ина вырулила на Охотный ряд.
Борис послушал, глаза подвигались вправо и влево. До Петра из-под уха Бориса донесся механический голос «Абонент не отвеча…». Борис отключил звонок.
– Все в порядке?
– Да-да.
И больше ни слова. В тишине, сквозь рокот мотора, стало слышно: «Востров… Востров».
– Сделай погромче, – велел Борис.
Водитель тронул рычаг громкости.
Новое расследование фонда по борьбе с коррупцией.
«Информация поставлена хорошо», – отметил Петр.
Борис вынул телефон – на этот раз из другого кармана, свой обычный. Тут же открыл сайт «Антикоррупции».
– Какого хера, – пробормотал он. Взвизгнул: – Какого хера!
– Так лучше, – ответил Петр, все так же любуясь Москвой в затемненное от чужих глаз окно.
– Ты офигел.
– Вот увидишь.
– Это не то, что попросил сделать Соколов…
– В сущности, то. Задача удалить? Задача выполнена. Востров теперь точно присядет. До свидания, как минимум, на пятеру. А через пять лет это все равно что навсегда. Ты же сам понимаешь.
– Я тебя не просил! – разозлился Борис.
– Просил. – И Петр быстро объяснил: – Еще в Питере. Когда на работу позвал. Разруливать, но в первую очередь – предупреждать неприятности. Твои собственные слова.
Борис клокотал. Но не возражал.
– Ты не соображаешь… – фыркнул он.
– До сих пор соображал.
– То есть?
– С тобой до сих пор – порядок.
На это возразить тоже было трудно. Борис выдержал паузу. Это он, надо признать, тоже умел. Помолчал, очевидно, взвесил за и против, – соображал Борис быстро. Кто соображал медленно, того в этом мире уже нет, без особых сожалений подумал Петр.
– Что, и грудью, как на Уитни Хьюстон, кинешься? – усмехнулся Борис.
– Посмотрим.
Зазвонил в руке телефон.
– Выключи уже это ебаное радио, – нетерпеливо дернулся на сиденье Борис. Тотчас голос в салоне стих.
Показал экран андроида Петру: звонит генерал Соколов. Борис сделал Петру гримасу: мол, твоя работа – доволен? Телефон вибрировал, будто от далекого гневного топанья генеральских сапожек.
Борис не ответил. Отключил звук. Убрал телефон.
Опять был только рокот мотора да приглушенный стеклами уличный шум.
Оба смотрели по разные стороны – каждый в свое окно.
Петр с удивлением отметил, что не думает ни о чем.
Борис шевельнулся. Опять стал рыться в кармане пальто. Опять вынул телефон. Но не андроид. Айфон. Петр виду не подал, что отметил.
Борис подержал телефон в руке. Раздумал. Убрал.
– Неприятности? – все же спросил Петр.
– Нет-нет, – поспешно ответил Борис. Откинулся на сиденье, как бы подчеркивая, что вновь расслаблен и спокоен. Лоб Бориса разгладился.
– Слушай, – снова заговорил Петр: – Момент неподходящий, понимаю.
И подвесил паузу.
– Ну? – буркнул Борис.
– Хочу попросить тебя об одолжении.
– Момент правда неподходящий, – согласился Борис. Помолчал. Поинтересовался тоном потеплее: – Что тебе нужно?
– Не мне, другану моему, еще по Питеру. Но в общем да, мне. Услуга за услугу.
– На работу устроить?
– Нет-нет. Он журналист. Едет в Конго какую-то хрень туристическую снимать. Водила на месте нужен. Могу я им дать из нашей службы безопасности? На всякий случай. Чтобы если что, не было проблем.
– Каких проблем? Это же Конго. Если во всем известные районы не соваться… Спокойная страна. Туристов до фига.
– Это одолжение, – повторил Петр. Мол: сам знаю, но…
– Хорошо, – быстро согласился Борис.
– Нужна твоя отмашка. Там же у нас частная военная компания, мне они не подчиняются, – напомнил Петр.
Борис не глядя выудил телефон. Петр опять отметил: а теперь снова андроид. Для чего же Борису тот второй – айфон? Для кого?
Борис сказал в трубку, не здороваясь:
– Степа. Сейчас я трубку передам одному человеку. Сделай, как он скажет.
И передал Петру.
Потом с хмурым видом забрал телефон.
– Надеюсь, ты и сейчас не ошибся, – и Петр понял, что он опять о Вострове, о Соколове.
Прапорщик полиции Кудинов ответил этой бедной мамаше как есть: «Работаем». Жалко ее. Конечно, жалко. Но что еще ответить? Никто в отделении хреном груши не околачивал. Все работали.
Привезли алкаша, подобранного на улице: предположительно, жертва ограбления. Долго регистрировали. Сука наблевал. Лужу убрали, а вонь до сих пор. Потом Кудинов принял сообщение: подозрительная сумка у скамейки на Тверском бульваре. Потом наряд выехал на сигнал: квартирная кража. Потом отмена сигнала: сумка исчезла сама собой. Центр Москвы – ничего не поделаешь. Кипит круглые сутки. Ночью даже больше, чем днем.
Так, теперь опять насчет этого пацана. Константин Смирнов, полтора года. Вот еб твою мать. Сами детей сбрасывают на нянек-соплячек или нянек-таджичек, которые по-русски ни в зуб ногой. А потом: полиция, помогите!.. И все-таки, когда в преступлении был замешан ребенок, Кудинову делалось жутко. Ко всему уже привык. Но это – все-таки жутко. Дети должны жить. Дети должны жить в безопасности. Мать – идиотка. Где сама была? На работе. На работе она была. Родила – так сиди дома!.. Ладно. Ребенок пропал с нянькой. У няньки раньше приводы в полицию были? Все обычно начинается с малости: мелкого хулиганства, мелкой кражи, дозы для себя. Не наказывают строго. А потом – похищение ребенка.
Его мнение: строже всего надо наказывать за мелочи. Прямо чтобы – бац.
Ладно… Так. Нянька эта. Ирина Капустина. Он поколотил по клавишам, поглядел, что высветилось на грязноватом, с липкой пылью в углах экране. Нет, с нянькой все чисто. По крайней мере, по файлам. С пропиской порядок: временная, но продлена в срок. Ранее Ирина Капустина в полиции никак зарегистрирована не была. Ни митингов, ни нарушения режима прописки, ни штрафов за вождение, ничего. Не шлюха, не наркоманка, не активистка, не сектантка.
Возраст: двадцать лет.
Ха-ха-ха. Извините, но все понятно. К хахалю поскакала. А малыша с собой потащила: мультики ему включили, телефон отрубили, а сами понятно что.
А что еще? В двадцать лет если, нормальное социальное окружение и ни одного привода. Надо послать Иванова с Багутдиновым. Мужик из «Леры» театр упоминал. Кудинов потянулся за телефоном. Но тот зазвонил быстрее, чем прапорщик снял трубку.
– Кудинов слушает.
– На Пушку ребят кинуть можешь? Кто там поблизости пасется?
Кудинов проверил:
– Багутдинов, Иванов.
– Хватит двоих. Какой-то козлина маячит с плакатом. Одиночный пикет. Позвонили, сообщили о непорядке сознательные граждане.
Кудинов шмякнул трубку. И вот на такое отвлекайся? Тут же ребенок пропал! А там им какой-то козлина с плакатиком важнее. Это нормально?
Охранники не бычились, отметила Света. Говорили с Олегом без отчества вежливо, тихо. И вообще, выглядели ничего себе. «Все-таки заведение культуры. Театр», – Света отвлеклась, разглядывала стеклянную будку, хромированную рогатку, рамку металлоискателя. Толкая металлические рога, мимо так и прыскали внутрь мужчины и женщины с черными футлярами разных размеров, фасонов – по раструбам и грушевидным утолщениям угадывалось, что внутри музыкальные инструменты. «Артисты», – с уважением глазела Света.
– А как-то это можно выяснить? – не отставал Олег без отчества. Четверо топтались здесь с ним, остальная группа волонтеров ждала указаний снаружи.
Охранники переглянулись. Видно было, искренне хотят помочь. Спустился администратор, тоже в костюме. Выслушал.
– А во сколько это было?
– Около трех.
Фотка в Инстаграме была выложена в 2.38.
Ответил охранник:
– Нет, с ребенком точно никто не входил.
– Они могли войти так, что вы не видели?
– Нет. Это же режимный объект. Вход только по пропускам. Тем более сегодня.
– То есть?
– Сегодня на спектакль ждут… членов правительства, – обтекаемо высказался он.
Мгновенная запинка расшифровывалась: сам президент.
– Охрана усилена.
– А через другую дверь? – предложил один из волонтеров.
– Только артистический подъезд в это время открыт.
Олег без отчества протянул ему визитку с номерами телефонов. Администратор, кажется, сам был огорчен, что не смог помочь.
– Мы можем на всякий случай дать оповещение по внутреннему радио, – осенило его. – Вдруг кто-то что-то видел.
Тон его говорил об обратном.
– Надеюсь, мальчик отыщется!
– Удачи! Удачи! – разом, но вразнобой прогудели оба охранника.
Олег без отчества поблагодарил всех троих.
У стен театра план пришлось пересмотреть.
– Так. Исходим из того, что в театр они не заходили. Не могли.
Все держали в руках карту: прилегающие улицы. Светились экраны планшетов и телефонов. Поиск следовало отводить радиусами от последней точки, где видели пропавшего. От театра.
– Ад, конечно, – бросил кто-то.
В смысле: вокруг сплошные магазины, кафе, дворы, переулки. И оживленные улицы, кишащие машинами, – самый центр Москвы.
– Фото мальчика есть у всех?
Нестройное общее «да» и «есть» в ответ вырвалось с облачками пара. Между колонн театра зажегся теплый мандариновый свет. По Охотному ряду в одну сторону тек, спотыкаясь, ряд белых огней, в другую – рубиновых: поток набирал плотность. Вечер в Москве официально начался.
– Света, глянь, обновления у няни в инсте или фейсбуке не появились?
– Нет.
– Телефон?
– По-прежнему голосовая почта.
– Игорь, Саша, соображайте, где и какие камеры наружки могли поймать момент, когда ребенок с няней стояли здесь, – Олег показал на площадь перед театром. – И вокруг театра вообще. Спрашивайте гостиницы, дорогие магазины. Ребенок и няня должны были появиться у кого-то на картинке.
– Кто ж разрешит наружку свою смотреть?
Сомнение было понятным. Отели поблизости были только шикарные, магазины люксовых марок. Самый центр Москвы, каждый квадратный метр – золотой.
Сомнение это Олегу не понравилось: