– Я не понимаю, о чем ты, Максим.
– Кто, мама? Ты не любишь терять время не меньше, чем я. Избавь нас всех от… увиливаний. Я все равно выясню, с тобой или без тебя. Кто?
Она помолчала, затем произнесла неохотно:
– Дмитрий.
– Ясно.
Инга поверить не могла. Дима, верный заместитель, – почему он так поступил? С мотивами, видимо, предстоит разбираться уже в Москве.
– Далее все обстояло так. Ты решила, что необходимо меня приструнить, и, так как разговор ничего не дал, связалась с… этим господином. А он применил некоторые методы, воспользовавшись твоим разрешением. Сначала просто пришел ко мне. Затем его люди испортили тормоза в моей машине, когда я поздно ночью возвращался домой. Та девушка, блондинка, у которой упала сумка… она должна была на несколько минут задержать меня в магазине, не так ли?
Ячуков молча усмехнулся.
Инга об этом происшествии слышала впервые. Значит… значит, явление добрых молодцев в Риме – это не первое нападение на Макса, были еще, раньше? Возможно, именно потому он так легко согласился на ее идиотскую идею уехать из Москвы с тургруппой… Инга поклялась себе, что позже вытянет у него все подробности.
– Я езжу довольно медленно, машина надежная, так что вряд ли бы я разбился насмерть, но вы дали мне осознать серьезность ваших намерений. Хорошо. Потом вы ждали. Когда мы приехали сюда… – Он умолк, видимо обдумывая, и хмыкнул: – Это ты, мама, попросила Валерию оказать тебе небольшую услугу?
– Ты плохо поступил с ней, – бросила Софья Вениаминовна, – она не отказалась от возможности немного напугать тебя.
– Значит, те трубы тоже не были случайностью… Она должна была позвонить, когда мы выйдем, верно? А впрочем, можно не отвечать. Лера хотела мило подшутить. Понятно, – сказал Макс, и по его голосу Инга поняла, что уж теперь-то ему действительно все понятно. – Что ж… И как вы предполагаете поступить дальше, господин Ячуков?
Инга еле заметно сжала его пальцы, однако Макс вроде не обратил внимания.
– Да все просто, – сказал, улыбаясь, свибловский бандит и поднялся со стула. – Вы заканчиваете трепыхаться, и все. Вы ж еще не начали толком работать, вот и давайте, закругляйтесь, никаких финансовых потерь. Я уже говорил вам, господин Амлинский: я не лезу на вашу территорию – вы не трогайте мою. Я крыса, мне незачем туда, где орлы летают. Парите себе в вышине и не касайтесь наших угодий.
– Крыса, говорите… – протянул Максим. – Орлы, вроде, едят крыс? А впрочем, я не силен в этой ботанике с анатомией. У меня на них аллергия.
И прежде чем Инга успела сообразить, что он делает, Макс выпустил ее руку, шагнул вперед и от всей души, со всем изяществом и непринужденностью опытного боксера-джентльмена, врезал Ячукову.
Тот взмахнул руками, как заполошная птица: не ждал. Макс, пользуясь растерянностью противника, нанес три или четыре быстрых, точных удара, и мужчина в коричневом пиджаке вдруг рухнул Амлинскому под ноги и остался там лежать, громко постанывая.
– Давно хотел это сделать, – удовлетворенно произнес Макс, потирая кулак, и повернулся к матери.
– Это правда, ты изменился к худшему, – процедила она. – Я не верю своим глазам…
– И не надо, мама, – перебил Макс. – Я изложу тебе дальнейший план действий. В Москве я приеду поговорить с тобой и отцом, и не уверен, что этот разговор будет приятным. А сейчас я советую тебе уйти отсюда. Я собираюсь позвонить в полицию, которая с радостью познакомится с Ячуковым. Если ты не желаешь первой испортить столь драгоценную репутацию Амлинских, тебя здесь быть не должно. Это понятно?
Ни слова не сказав, Софья Вениаминовна двинулась к двери, однако у выхода остановилась и обернулась:
– Я не жду, что ты объяснишь, почему ты делаешь это, Макс.
– Потому что я человек, мама, – сказал он, – и ничто человеческое мне не чуждо.
Она покачала головой и вышла. Губы Макса шевельнулись, и впервые Инга знала, что он говорит, без всякого перевода.
«Et tu, Brute?..»[18]
В последний вечер перед отъездом они собрались вшестером в баре: Макс с Ингой, Глеб с Людмилой и Елена с Кириллом.
Звучала приглушенная музыка, под потолком медленно, усыпляюще кружился шар, бросавший повсюду серебряные блики. Предлагалось танцевать, если кто захочет. Никто не хотел; многие отправились гулять, люди из группы, вылетающей завтра в Москву, так и вовсе сбежали урвать последний клочок времени в городе. Шестеро остались здесь.
Как-то так сложилось, что в последние два дня ходили по достопримечательностям именно таким составом. Склеилась компания, бывает. Даже Макс, неделю назад не представлявший, что сможет провести в праздности и общении с людьми такое продолжительное время, почти не выказывал недовольства. Инга знала, что ему тяжело.
О произошедшем они почти не говорили. В тот вечер приехала полиция, аккуратно повязала Ячукова, поблагодарила Макса и отбыла. Амлинский связался с Ильей и объяснил ему ситуацию, ни слова не сказав о матери. Если скандал наберет обороты, если Ячуков внезапно разоткровенничается и его откровения попадут в печать, то трудные времена еще предстоят. Инга полагала, что Макс захочет немедленно улететь обратно в Москву, однако он, к ее полному изумлению, отказался. Заявил, что ему нужно подумать, а Рим на него благотворно влияет в этом плане. Бродил вместе с компанией по достопримечательностям и под конец даже улыбаться начал снова.
Он справлялся с произошедшим, преодолевал барьеры, выстраиваемые годами, он заново узнавал, какой может быть дружба. Инга надеялась, что Макс заодно распознает и любовь, однако о любви не было сказано ни слова.
Курортный роман заканчивался.
Бандиты из переулка, как мысленно называла их Инга, и Ячуков сидели в местной тюрьме; начиналась длинная, сопровождаемая кучами бумаг процедура выдачи злоумышленников России. Глеб уверял, что на воле голубчики не окажутся, отсидят сколько положено и довольно долгое время им будет не до шуток с ни в чем не повинными людьми. Елене и Кириллу рассказали эту историю под страшным секретом, взяв с них обещание, что те будут молчать; обещание было чисто условным, так как ничего тайного на самом деле в истории не имелось, кроме участия Софьи Вениаминовны, о котором, естественно, не упоминалось. Людмила, конечно, тоже знала, но, в отличие от Инги, до сих пор относившейся к «грандиозному плану в переулке» скептически, гордилась следователем-мужем и ни в чем его не упрекала. Конечно, это не Людмилу собирался некрасиво резать дурно пахнущий бандит… Впрочем, по сравнению с истинно неприятной сценой, разыгравшейся на словах в счастливом номере 333, это была увеселительная прогулка, не более.
За оставшиеся дни исходили почти весь Рим – так казалось, но его все равно оставалось очень много, за неделю не осмотреть. В полдень трогали солнечный столб в Пантеоне, и рука проваливалась в сияние, словно одеваясь в золотую перчатку. Ходили по Форуму, аккуратно обходя колонны, оставшиеся стоять после всех потрясений, и глядя на те места, где когда-то находились жилые дома, театры, бани. Попробовали, каково это – есть мороженое на другой могучей лестнице, ведущей на Капитолийский холм; оказалось – ничуть не менее вкусно. Учились пользоваться автобусами и даже один раз удирали от контролеров. Стояли и долго слушали уличных музыкантов, игравших на арфе и флейте классические мелодии в собственной аранжировке; Макс купил диск и уверял, что, если устроить этим ребятам концерт в Москве, отбою от публики не будет. Ребята улыбались недоверчиво, однако адрес электронной почты оставили. Амлинский пообещал, что в следующий раз, если вдруг доведется побывать в Риме, договорится, чтобы в собор Святого Петра и Сикстинскую капеллу их впустили вечером, когда для туристов уже все закрыто; на вопрос: «Как?» не ответил, только ухмыльнулся загадочно, пробормотав, что связи творят все. Кирилл все-таки выпросил у Макса айпад ненадолго, и они сидели на скамейке в садах у виллы Дориа Памфили, склонив над планшетом головы – рыжую и черную, – и азартно резались в «Злых птичек». Макс нашел в Интернете и умудрился добыть последние билеты на оперу в Термах Каракаллы, и Инга впервые услышала «Тоску» под неправдоподобно синим небом.
Это оказалась отличная неделя, и, вот странность, даже криминальный уклон ее не испортил.
Теперь все заканчивалось. Вечер с друзьями перетек в ночь, когда слова снова оказались не нужны, а потом наступило утро – так незаметно, так неотвратимо, что Инга едва не заплакала.
Нет, этим глупостям она не подвержена. Она со всем справится, как и раньше.
А потому Инга собрала чемодан, прошествовала на выход, улыбалась всем до самого аэропорта и в самолете улыбалась. С нее не убудет, и британские ученые давно доказали, что, если вам грустно, все равно нужно улыбаться. Впрочем, что там британские ученые! Классики русской поэзии давным-давно все сказали. В бури, в грозы, в житейскую стынь, при тяжелой утрате или когда тебе грустно, казаться улыбчивым и простым – самое высшее в мире искусство.
Инга владела им виртуозно. Даже Макс ничего не заподозрил.
За ним в аэропорт пришла машина с водителем. Инга попрощалась с Еленой и Кириллом, пообещала созвониться, махнула Людмиле и Глебу – а Макс подошел и сказал:
– Так, мне нужно домой, тебе, полагаю, тоже. Возьми такси, только чек не забудь, бухгалтерия покроет расходы.
– Макс, я не голодаю и могу позволить себе оплатить такси.
– И все-таки возьми чек.
– Хорошо, Максим Эдуардович.
Вернулись к тому, с чего начали. Тьфу ты. Он на глазах превращался в прежнего Макса – замкнутого, сосредоточенного только на одной цели, отстраненного. Эти повадки Инга знала прекрасно, и римское очарование, римская свобода уходили, не оставляя даже следа.
Не человек, а кремень этот Макс Амлинский. Даже Вечный город с ним не справился.
– Хорошо, – сказала Инга, – тогда увидимся послезавтра в офисе.
– Я тебе позвоню, – бросил Макс, мимолетно поцеловал ее в щеку и ушел. Инга посмотрела ему вслед, потом взяла чемодан и покатила его к стойке такси.