– Дашка брюлики ест? Это они могут.
Борис продолжал:
– Потом, декорации для нового балета…
– «Сапфиры», да, мне Еленочка рассказывала. Говорит, ужас такой, ни за какие деньги не согласилась бы это танцевать.
– На заводе Хруничева отливать пришлось. Это, прямо скажем, финансово обязывает.
– Доверие президента финансово обязывает, ничего не поделаешь, – посочувствовал Авилов.
– Да.
Он видел, что Авилов с него не спускает глаз.
– Но это хорошая идея, – радушно закруглил разговор Борис. – Безопасности мало не бывает. Особенно в Африке. Я про «Орла» подумаю!
Проводив гостей, супруги уставились друг на друга. Причем Авилова глядела несколько сверху вниз – к ее росту добавляли высокие каблуки. Муж поднялся на цыпочки, поцеловал.
– Что скажешь, Еленочка? Познакомились поближе?
Та передернула узкими плечами:
– Треска вареная. Такая вся правильная, – и она изобразила, что блюет (но в коридоре было зеркало, и поглядывая в него, Авилова позаботилась открыть ротик изящно и не вываливать язык слишком).
– Думаешь? Ох, бедный Борис.
– Он же не бедный.
– Я тебе скажу, такие правильные с виду девочки… да и мальчики тоже. Особенно питерские. У них обычно самые острые зубки. А главное, самый большой желудок.
– Да? – хихикнула Авилова, приобняла мужа, взъерошила небогатые волосы. – Вообще, я ее в буфете видела. Ест как все – не больше и не меньше.
– Ты ж моя дурочка, – поцеловал жену он. И добавил серьезно: – Ты с ней подружись, ладно? Не так чтобы… А…
– А чтобы – так, – перевела Авилова.
Он кивнул, похлопал жену по крепкому маленькому заду. И оба засмеялись.
Аня ела салат и говорила о том, возможна изоляция русского Интернета или нет.
Аня говорила о новом романе Сальникова.
Аня говорила о том, что после смерти модельера Лагерфельда «Шанель» уже будет не та.
Аня говорила о поразительной статье про то, что животные и даже рыбы чувствуют все, все, все.
Аня говорила о том, что пересадка во Франкфурте – это ад, лучше пересаживаться в Вене или хотя бы в Копенгагене, крючок, да, зато удобный.
Аня говорила… А потом спросила:
– Мам, ты меня вообще слушаешь?
«…Или только пьешь?» – так и щекотало на кончике языка, но этого она не спросила.
Вера допила из бокала. Вот и вторая бутылка наполовину пуста. Сама Аня не выпила ни капли.
– Прости, я просто что-то дико спать хочу.
«После бутылки вина особенно», – удержалась, не сказала дочь. Положила свою руку на руку матери. Вера в ответ пожала ее пальцы.
– Пойду лягу, – голос и правда звучал устало-гнусаво. Или может, просто так, как у пьяного человека, который старается не показывать, что он уже в сопли пьян.
– Конечно. Ложись.
Вера кивнула. Поднялась. И цапнула за горло бутылку, за ножку – бокал. Вышла. Аня послушала. Мать пошла прямиком в спальню – не заходя в ванную.
Аня подождала. Услышала, как забормотал телевизор.
Поднялась. Стала убирать со стола. Салат в тарелке матери был почти нетронут – только разбросан. Аня поставила тарелки друг на друга. Оставила.
Пошла, тихо ступая в носках, по коридору. Остановилась у спальни родителей. Дверь приоткрыта. На бутылке стоял длинный блик. На очках – круглые. Лицо матери белело в темноте, как луна – отраженным светом: работал телевизор. Аня посмотрела на экран. Обезображенное коричневое лицо утратило женские черты – стало просто человеческим: как будто трехлетний ребенок лепил его из пластилина, а потом надоело.
«…Они схватили меня за волосы и вылили кислоту», – бежал по-английски титр.
– Мам…
Мать обернулась на дверь.
– Гадость какая, – сказала. Переключила на другой канал. Выключила. – Лучше лягу. Голова завтра будет трещать, – легкомысленно добавила она, распахнула руки. Аня подошла. Мать приобняла ее. Аня почувствовала на щеке винное дыхание.
– Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Аня притворила дверь.
Поговорив об Интернете, книгах, дизайне, аэропортах, проговорив весь ужин, она ни разу не задала матери вопрос: а где папа?
«Командой» были она и брат. «Командой» были она и мама. «Командой» были она, брат и мама. А он… Он не входил ни в одну из этих конфигураций. Целиком его собственная вина.
Так же тихо ступая по коридору, Аня вернулась в гостиную. Расстегнула брошенную на пол сумочку. Выловила телефон. Набрала брата.
– Вить, – сразу начала она, услышав, что тот откликнулся. Она помнила, что звонит в Токио. – Прости. У тебя сейчас там день или ночь?
– Не важно, котенок, – Аня услышала проглоченный братом зевок. – У меня джет-лег. Я все время как зомби – и днем, и ночью. А ты там как?
Оба понимали, что раз Аня звонит – не пишет смс, не пишет в вотсап, – то это потому, что дело безотлагательное. Так оно и было.
– Мама опять не очень.
Вера послушала: шаги дочери удалились. Выудила из-под подушки пульт. Предусмотрительно утопила кнопку, на которой был перечеркнутый громкоговоритель: режим «без звука». Снова засветился телевизор. Вера в три прыжка нашла нужный канал. Но передача, которая ее заинтересовала, уже закончилась.
Вера оставила картинку мельтешить. В бледном свете от экрана нашла черный прямоугольник айпэда. Нашла и надела очки для чтения. Открыла сайт телеканала. На очки легли блики. В анонсе говорилось, что информационным поводом стало недавнее самоубийство парня, которого любовница облила кислотой, купленной через… Но как раз начало передачи – подробный рассказ о преступлении – Вера в телеке и упустила. Обнаружила, что не безнадежно. Передача еще сутки была доступна в архиве для просмотра онлайн. Вера навела курсор. На ночном столике завибрировал телефон.
Телефон ее уже был переведен в режим «ночь». Лишь два номера она пометила галочкой – двух абонентов, которые могли звонить ей всегда; собственно, один из них сейчас был дома.
– Привет, – радостно ответила Вера сыну, стараясь говорить так, чтобы язык не очень заплетался. – У тебя там день или ночь?
– Не знаю, – засмеялся Виктор. – Пауза между встречами. Просто звоню. Ты в порядке?
– В полном!
– Да?
– Просто уже легла, – она с ужасом поняла, что язык все-таки пьяно шепелявит. Поспешила с объяснением. – Засыпаю на ходу.
– Прости.
– Что ты! Я всегда рада. Просто вымоталась сегодня.
– Ты же скажешь мне, если что-то не в порядке?
– Конечно, милый. Ты что? Все отлично.
– Ладно, мамуль.
– Пока, милый.
Она положила телефон на столик. Откинулась поудобнее на подушке. Навела курсор на ссылку к передаче и кликнула.
Глава 8
Света топталась в дверях, поскрипывали половицы. Наблюдала. Ее взгляд жег Петра между лопаток. Попробовал не обращать внимание – не вышло. Петр обернулся:
– Боишься, что-нибудь сопру?
– Не. Че там у меня переть?
– Ну тогда посиди на кухне, попей пока чай.
Света не двинулась.
– Это точно поможет найти Иру?
Петр ответил не сразу. Цепочка была простой. Ирина, скромная и, давайте начистоту, серая мышь, не могла сама пристраивать камешки московским покупателям. Алмазы это вам не икра, с которой справится и Люба-Астрахань. Алмазам нужен человек, которого давно знают, которому доверяют, который, как говорили в старину, принят в светском обществе. Человек, через которого алмазы перебираются из тьмы на свет. Из «нечистого» общества бандитов, курьеров, барыг – в «чистое». Тоже, в общем, барыга типа икорной Любы-Астрахань, но барыга с лоском, с репутацией. Респектабельный. Свой. Таких людей много быть не может. Даже в большой Москве.
Найти его – значит выйти на Ирину.
Но Свете знать эти детали было ни к чему. Лучший солдат – тот, кто не знает об операции ничего, кроме своего места в окопе. И Петр ответил:
– Ты уже спрашивала. Если передумала, если чувствуешь, что не сможешь, то говори сейчас.
– Не.
– Да?
– Не передумала! Смогу.
Петр кивнул. Света добавила:
– Если это поможет Ире.
– Я надеюсь, что это поможет… найти Иру.
Петр оглядел вешалки.
От Светиного барахла за километр тянуло дешевым полиэстером и рабским трудом бангладешских или вьетнамских швей. Даже на неискушенный нос. А человек, перед которым Свете предстояло играть свою роль, был не просто искушен. Как все московские продавцы роскоши, он с одного взгляда определял твой «ценник», и быстрее, чем старые типографские наборщики разносили свинцовые буквы по деревянным гнездам, откидывал (или бережно клал) клиента в соответствующую категорию. Каковых уж точно было не меньше, чем букв в русском алфавите.
Петр закрыл шкаф. При этом деревянный кругляш остался у него в руке, а в двери – голый шуруп.
– Ничо, – сказала Света. – Старушка раньше жила. Тут все в полураспаде.
Она взяла у него кругляш, насадила на шуруп. Врезала ладонью так, что шкаф крякнул:
– Нормуль.
Она прочла по лицу Петра приговор:
– Говно шмотки, да?
Петр вздохнул. Другого выхода он не видел.
– Поехали.
– На шопинг? – загорелись у Светы глаза.
– Не мечтай.
Лиде он позвонил из машины. Света деловито орудовала тюбиком и губкой – открыв от усердия рот, замазывала на лице желтые и лиловые разводы. Машину иногда потряхивало, но ей это вроде бы не мешало.
– Какой сотруднице? – напряглась Лида. – Какое еще дело? Я думала, мы вместе едем в Питер. Пока в Москве ремонт.
Петр юлил, как мог. Лида если и не поверила, то и трубку не повесила.
– А вы что, в магазине ей не можете этот, как ты говоришь, маскировочный наряд купить?
– Импровизируем на ходу. К тому же шопинг это искусство, которым владеют не многие… Если что-то испортим или испачкаем, клянусь купить новое!
– Химчистки хватит… Я надеюсь, – полувопросительно добавила Лида.
– Ну я все равно клянусь купить что-нибудь… приятное. Попозже. Просто сейчас башка, как котел.