– Никто. Ты сделала, что могла. Ты – больше не можешь. И никто не может. Ни один педагог. Никакие уроки. Просто у тебя такие данные от природы. С ними ничего поделать нельзя.
Майя несколько секунд изучала ее лицо. На ее собственном проносились какие-то чувства. Так быстро, что Даша не успевала прочесть. Ей стало не по себе.
– Охренеть, – отчеканила Майя. – Я думала, меня ничем в театре удивить уже нельзя. Но ты, ты меня просто… – лицо ее все как будто изминалось, как мнется фольга: – Просто… просто… Ты вовсе не ебнутая. Нет. Ты просто… просто…
– Что ты. Я не…
– …Сука!
И Майя понеслась по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.
Даша пару секунд соображала, что это такое было, и, не придя ни к какому выводу, выбросила из головы.
Прислонилась спиной к стене. Моя первая сольная партия? – подкинула сама себе внезапный вопрос.
Фея Сирени, – подоспело тотчас.
Так, хорошо. Правильно.
Как начинается выход Сирени?
…Кода Одетты?
…Третья вариация Раймонды?
Ладно. С танцами пока еще порядок.
Даша вынула телефон. Открыла гугл.
Пальцы ее быстро выбили в поисковике: «труба ехать вперед головой». На лестнице затопали шаги. Даша опустила руку с телефоном.
Вверх по лестнице несла ведро уборщица. Она тоже чувствовала себя солдатом большой армии накануне решающей битвы: перед премьерой особенно бдительно следила, чтобы в ведре всегда было что-нибудь. Танцовщики суеверны. Пустое ведро – известная дурная примета.
Увидев прима-балерину, уборщица улыбнулась:
– Здравствуйте.
И как бы невзначай, но поспешно показала ведро: в нем плескалась грязная вода, плавала тряпка. Даша кивнула. Но постучала согнутым пальцем по деревянным перилам. Тоже на всякий случай.
Уборщице хотелось разрядить волнение, собиравшееся в груди под фартуком с того самого дня, как «Сапфиры» станцевали в Париже.
– А французы-то какие? – заговорила она с балериной. – Мало им Бородина, я считаю. Все не угомонятся. Но наши лучше, я считаю. Лучше?
– Наши точно лучше, – успокоила ее Даша.
Уборщица с ведром потопала дальше.
– Совещание, – одними губами произнесла Борису в кабинет ассистент Нина Николаевна. Борис кивнул ей, и она закрыла дверь. Он посмотрел на часы: совещание совета директоров уже началось.
Борис слушал трубку, смотрел на собственное мутное отражение в поверхности стола.
– Мне нужно присмотреться к Авилову, – терпеливо объяснил отражению он. – Я же совсем мало его знаю.
– Но ведь он тоже начал бизнес еще в девяностые. Как вы.
– Он в Москве, я – в Питере.
– Вы же почти двадцать лет в Москве уже живете.
Борис постарался, чтобы голос звучал деловито, бодро, но услышал только усталость:
– Наши интересы с Авиловым до этого никак не пересекались. Ни личные, ни деловые.
Полковника Антонова это, уж конечно, не могло обмануть.
– А сейчас пересеклись? – быстро подсек он.
– Мне нужно время понаблюдать, – вывернулся Борис. – Человек вывел свой бизнес в 90-е и провел через «нулевые». Старый хитрый лис. Сами ведь понимаете.
Антонов молчал. Держать паузы он умел. На людей помоложе это, должно быть, производило оглушительное впечатление. Но опыт, который приобрел Борис в 1990-е и «нулевые», был куда более разнообразен. И трюки Антонова вызывали у Бориса только ухмылку.
В дверь заглянул Петр. Показал жестом: мне уйти?
«Входи», – махнул Борис.
– Если вы пытаетесь тянуть время, то это плохая идея, – наконец проговорила трубка.
Понты, усмехнулся про себя Борис. Проблема только в том, что это не совсем понты. Полковник Антонов мог затаить в душе некоторое свинство. А потом воплотить его административно. Стать очередным персонажем Дюши Бобра и его саг в Следственном комитете Борису очень не хотелось.
«А может, все совсем не так? – размышлял Борис. – Что если Антонов любит и ненавидит строго согласно приказам. И не «что если», а «скорее всего». Тогда…»
– Я не идиот, – заверил Борис. И первым оборвал разговор: – До свидания.
Он не стал выяснять, было ли у Антонова еще что сказать.
– Что нового? – обратился к Петру.
– Хорошие новости.
– Да ладно, – удивился Борис. – Ну-ну.
– Похоже, кто-то пытается замести следы. Смотри, – он показал Борису экран своего телефона: – Профиль не найден. Точнее: удален.
– Может, она сама их удалила.
– Может, – весело не спорил Петр. – И это тоже след!
Борис видел на его лице самодовольство. Какую-то радость, в которой не было ничего личного, – вдруг понял он. Петру просто нравилось брать след. А взяв, кидаться добыче на горло.
– Чего? – заметил тень на его лице Петр.
– Тяжелый день.
– А… Кто бы это ни сделал, это очень поверхностная мера. Я прямо бы даже и мерой это не назвал. Фигня! – ликовал Петр. – Для тех, у кого нет ресурса копать глубоко.
– А у нас он есть? – придал интонации небрежность Борис.
– Шутишь! Если только человек вышел в Интернет, найти можно все – и я ее найду. Она это сделала, не она, не важно. Стирать профили в соцсетях было большой, большой, больш-о-о-о-ой, – описал руками размер Петр, – ошибкой… Ну, я был прав? Хорошие новости?
– Супер, – выдавил Борис.
– Буду держать тебя в курсе! – отсалютовал Петр.
– Будь так добр, – без энтузиазма ответил Борис.
– Мне что-то еще надо знать? Кроме того, что сегодня тяжелый день.
– Нет-нет… Я просто везде сегодня опаздываю, – придумал простое и понятное объяснение Борис. Но Петр все глядел, все изучал его лицо. И Борис добавил: – Страшно напрягает.
Посмотрел Петру в глаза. Скроил рожу:
– Не только сегодня, а вообще. Просыпаюсь утром – и сразу же начинаю опаздывать. Заебало.
– Нинку уволь, – легкомысленно посоветовал Петр. – Если опаздываешь, значит, она лажает. Ее работа – чтобы ты нигде не опаздывал.
Борис нажал на кнопку.
– Да? – отозвалась ассистентка.
– Нина Николаевна! – строгим тоном начал Борис.
– Ты что? – вскинулся Петр. – Я же пошутил.
– Как пошутил? – переспросил Борис.
Нина Николаевна, давно привыкшая к манере обоих, не теряла времени на другом конце – было слышно стрекотание клавиш.
– Я в театр поехал, – сообщил помощнице Борис.
– Зачем? – удивился Петр.
Нина удивилась тоже: перестала печатать.
– Попечительский совет театра сегодня заседает. Я забыл вам сказать, а сейчас увидел у себя в календаре, – ответил обоим Борис.
– Поняла, – профессионально-корректно отозвалась помощница. Ей платили не за удивление. – Что-нибудь от вас на совещании передать?
– Ну вот такой им сегодня облом, – Борис даже сумел подмигнуть Петру, выходя из-за стола. Наклонился к селектору. Добавил по существу: – Ничего. Просто сделайте мне брифинг, посмотрю после.
Взял пальто.
Он излучал спокойное довольство, когда вышел. Когда простился с Петром. И даже когда тот увязался следом, в лифт. Даже в лифте Борис удержал то же доброжелательное выражение, ту же спокойную осанку. Прошел через фойе. Попрощался с Петром – на сей раз окончательно. Машина уже ждала.
Борис упал на сиденье. Выдернул из стойки бутылку минералки.
– Куда? – спросил зеркало шофер Миша.
– На Садовое – а там по кольцу.
Миша понятливо кивнул: «Прямо и заткнись», – перевел он. Машина плавно покатила. Борис глотнул. Облился. Вытер рукавом. Расстегнул пальто, и почувствовал, будто все его самообладание держалось только на этих пуговицах. Расстегнул их – и развалился на части.
Жужжащий звук не сразу дошел до Дашиного сознания. Ей показалось, что это жужжит с экрана. На экране шли парижские «Сапфиры». Музыка вся состояла из техногенного клекота, буханья и лязга.
А потом поняла, что звонят в домофон.
Соскочила с дивана:
– Алло.
– Погулять не хочешь? – спросил Борис.
– Неа.
Даша не выразила удивления. Борис решил тоже не удивляться ничему.
– В квартире убираешь, что ли?
– Нет.
Она не задавала вопросов. И Борис решил не задаваться ими сам. Ему сразу стало просто и приятно – такое ощущение, как будто разложило уши, отпустило как-то весь мозг сразу.
– Ну тогда я в гости пришел.
– Хорошо, – Даша нажала кнопку. Зажужжал замок. Щелкнул.
Дверь на площадке была заранее отперта, открыта. Борис с любопытством оглядел квартиру, в которой раньше не бывал. Пусто. Чисто. В прихожей висела одна-одинешенька уродская куртка, уже ему знакомая. Под ней стояла вереница обуви: кроссовки, кроссовки, кроссовки. Борис сосчитал: восемь пар. Собственные ступни заботили Дашу больше, чем остальной облик.
– Еду сами берите! – крикнула Даша откуда-то.
Борис хотел спросить: «А что, мы опять на вы?» Но понял, что и на это ему наплевать.
– Справлюсь… Что?
Он заглянул в гостиную. Белую и пустую. Занавесок на окнах не было. Даша, сложив конечности, как столярную линейку, сидела на диване перед раскрытым лэптопом.
– Говорю: мне тоже поесть захватите.
– Ладно.
Она опять натянула наушники и уставилась на экран.
Борис изучил содержимое холодильника. Он был готов к встрече с обезжиренными йогуртами, салатными листьями, тертой морковью и прочей несъедобной мерзостью. Заранее решил, что закажет пиццу. Поднял крышку над миской – торчала жареная куриная нога. Борис вырвал ее с сочным хрустом. Положил на тарелку.
– На пол все ставьте. Или на диван, – подсказала Даша, когда он остановился в дверях с тарелками.
– Круто ты готовишь. И ешь тоже не фигово.
– Это не я. Женщина одна ходит. Помогает.
– Есть тебе помогает?
– Готовить.
– Что за женщина?
– Поклонница.
– А вилки и ножи у тебя где?
– Слушайте, ну вы болтаете! Посидите тихо пока? Мне надо досмотреть. Это «Сапфиры». Французы танцуют. А потом я тоже поболтаю.
– Хорошо.
Борис откинулся на спинку дивана. Взял куриную ногу рукой. Видел экран. Без очков подробности внешности танцующих ускользали. Фигуры беззвучно прыгали, проносились. Скакали. Перелетали. Оставляли после себя невидимые полуарки, зигзаги, прямые линии, петли, пунктиры. Выстраивалась незримая воздушная архитектура – как в летний день над лугом, полным насекомых. Бор