– Да?
– Даша, дорогая, спасибо тебе огромное!
Лидия Семеновна вела классический танец в выпускном классе. Наверное, недавно увидела запись с какого-нибудь ее московского спектакля?
– Пожалуйста, – сказала Даша. Что еще полагается вежливо отвечать?
– Ты что, не помнишь? – удивилась Лидия Семеновна.
Даша не помнила.
– Простите, – сказала она своему старому педагогу. Пальнула наугад: – С днем рождения.
Семеновна засмеялась.
– День рождения у меня в марте. Даш? Ты там что, занята?
– Чуть-чуть, – призналась Даша. Отодвинула ногой ящик с канифолью. – Как вы?
– В школе всем очень-очень нравится! – ликовала Лидия Семеновна. – И педагогам, и детям. Даже они понимают, что хорошо!
– Здорово! – разделила ее радость Даша. – Я рада!
Заминка на том конце была очевидной.
– Ты много работаешь, – обеспокоенно посочувствовала Лидия Семеновна.
– Да, сейчас немного напряженно. Мы «Сапфиры» тут репетируем.
– Да, это тяжелая хореография. Один порядок запомнить – чего стоит. В мои дни такое никто из девочек не потянул бы. Ну, Габриэла только разве, но у нее шага такого большого никогда не было. Это сейчас девочки в кордебалете ногу к уху запросто прикладывают. Но в «Сапфирах» даже им, конечно, тяжело. Все-таки…
Она хотела добавить «страшное говно». Но Даша была ее самой знаменитой ученицей. Вместе с ее славой репутация Лидии Сергеевны взлетела до небес и еще несколько лет могла там продержаться, позволяя успешно отбиваться от соперников-коллег. Поэтому Лидия Сергеевна сказала не «говно», а:
– Интересная хореография. Трудная.
– Есть немного.
– Немного! Представляю, как ты там выматываешься. Даша, ты спишь-то хорошо?
– Нормально. Как обычно.
– Слушай, это не дело. Старайся отдыхать. Я же слышу по голосу. Старайся себя беречь.
– Да. Постараюсь. Простите, что я не сразу вспомнила.
– Не переживай. Ну не вспомнила – и ладно. Это же так понятно, боже мой. С твоими-то нагрузками. Да еще среди москвичей. Вся на нервах там небось. Держись там, дорогая! И еще раз – спасибо от нас всех!
– Рада, что вам понравилось.
– Очень тобой гордимся. Целуем тебя мы все.
– И я вас.
Даша машинально сунула в сумку телефон, потом старые грязные туфли. Остановилась. Удивилась: что они делают у нее в сумке? Она сама их сунула? Стало не по себе.
Даша грохнула грязные туфли в мусорную корзину. Та завалилась набок. Даша уставилась на нее. И впервые спросила себя: а что, если они – все они – были правы?
Аким – прав: «нервы».
Вот и Лидия Семеновна заметила. А уж она точно не враг.
…Ведь правда. Работы много? Да. Нагрузки? Да. Нервы? Да. Плохо спит? Да. Чего не может быть? Пришлось признать, что может. Мерзкое словцо «ебанько» впервые не пролетело мимо ушей, а ужаснуло ее.
Петр толкнул окно растопыренными пальцами.
Чистые стены, мебель из ИКЕА, хорошая техника. В холодильнике ничего интересного – баночки с энергетическими напитками и тут же – с протеиновыми. Как многие московские холостяки его лет, Степан Бобров старался балансировать между вредом, который наносил здоровью, и вниманием, с которым после этого чинил организм.
…Слишком вменяемая. Вот что. Эта квартира – слишком вменяемая для психопата и садиста.
Петр в куртке МОСОКНА прошел из гостиной в коридор ко входной двери. Запоры были мощные. Дверь, как в сейфе. Бобров не опасался, что внутрь проникнет чужак. Чувствовал себя в безопасности. Ну а что форточку оставил открытой, так ведь и этаж девятнадцатый. Смотри пункт «забота о здоровье»: регулярные проветривания.
Петр прошел в спальню. Заглянул под кровать. Проверил шкаф со скользящей дверью. Ничего не нашел и в ванной.
Ничего – такого. Даже порно картинок.
Единственная фотография стояла в спальне на подоконнике. Серебристая рамка обнимала Степана Боброва, мальчика с явными признаками церебрального паралича, угрюмо-веселого мужика с голой головой – отца обоих, и женское плечо, отрезанное краем. Петр изучил его пристально: разглядел прядь волос цвета «истерическая блондинка» и больше ничего. Женщина, прижимавшаяся к отцу, впрямь могла показаться лишней. Мать? Мачеха? Почему Бобров ее оттяпал? Места в рамке ей хватило бы. Петр поставил снимок на место.
Вынул телефон, который дал ему Борис. Вынул свой, со своего набрал Свету.
– Привет! – обрадовалась она. – Выходить?
– Сиди пока ровно, – осадил ее Петр. – Вспомни лучше, бывала Ирина у кого-то из друзей на Соколе?
– У каких друзей?
– У каких-нибудь. Она упоминала знакомых, которые жили на Соколе?
– Да не было у нее друзей. И знакомых не было. Говорю же вам. Я ее друг. А что?
Но Петр уже сбросил звонок.
Открыл в телефоне Бориса инстаграм Ирины. Девочки постоянно щелкают и выкладывают всякую хрень. Чашки с кофе. Виды из окна. Цветочки. Себя самих. Незначительная деталь – цвет занавесок, диванная подушка, рисунок на скатерти – может подсказать адрес. Вдруг квартира Боброва засветилась у Ирины где-нибудь в фотках?
Приложение ничего не выдало. Not found. Наверное, неправильно набрал название профиля. Еще раз. Not found. Нажал не ту клавишу? Писал кириллицей вместо латиницы? Упустил заглавную букву? Но и эта надежда лопнула.
Профиль Ирины в инстаграме – а через несколько секунд выяснилось, что и в фейсбуке тоже – был удален.
Тело должно слушаться. Это факт. Повиноваться малейшему толчку воли – сразу. Быстро, точно, гладко, сильно. Поэтому за ним надо ухаживать. Как за механизмом. Заправлять калориями, охлаждать водой. Чинить, восстанавливать.
Это с одной стороны.
С другой, тело все время норовит сачкануть. Это тоже факт. Что-то болит. Где-то дергает. Потягивает, колет. Тело устает. Хочет спать, есть, присесть, прилечь. Оно не хочет двигаться.
Если ты проснулась утром и у тебя не болит ничего, значит, ты умерла.
В таких вопросах Дашу всегда выручал четкий критерий: боль, которая длится дольше суток? К врачу.
С третьей стороны, так, как сейчас, еще не было ни разу. Ничего не болит, но что-то – сломалось.
Даша не знала, как быть.
Оставить так? Само пройдет? Она привыкнет? Приспособится? Мелкие дела можно записывать, – размышляла Даша. Купить блокнот в магазине «Москва», удобно, по дороге домой. И записывать. Чтобы не забыть.
А если станет хуже?..
Она шла по коридору, держась за ремень сумки на плече. В коридоре клубился народ: вывесили очередные списки. Даша замедлила шаг. В толпе зарождались водовороты.
– Рехнуться, – плохо изображала ужас Марина. – Эванс меня на обе генеральные поставил! Я же сдохну!
На нее косились, плохо скрывая зависть: попала в оба состава сразу!
Даша повернулась, в глаза ей ударил жирный заголовок САПФИРЫ.
Внезапная мысль сковала настоящим ужасом. Ноги онемели, как набитые ватой, к сердцу подполз лед. Она остановилась.
– А как Париж станцевал – уже видела? – спросил кто-то под локоть. Даша смотрела, не понимая, о чем ее спрашивают.
Думать она теперь могла только об одном. Если она забудет помыть свою одну тарелку и одну чашку, это пустяк. Можно записать дни рождения, где какая бутафория и давала ли она диск со своим спектаклем Лидии Сергеевне. Это тоже ерунда. Но что если она начнет забывать порядок?! Хореографию, мизансцены. Танец. Например, остановится посреди вариации в «Сапфирах»? Прямо на спектакле? Потому что забыла.
Во рту у Даши появился медный вкус. Под локоть все толкали:
– У Акима ссылка есть. Ему директриса Фресанж прислала.
– Ну конечно! – не поверил в добрые чувства французских коллег кто-то. – На психику нам специально перед премьерой давит.
Парижская премьера «Сапфиров» прошла раньше московской. Это задело, но и подхлестнуло московскую труппу. Теперь особенно хотелось превзойти конкурентов. Чувство было сильнее симпатий, антипатий, всех внутренних стычек, даже ревности. Оно сплотило всех, как никакая любовь не смогла бы.
Даже Марина уже не бесилась, что в главной партии Белова. А только испытывала восторженно-воинственное предвкушение: пусть! Может, Белова забьет французскую этуаль Кристин Бувье! Хотелось победить любой ценой.
Впервые горло у Марины при виде Даши не сжалось от злобы. Из него возбужденно лилась речь:
– Даша, ты Бувье в «Сапфирах» уже видела? Как тебе?
– Не видела.
«Это просто биология. Как мышцы», – судорожно соображала Даша. Голоса вокруг казались плеском воды в солнечный день. Даша осторожно стала выгребать из них – к твердому берегу. «Голова – тоже биология».
– Посмотри Бувье! – не сразу отцепилась Марина.
Даша кивнула. Решила отойти в сторону и поискать нужное в Интернете. На репетицию нужно идти спокойной. Успокоившейся. Успокоить ее сейчас мог только точный план последующих мер.
Даша открыла гугл. Как эта штука называется? – пыталась припомнить она, чтобы сочинить запрос. В голову лезло ненужное: сбрендила, спятила, с дуба рухнула, рехнулась.
– Ты на ютьюбе ищешь? – тут же сунулась Марина через плечо: – Не получится! Ссылка запаролена. Пароль у Акима спроси.
– Хорошо. Спасибо.
Даша свернула на пожарную лестницу. Но и там тихо не было.
Сидя на площадке, обнимала колени девочка. Она плакала.
– Что случилось? – позвала Даша.
Подняла голову – и лицо Майи исказилось. Оно было мокрым от слез. Но огорченным, жалобным оно не было.
– Ты что, до сих пор из-за «Сапфиров» расстраиваешься? – наклонилась Даша. Ей было неловко – ведь отчасти Майя плакала из-за нее: Даша отказалась давать ей уроки. Хотелось утешить.
– Из-за глобального потепления, – Майя оттянула рукав, вытерла щеки, лоб. Взялась рукой за перила, решительно вздернула себя, выпрямилась.
– Оно того не стоит, – возразила Даша.
– Ты это мне говоришь? – обернулась Майя.
– Ты ни при чем.
– А кто при чем? – заинтересовалась Майя. Глаза ее заблестели.