– Чего-о?
– Ты меня слышал.
– И как ты это себе представляешь? Как ты можешь мне что-то запретить?!
– Очень просто. Если ты не сделаешь так, как я хочу, я расскажу обо всем Полине. Так что, по сути, выбор у тебя невелик, всего два решения – или отвалить от нее сейчас, насовсем и молча, или отвалить, опозорившись.
Максим смотрел на него снизу вверх, потому что сидел, а Андрей стоял посреди кухни.
Максим был в ужасе. Даже не из-за Полины, его ужасало другое.
– Чел, это не ты! В смысле, что с тобой? Что случилось? Это ж нечестно все, ты бы сроду так не поступил. Тебя что, подменили?! Почему?
– Потому что так я не проиграю. Больше мне нечего тебе сказать, закрой за мной дверь. – И Андрей ушел.
Сейчас на его месте стояла бабушка, загружая в холодильник полиэтиленовые пакеты с ягодами, заготовленными в стратегических масштабах.
– Ну теперь чай пить будем. Знаешь, как вкусно: малину прямо в стакан побросай и залей заваркой.
– Бабуль, я вот думаю. Может, мне специальность поменять, как ты считаешь? Я реально до сих пор не очень понимаю, что она из себя представляет. А всякая уже конкретная узконаправленность, она же курсу к третьему начинается? Так что еще не поздно ведь, да?
Полина смотрела на горящие золотым огнем фонтаны. Наверное, на солнце они вообще сияли бы до рези в глазах. А так просто мягко, душевно светились на фоне серого моря, серого неба. Они гуляли по Петергофу очень странной компанией – Андрей, Андреев отец, мама и сестра со своим мужем, а также Полина, которая пришла с Мишей, что, конечно, очень не понравилось Андрею. Но, не приведи она Мишу, получилось бы, что она пришла с Андреем. Родители подумали бы, что Полина с Андреем – пара. А это было не так.
Юлин муж украдкой бросал на Полину полные тоски взгляды – по его разумению, они оказались в одной лодке, и это автоматически делало их союзниками.
Парк был похож на Питер, а сам Питер – на этот парк. Сплошь прямые четкие линии, и почти ничего природного, и совсем ничего необдуманного и случайного. Все было возведено не благодаря, а вопреки природе, вопреки болотному и топкому, бесцельному и засасывающему.
Было жаль уезжать, и очень жаль, что так все получалось с Андреем, – Полина все прекрасно понимала.
Наблюдая за поведением Андреева отца, она очень скучала по своему папе. Утешало только то, что скоро она уже с ним увидится. Но уезжать не хотелось.
И совсем не хотелось разрушать прекрасную мальчишескую дружбу, которая могла бы длиться еще долгие годы. И кстати говоря, Андрею-второму эта дружба на самом деле была нужна гораздо больше, чем Андрею-первому. Полина еще сроду не встречала настолько одинокого человека.
Еще ей было жаль, прямо очень жаль, что она так мало времени успела провести со своим дедушкой. Его не стало рано, Полина была тогда совсем маленькой.
Мама Полины умерла при родах – как в книгах, – но в жизни, оказывается, тоже такое бывает. Она всегда считала, что, по сравнению с папой, ей повезло, – он маму знал и любил, оттого горевал по ней очень сильно. А Полина любила ее только заочно, по тем маминым мыслям и поступкам, о которых Полине рассказывали другие.
Помимо всего прочего, во время этой поездки Полина планировала решить, как ей быть дальше с семейным делом. У ее семьи был частный музей, известный по всей стране, приносящий доход. Отец поддержал бы ее в любом случае, она это точно знала. Главное было решить, что лучше для нее самой, для Полины, – вот что он скажет, когда они начнут обсуждать эти вопросы.
А бабушка, судя по письму, считала, что делать надо то, что кажется тебе правильным именно сейчас. Не то чтобы вообще не включая голову и не думая, но все же желательно без оглядки. Бабушка вроде как призывала Полину ошибаться и не бояться ошибок. Не допускать того, что она сама допустила и сделала.
Полина взяла себя в руки. Очень глупо в последние дни в Питере отключаться настолько, что перестаешь замечать все, что тебя окружает, – и красивое, и откровенно уродливое. И речь не только о зданиях.
– Я смотрю, ты недоволен. Совсем не рад моей компании, да?
Из-за разницы в росте Андрей на видео получался немного снизу вверх, отчего вид приобретал еще более устрашающий.
– Ты нарочно, что ли, поехала? Напросилась? Или тебя попросила Полина?
– Так я тебе и скажу. Лучше скажи мне ты. Скажи мне, скажи… Поделись со зрителями, как ты относишься к тому, что твой лучший друг тоже имеет виды на Полину? Или к тому, что он врет о своем состоянии и доме на Крестовском, я за ним проследила. Врет, а ты, как лучший друг, его покрываешь. Или вы теперь уже не друзья?
– Ты что, в прямой эфир пишешь?
Андрей впервые сталкивался с такой безапелляционной, убийственной наглостью.
– Дай сюда! Отдай немедленно!
– Не трогай телефон! Это частная собственность! На нас уже люди оборачиваются. Слышишь, я закричу!
Андрей отпустил ее руку и прищурился. Потом полез в карман за своим телефоном.
– И что? Будем биться на смартфонах, как джедаи на лазерных мечах? Кто кого переснимает? Типа баттл? – победоносно усмехнулась Миша.
Но улыбка начала сползать с ее лица, когда она увидела, что Андрей судорожно ищет в друзьях у Полины страницу Миши. Чем больше он читал, тем сильнее брови его ползли вверх, а шея устрашающе пошла красными пятнами.
– «Я знаю, что вы сделали этим летом… Мишка плетет интрижку… Мишка разоблачает врунишку? В эфире война за любовь?!»
На всякий случай Миша отошла от фонтана и от Андрея так, чтобы, в случае чего, он не смог ее достать.
Она продолжала снимать прямой эфир.
– Ты больная?!
– Что-о-о?
– Ты больная, я тебе говорю? Зачем ты это делаешь? Как ты, как ты можешь так запросто лезть в чужую жизнь? Копаться в чужом нижнем белье? Тебе нравится это? Ты этим упиваешься? Выставляешь чужую личную жизнь напоказ без спроса?
Миша резко оборвала эфир и зажала телефон в руке.
– Следи за языком, ты. Чья бы корова мычала, ты же сам врешь Полине прямо в глаза.
– Я-то, может быть, и вру, но я не извращенец. А ты – да. Ты извращенка. Даже хуже. Ты не просто следишь, ты ситуации провоцируешь, стравливаешь людей. И ради чего? Борешься за подписчиков? Ты понимаешь, что они, как и ты, – жалкие, ограниченные уроды, если им такое нравится! Фу, мерзость какая…
– Воу-воу, вот теперь ты и вправду сделал мне больно. Полегче, ты, морализатор. Хочешь, я прямо сейчас пойду и расскажу о тебе Полине? Как ты у друга девчонку отбиваешь, как ты его шантажируешь и покрываешь его вранье? Что, съел?
– Да говори что хочешь, – махнул рукой Андрей. – Мне на тебя даже смотреть противно. Ну, что стоишь? Иди догоняй Полину. Я-то переживу, а тебе с этим жить. С тем, какая ты. С этой мерзостью.
Но Миша не двинулась с места.
Андрей сложил руки лодочкой и зачерпнул воды прямо из фонтана. Умылся, чтобы остыть, не наговорить и не сделать лишнего, а получилось, как будто он хочет отмыться от всей этой мерзости.
У Миши на глаза навернулись слезы. Она посмотрела в одну точку, сосредоточилась и, широко раздувая ноздри, шумно втянула воздух. Во время этого нехитрого упражнения ее брови смешно задвигались, придавая ей сходство с вороватым цыганом.
– Может быть, я никогда не была в Петергофе. Может быть, мне не с кем было сюда пойти, – обиженно сказала она.
Андрей выпрямился и внимательно на нее посмотрел.
– Может быть, мы не будем вести себя, как уроды? – предложил он. – Извини меня за грубость. Я был не прав. Что бы ты ни сделала, я не имею права так с тобой разговаривать.
Миша молча кивнула.
– Я не могу требовать, чтобы ты удаляла свои видео. Ты не используешь их в коммерческих целях. – Андрей вздохнул. – Но я могу просить тебя больше не втягивать меня в это безобразие? Пиши там что хочешь, но не надо меня снимать.
– Ладно, – неуверенно протянула Миша, с подозрением косясь на Андрея, как будто ожидала нового взрыва с его стороны.
– Знаешь, сегодня последний вечер в Питере для Полины. Я не хотел бы ей его омрачать. А ты?
– Ну… я типа тоже.
Телефон зазвонил прямо в руке у Андрея. Это Полина их потеряла, они здорово отстали.
– Андрей, подожди, – остановила его Миша, – погоди минутку. Я ей ничего не скажу. Давай и ты ничего не скажешь? Знаешь что, я поеду домой. Скажу, что мне плохо стало. Мне и правда что-то нехорошо.
Андрей все еще внимательно смотрел на нее, как будто впервые увидел и очень удивился при этом.
– Хорошо. – Он наконец кивнул. – Это и вправду самое лучшее. Я тебя отвезу.
– Да ты чего, не, не надо.
– Я говорю, отвезу. Чего ты полтора часа по автобусам трястись будешь? Тем более логично, если тебе стало плохо и все такое. Потом вернусь за Полиной. Поужинаем, и повезу ее домой.
Миша долго молчала, потом тихо, одними губами, выжала из себя «спасибо».
Сбывались мои худшие опасения: я очень не хотела, чтобы меня направили в среднюю полосу, и меня туда направили. В маленькую деревню, в крохотную школу, где было так мало детей, что сформировали смешанные по возрасту классы. Вполне возможно, участвуй я более активно в жизни института, занимайся я не только тагановскими, но и хоть иногда своими публикациями, это зачлось бы, и не вышло так, как вышло.
Я искала положительные стороны сложившегося положения и не находила.
Пожалуй, только одну. Если бы, как мы изначально предполагали, со мной поехал Таганов, ничем хорошим для него это не закончилось бы, – он бы там затосковал, погас и, скорее всего, спился.
Отвыкать от жизни с Тагановым оказалось нелегко. Я много работала над собой. Мама очень переживала из-за предстоящей разлуки. Отец переживал из-за моего ухода от Таганова, он не одобрял мой поступок, но ничего не говорил, – и так все было понятно.
Через общих знакомых я осторожно интересовалась о состоянии Таганова. Он замкнулся в себе, полностью отрицая наш разрыв. Но после того, как я сообщила Славе, что рядом с ним становлюсь тем человеком, которым не хотела бы быть, он не предпринял ни единой попытки выйти со мной на связь. Я мысленно вела с ним длинные беседы и бесконечно долго мысленно с ним прощалась. С ним и с городом. По сути, все оставшееся до отъезда время я только и делала, что молчаливо и горестно прощалась и с Петербургом, и с семьей, и с Тагановым. Потом я взяла себя в руки и сама же себя одернула. Три года – еще не вся жизнь, распределение – не ссылка, скорее всего, я потом вернусь домой.