Прежде чем Петр успел затолкать изумление вглубь, Белова заметила выражение его лица в зеркале:
– Что это?
Петр опустил камешек обратно в горсть, посмотрел в свою ладонь.
– Не знаю.
Желтые алмазы, которые добывают в шахтах.
– Вы можете узнать? – выпрямилась Белова, как змея, поднявшаяся из травы.
…В шахтах, которые принадлежат компании Бориса. В Конго.
Значит ли это, что есть связь между побегом Ирины и гибелью Андрея в Конго? Какая?
Есть: Борис, вот какая связь.
Петр перевел взгляд на балерину:
– Зачем? Вы же не упали. Испорченная канифоль обезврежена. Все хорошо. Никто не пострадал.
Ответ ей не понравился.
– Ваш телефон, – напомнила, подала Белова.
– Да, спасибо.
Петр уронил телефон в карман и повторил:
– Спасибо.
Протянул руку. Белова пожала:
– Я должна знать. Не люблю, когда меня считают сумасшедшей.
– Узнаю – сообщу, – лживо пообещал Петр уже из лифта.
Как только двери сомкнулись, он включил телефон, который отдала ему Белова. Телефон начал искать сеть.
Кто не слышал выражение «кровавые алмазы»? Те, кто вообще не знает, что такое алмазы. Алмазы добывают в Африке. А в Африке не все, прямо скажем, спокойно. «Не ходите, дети, в Африку гулять. В Африке акулы, в Африке гориллы, в Африке большие злые крокодилы», – стишок, знакомый с детства. Мое вот пришлось на советский закат. Но с тех пор в Африке мало что изменилось – если не считать опасно уменьшившейся популяции горилл.
В Африке стреляют. В Африке всегда идет какая-нибудь гражданская война. В том числе и там, где добываются алмазы. Контроль над шахтами получают не корпорации или правительство, а люди с автоматами. Они продают алмазы. Это и есть «кровавые алмазы». Потому что они покупают еще больше оружия, а значит, подливают бензин в огонь гражданской войны. Покупать алмазы у людей с автоматами – не просто аморально. Это запрещено на мировом уровне. Это все знают.
Как знают и то, что люди с автоматами готовы сделать скидку, май френд. Очень хорошую скидку.
И если у вас нет с этим никаких моральных и этических проблем, то остается одна: организационная. Вернее, логистическая.
Все алмазы, добытые законно, под крылом корпораций и правительства, получают лазерную маркировку, видную только в микроскоп. «Кровавые алмазы» – нет: у людей с автоматами нет ни лазера, ни микроскопов. «Кровавые алмазы» нужно продать. А чтобы продать – их нужно привезти туда, где их купят. То есть в мир, где женщины носят бриллианты, а контроль над шахтами не захватывают люди с автоматами в принципе: в совсем другой мир. В Европу, в Америку, в Израиль, в Китай. В мир лазерных маркировок и микроскопов.
Обычно этим занимаются обезьянки. Или как говорят таможенники у нас в Питере – но говорят, конечно, не об алмазах, а о финском сыре и красной икре: «чебурашки». То есть курьеры. Причем такие до ужаса невинные на вид. Из серии «никогда не подумаешь». Например, пенсионерки с клетчатыми сумками и в очках-аквариумах. Это если опять-таки речь о финском сыре и красной икре.
Ирина – идеальный «чебурашка».
В Израиль, например, алмазы ввозили-вывозили ученики религиозных школ: такие трогательные мальчики с тонкими шеями и локонами над ушами. Шумная была история, когда их раскрыли.
Но за все эти годы, что я знаю Бориса, я никогда, никогда, никогда не улавливал даже намека на то, что компания Бориса пользуется услугами «чебурашек». Что Борис промышляет кровавыми алмазами (какие уж тут кавычки, если люди правда гибнут). Я знал, что Борис – в сущности, хороший человек. Не праведник, нет, конечно. Покажите хоть одного праведника. Но такой, который не перейдет грань. Мир устроен просто. Если люди, которые переходят грань. И есть – которые не переходят.
Но я, как выясняется, вообще не знал о Борисе многого.
…Вот только одна загвоздка с Ириной: она никогда не ездила за границу. Если не считать трехдневного тура в Грузию. Или она только начала свою «чебурашечью» карьеру? Начала с того, что сбежала с товаром.
И еще вопрос.
Белова, конечно, больная на всю бошку и тупая как пробка. Но тут она задала вопрос на миллион: зачем специально корячиться? – это очень хороший вопрос. Только я сейчас не про мыло. Я про алмазы. Зачем корячиться и прятать их в балетную канифоль, если в Москве есть много других хороших мест?
Канифоль, конечно, тоже хороша: камешки в ней не бросаются в глаза, полная маскировка. Но и здесь мы снова описываем круг, снова приходим к тому же вопросу, с которого начали: зачем было так корячиться?
Тем более что и место это ненадежное – камешки-то нашли. Случайно, но нашли. Вернее, не случайно: их нашли бы рано или поздно. Белова же объяснила: балерины пользуются канифолью все время.
Ладно, пусть Ирина сама это расскажет.
Вот только где она теперь?
Есть масса способов лечь на дно. Ни один из них не стопроцентный. Потому что, как заметил еще Джон Донн, ни один человек не похож на остров, не торчит сам по себе. Даже в Москве, где почти нет москвичей, а в основном «все понаехали».
Если есть товар – есть покупатель. И если продавец лег на дно, я найду его через покупателя.
Или покупательницу? Женщину, с которой Ирина встречалась в кафе, – например?
Петр не сводил глаз с экрана телефона, все искавшего сеть. Лифт остановился. Двери разъехались. Петр шагнул наружу, на экране тотчас установились три деления: уверенный сигнал.
А затем – звякнуло. И еще раз. Два новых сообщения. Оба от айтишника Вани. Оба – ММС. Петр тут же открыл их.
На одной фотке – Ирина. Явно селфи: телефон в вытянутой руке, позади башни Москва-Сити. Но в кадр попала и машина. Петр развел пальцами изображение, увеличивая этот фрагмент картинки. Черная тачка. По виду дорогая. Таких в Москве много. Толку – ноль.
Петр открыл вторую фотографию. Тоже селфи. Позади Ирины высились горы. Фигурки людей вдали. Петр увеличил: лиц не разобрать. Мутные светлые пятнышки. Тоже ноль.
И?
Петр набрал номер Вани.
– Да, – ответил тот через два гудка.
– Вань, на что я сейчас смотрю?
– В смысле?
– В смысле что это ты мне скинул?
– Когда?
– Ваня, ну ты что тупишь? – рассвирепел Петр. – Ты что, с бодуна?
– Сам ты с бодуна, – огрызался Ваня редко. И до Петра дошло: дата сообщений, оба были отправлены несколько дней назад, пролежали в телефоне, пока он шпионил за передвижениями Беловой, и были доставлены только сейчас – когда Петр, наконец, включил телефон.
– Извини, – тут же признал он.
– Ничего не понял, но о’кей.
Ваня был счастливым человеком: благодаря удачной генетической прошивке, уровень дофамина в нем почти не колебался, сколько на Ваню ни ори, тем более несправедливо. Петр в который раз позавидовал Ване.
– Я смотрю на селфи, которые ты мне прислал. Одно с башнями. Другое с горами. Это что?
– А, теперь врубился. Ну у тебя и долгое зажигание, босс. Я ж это еще когда отправил!
– Вмешались обстоятельства неодолимой силы, – пробормотал Петр. – Телефон был выключен какое-то время.
– А на меня катишь.
– Я был не прав. Ты, как всегда, гениален.
– Смотри, тут какая штука. Все обновления на ее страницах делались с одного айпи-адреса мобильного устройства. Это адрес номер один.
– С ее телефона то есть.
– Ага. Страницы удалены с другого ай-пи адреса. Назовем его адрес номер два.
– Ну, это нормально. Логично. Телефон она практически сразу вырубила. Значит, удалила страницы либо с нового компа, либо с нового телефона.
– Это да. Но конкретно эти две фотки удалены с еще одного адреса. Адреса номер три.
– Ну, девушки вообще часто удаляют свои фотки. Если собственная морда не понравилась.
– Они обычно как-то сразу это понимают, нет? Нравится морда или нет. Если не нравится, тут же запиливают новое селфи.
– О’кей.
– А эти две картинки удалены сильно позже.
– Насколько позже?
– После того как мобильное устройство с ай-пи адресом номер один перестало постить обновления.
– И больше этот вот адрес номер три нигде не фигурирует?
– Почему нет? На адрес номер один с него постоянно названивали.
Сердце у Петра споткнулось. Застучало все быстрее и быстрее.
– То есть это мобильник? Это устройство номер три?
– Ну да.
– А номер у него есть?
– А то.
– Круто. Спасибо. Скинешь номер?
Телефон в руке Петра завибрировал. Он посмотрел на экран: новое сообщение. Ладонь, что держала телефон, взмокла. Уличный шум слился со звоном в ушах.
– Ща, – пообещал в трубке Ваня.
Сообщение, которое только что упало, пришло не от Вани. Оно пришло от Андрея. Петр ощутил в пальцах ледяную щекотку.
– Спасибо на хлеб не намажешь, – напомнил Ванин голос из трубки.
– Баблосы уже практически летят, – сумел выговорить Петр. Нажал отбой. Открыл сообщение. Оно было отправлено за день до того, как Андрей погиб. Висело в цифровом лимбе, пока телефон колыхался в сумке балерины. И вот нашло адресата: «А поговори со мной про твоего босса?»
«Про Бориса? – ошеломленно пялился на экран Петр. – То есть?» Но внести ясность Андрей уже не мог.
Телефон опять дрогнул: новое сообщение. На этот раз ожидаемое, от Вани: телефонный номер, с которого вошли в аккаунт Ирины, чтобы удалить две фотографии-селфи. Петр мгновенно узнал этот номер.
Это был номер телефона, который Борис отдал ему в театре – со словами: «Найди ее». Отдал и попросил найти девушку, но до этого – удалил две фотографии из ее аккаунта.
Петр открыл пэй-пэл, перевел Ване деньги за работу. Первым делом – дело.
Потопал к парковке. Две фотографии. Он снова их открыл. Башни Москва-Сити. Горы. Лицо Ирины. Селфи. Что за машина на одной – не видно. Что за люди на другой – тоже не разглядеть.
Какого хера эти фотки тогда мешали Борису? Что здесь – не для чужих глаз?
Лицо Ирины смотрело на него попеременно то с одной, то с другой.