– Ну, нарыл что-нибудь?
– Еще пока ничего… Я еще сплю, – отчитался Ваня.
– Второе меня абсолютно не интересует, – заверил Петр.
– Все будет, босс.
Петр бросил телефон на кровать.
Были сегодня ночью гости в их квартире? Или нет?
Вошла Лида.
– Ты что – плохо спал? Чего такой недовольный?
Петр разгладил брови.
– Ого, – оценил восхищенно.
Пусть по-настоящему хорошо жить они стали всего лет десять назад, красиво применять деньги и получать от них удовольствие Лида умела.
– Ты прямо как японская жена. Семья просыпается в шесть. А она уже в полном макияже, с укладкой и готовым завтраком.
Он знал, что слово «семья» будет ей приятно. И слово, и то, что он себе эту картину уже видит: он, она – и кто-то третий. Он не ошибся. Мягкое сияние довольства и покоя на ее лице было лучше всякой улыбки.
Лида смотрела на мужа и думала: может, сказать ему теперь? Что она прошла процедуру сама. Что все – наконец получилось. Что теперь их – трое.
– Лида… Насчет вчерашнего.
Она отвернулась к стене. А потом сказала:
– Красивый цвет. Давай дома тоже в такой покрасим?
– Красивый, – согласился Петр.
– С завтраком здесь похуже, – сообщила Лида, не глядя клюнув торопливым поцелуем. – В холодильнике я видела йогурт. И кофейная машина есть.
– А жена? – удержал ее руку Петр.
– А жена поскакала на работу. У нас не Япония.
– Очень жаль! – Петр упал обратно на подушку.
– Пока! – донеслось из коридора.
Петра охватила досада. На себя, на жену, на слишком твердую подушку, от которой теперь болела шея. На себя прежде всего. По миру – уютно выгороженному в виде трехкомнатной квартиры на Петровском бульваре, уютно обставленному дизайнерской мебелью, уютно размеченному походами в рестораны, в спа, поездками в отпуск – пошла трещина. Лида еще надеялась, что все постепенно зарастет само, как перелом кости? Почему нет? Живое – всегда зарастает.
Это мертвое так и остается разбитым, сломанным.
Думать про это дальше не хотелось. Он не хотел ответа.
– Пока, – сказал потолку.
Услышал, как щелкнула, закрываясь за женой, входная дверь. Быстро откинул одеяло, спустил ноги.
Тихо, как вор, Петр зашел домой.
Когда тебе случалось много раз заходить в обокраденные квартиры, ты уже знаешь, как они молчат.
Но их квартира молчала мирно. По ней не ходили чужие ноги, ее не лапали чужие руки. Это не значило, что опасность миновала.
Петр задумался, сумеет ли выманить Лиду в романтическую поездку – куда угодно, прочь из Москвы. Надолго? На сколько?
Прошел в туалет, встал на унитаз, снял панель, прикрывавшую сантехнические подробности. Пошарил в железных поворотах труб. Вывернул и снял сегмент. Послушал, как закапала, потом потекла вниз вода.
Немного жалко было стен. Выровненных, как выразился прораб, «под яичко». Обидно было представлять, как вздуется пол: так тщательно выбранный Лидой. Тепло-коричневый, дорогой.
Петр спрыгнул с унитаза. Вытер руку. Убедился, что из-под канта, где стена смыкалась с полом, начала проступать влага.
Вытер руку. Вынул телефон.
– Лида, – сказал он. – Пиздец. Я дома. Мы затопили соседей.
Лида закудахтала, заохала, забросала вопросами.
– Пока не понял, что случилось. Вызвал мастера, – успокоил он ее, наблюдая, как вода начинает свое разрушительное действие. – Воду перекрыл. Но тут полная жопа. Тапки плавают. Придется все сушить. Потом ремонтировать… Отдохнули, называется.
Вода подступила к его ботинкам. Он отошел.
– Не знаю… Думаю, ванной некоторое время пользоваться будет нельзя. Пока высушим, пока ремонт, то, се… В гостинице, может? Можно вообще в Питер рвануть. Ты подумай, как тебе меньше противно будет. И я тоже подумаю!.. Вот блин… Стараюсь не расстраиваться, – с фальшивой печалью ответил жене.
Переступил через набирающий силу ручей.
Эта квартира на Петровском ему тогда понравилась сразу. С первого взгляда. «Лид, прямо можно представить, что не уезжали из Питера». Жена с сомнением трогала проводку, выведенную поверх стен: не провода, а переплетенные шнуры. С еще большим сомнением заглянула на трубы. «Не уверена, что это комплимент». В их питерской квартире на канале Грибоедова, в старом доме, не знавшем капительного ремонта с самой постройки в 1890 году, все время что-то капало, прорывалось, вырубалось. Лида была сыта по горло.
«Починим!» – уверял ее Петр. Лида задумалась. «Вложимся в ремонт». Лида не спешила с ответом. «Знаешь, я могла бы жить в старой квартире, но только в которой никто не умирал. Особенно каким-нибудь ужасным образом», – наконец призналась она. В Питере, где сперва была революция, потом первый голод, потом репрессии, потом блокада и второй голод, потом второе колесо репрессий, с этим было трудновато. В Питере чужое горе так и сочилось из старых стен, если, конечно, у вас было немного распоясавшееся воображение и немного расшатанные нервы. У Лиды в тот момент все оно именно так и было.
Именно поэтому Петр принял предложение Бориса.
Именно поэтому переехал с Лидой в Москву.
Вторая квартира, которую хотел показать им агент в тот день, была в новостройке на окраине Москвы. «Свежий воздух!» – расхваливал агент. «Полная жопа», – перевел Петр. И решил за обоих: «Берем эту». Лида надулась. Потом сказала: «Но только если очень хорошо вложишься в ремонт». Петр обещал. В итоге ремонтом занималась Лида.
«Она чинит, я порчу, – думал Петр, глядя на воду. – Вот так у нас все».
Он постоял, послушал, как булькает у ног, как у соседей этажом ниже зарождается и набирает силу паника. Зажужжал дверной звонок. Петр отсчитал до пяти. Перекрыл воду. Закричал: «Иду!» Перед самой дверью громко: «Протечка у нас, я все вам оплачу». Набросил на лицо выражение раскаяния, уместное перед теми, кому только что затопил потолок, и распахнул дверь.
– Приветик, – сказал отец. – Круто, что ты еще дома. Ты уже поел? А что за протечка?
– Вы нас затопили! – донесся голос соседки снизу. – Потолок намок!
Затопали вверх шаги – их ритм говорил о готовности к схватке.
Петр высунулся:
– Да, простите… У нас тут жопа. Но я вам ремонт оплачу.
Отец шагнул через порог.
Отец кокнул над сковородкой еще два яйца. Петр сел за стол. Боком, как гость.
– Ну ты же сказал – «все хорошо», – объяснил отец, ставя тарелки. Вытолкнул лопаткой яичницу. – Я сразу и приехал.
– У меня все хорошо.
– Угу. А Лида где?
– На работе.
Воду уже собрали тряпкой. С соседями – объяснились.
– В прошлый раз, когда ты мне сказал, что у тебя все хорошо, тебя везли в Военно-медицинскую академию. С огнестрелом и подозрением, что придется делать пневмоторакс.
– А, – согласился Петр.
Взял вилку и нож.
Отец вилкой выпустил из яичницы жидкий желток. И Петр, жуя, стал рассказывать о своих находках. Жучке в телефоне и удаленных страницах в соцсетях.
– Не понял, – только раз перебил его отец. – А какое это имеет значение?
– Ай-пи адреса?
– Мне гораздо меньше нравится та, вторая девица.
– Балерина?
– Нет. Соседка.
– Противная, да. Но безопасная.
– Не в этом дело. Человеку свойственно не искать себе неприятностей, а бегать от них. От любых. Включая родную милицию. А девица эта к тебе так и липнет.
– Я больше не милиция, – скривился сын.
– Бывших ментов не бывает. Это пожизненно.
Отец оживил на столе айпэд и уткнулся в новости. Старая привычка читать за завтраком газету. Только вместо листов, пачкающих пальцы типографской краской, теперь экран. В кривое зеркало российской прессы отец не заглядывал. Предпочитал независимый портал, работавший по-русски из маленькой прибалтийской страны. Есть, читать и разговаривать – одно не мешало другому.
– Ну так что соседка? Чем тебя не устраивает?
– Суется больно. Вот чем.
– Просто тупая, как носорог. И такая же пробивная. Вот и все… Понимаешь, отец, человек, который удалил профили в соцсетях, оставил след. Ай-пи адрес компьютера или другого устройства, с которого он это сделал. И когда у тебя есть ай-пи адрес, то…
– Понял-понял. След. А почему оставил? Если не дурак, то сразу бы за собой все следы подтер.
– Нет, пап, ты не понимаешь.
– Я старая школа. Я больше по соседям побегать, с людьми поговорить. Другое поколение, чего уж… Что?
Петр остановился с ножом в одной руке, с вилкой в другой.
– Наелся уже?
– Другое поколение, говоришь?
Может такое быть, что человек, который удалил профили Ирины, и правда не совсем понимал, какой след оставляет? Может. Если человек – из поколения, которое выросло до прихода Интернета.
Но отец уже опять смотрел в экран.
– Ни хрена ж себе, – сказал экрану. – Ты ведь его знал по Питеру, да?
– Кого? – не понял Петр.
Отец развернул айпэд, подвинул к Петру.
– А по телеку в новостях у нас, конечно, будут молчать, – заметил отец.
На фотографии Андрей улыбался.
Троих журналистов расстреляли на дороге.
Кто, почему, как так вышло, сайт не сообщал: никто еще ничего толком не знал.
Петр взял айпэд в руки. Встал. Как будто это помогло бы понять случившееся. Но не помогло. Буквы складывались в слова, смысла в них не было.
Три изрешеченных труппа сейчас находились в столичном морге Конго. Ждали российского посла для транспортировки на родину. Перепуганный водитель – единственный выживший – противоречил сам себе.
Пальцы прыгали по экрану, набирали и сбрасывали разные новостные сайты. Петр пытался выловить больше фактов.
– Кошмар, – сказал отец. – Жалко парней. Такие молодые… Вот ведь сволочная профессия, – он покачал головой. – Не ходите, дети, в Африку гулять.
Андрей на фотографии улыбался.
«Я… Потому что я его отпустил – и упустил. Поверил в туфту про бабский журнал, – ошеломленно думал Петр. – Не просек. Не проверил. Не прикрыл. Не довел. Отвлекся. Забыл. Был занят проблемами Бориса». Положил айпэд не глядя – на тарелку. Планшет сполз. Сбил нож, нож звеня упал на пол.