дел. Кто из моих сотрудников… помог тебе?