Вынул телефон. Подержал. Открыл. Ни сообщений, ни звонков. Набрать самому? Еще не паника, уже тревога.
Или все-таки паника?
Звонить не стоит. Для паники оснований нет. Ирина объявилась. А Конго большая страна. Относительно мирная. Нас это не касается.
…И все-таки нажал вызов.
– Здравствуй, Игорь, – холодно ответил он на приветствие командира «Викинга». – У тебя есть, что мне рассказать?
– Никак нет.
Как человек военный, Игорь обладал чувством субординации – сложной, тонкой и неумолимой, как церемониальные правила династии Мин. Петр, согласно ей, был «нормальным мужиком», но – «гражданским». Борис «нормальным» не был, к тому же был тоже гражданским. Но Борис был «босс». Игорь немного подыгрывал: пусть чувствует себя генералом.
Игорь докладывал четко. Без эмоций. Борис умолк, потер веки:
– Понял.
Игорь молчал. Ждал приказа.
– Игорь, это могли сделать твои… – поправился: – наши ребята? Ну по пьяни или там поссорились, жара, тесный коллектив, то, се…
Борис почувствовал, как завис над пропастью. Но лишь на полсекунды:
– Никак нет, – без запинки доложил Игорь: – Никого из личного состава в этих координатах не было. Подозрительных передвижений не обнаружил. Все бойцы снабжены индивидуальными гэпээс-браслетами. Данные, поступившие с браслетов, мной проверены.
– Снять браслет кто-нибудь не… – закончить вопрос Борис не успел.
– Никак нет. При попытке снять устройство поступает аварийный сигнал.
– Я хочу знать, что произошло.
– Понял.
– Игорь. Больше ни с кем это не обсуждай.
– Есть.
– С Петром особенно.
– Есть.
Несмотря на молодцеватую исполнительность Игоря, вернее, именно благодаря ей, повесив трубку, Борис ощутил, как давит в висках.
Он набрал номер, которого не было в адресной книжке. Номер, который все последние дни был отключен. Теперь раздались гудки. Но звонок перелетел в голосовую почту. Сообщение Борис оставил короткое:
– Ира. Ты где? Позвони.
Петр убедился, что Борис не пошел за ним следом. Толкнул металлическую вертушку, вышел за проходную. Набрал Игоря. Сигнал был. Гудки были. Ответа не было. Игорь не брал трубку. Время в Конго почти что московское – два часа разницы роли не играют. Рабочий день.
Петр написал сообщение: «Есть что-то новое?».
Ответ тюкнул мгновенно: «Все вопросы к боссу».
«Блядь», – подумал Петр. Набрал Игоря. Потом еще раз – через минуту. Чтобы до того доперло, что Петр не отвалит, пока ему не дадут. До Игоря доперло – он тут же перезвонил.
– Да, – крикнул нетерпеливо Петр.
Игорь внятно, как на плацу перед строем, отчеканил:
– Пошел на хуй.
После чего уже окончательно повесил трубку.
– Кто там ломился? – спросила Даша, выйдя из душа. – Не Эванс?
– Ошиблись дверью.
После прогона Эванс ее не поздравил. Не подошел. Он вообще не появился в кулисах. Даше было тревожно. В голове, как будто на барабане механического пианино, прокручивалась только что станцованная партия. Чтобы хореограф после прогона не смог подойти, поцеловать балерине воздух возле мокрой от грима щеки и выдавить хотя бы «было интересно» (что в театре означает «полное говно»)? Хотя бы из благодарности, что корячилась? Чтобы Эванс после прогона вообще никого не поздравил? Хотя бы из вежливости? Не может быть. Настолько плохо станцевать они не могли.
Даша подняла волосы щеткой. Проверила отражение.
Волосы, привычные к тому, что их приглаживают, стягивают резинкой, обкалывают шпильками и невидимками и в таком положении заливают лаком, пока они не кажутся нарисованными на голове, опять опали. Даша почти рвала их щеткой.
– Почему в таком случае не прийти и просто не сказать? Мне так не нравится – сделай так. Я же сделаю!.. Как так вообще можно? Взять и не подойти совсем!
– Да не психуй, – сказал Славик. Он уже перебрался из махрового халата в джинсы и свитер с высоким горлом. – Может, он в тубзике сидит. Понос. Отпустило после прогона.
Даша снова уставилась на себя в зеркало. Распущенные волосы даже после взбучки щеткой казались жидкими и какими-то плоскими.
– Может.
Она стала собирать их обратно в узел.
– Я схожу поищу его, – пообещал Славик, махнула дверь.
Непокой ощущался в руках. Чтобы их занять, Даша вынула туфли, катушку розовых ниток с заткнутой иголкой, моток тесемок, ножницы. Отмерила, клацнув ножницами, тесемки. Вдела нитку в иголку.
Дверь стукнула. Даша подняла глаза в зеркало.
– Нашел его?
– Слушай, тут такая штука. Генеральную отменили.
– Как это?
– Да.
– Почему?
Он замялся. Жизнь часто опрокидывала на маму ведро холодной воды. Мама вся обмирала, как мокрая курица. Славик ее жалел. Так же нельзя! Он так не будет делать никогда. Плохие новости надо подавать постепенно. Не плескать ведром. А сливать по капле.
– Эванс не может, – начал Славик.
Заболел? Порвал связку? Упал в люк? – отразилось у Даши на лице. Славик капнул еще:
– Он не в Москве.
– Как это? – удивилась Даша.
Славик пожал плечом и отвел глаза. Последней капли Даша ждать не стала.
Она стремительно обошла его в дверях.
– Ты куда?
– Выяснять!
Аким спрятаться не успел. Не успел запереться и затаиться в кабинете, как лис, который прикидывается дохлым.
– Даша, – сказал он и умолк. Перебрал и отмел неподходящие синонимы. Но подходящего не нашел.
– Нельзя же это оставить так! – завопила Белова.
– Боюсь, что это придется! Оставить. Так.
– Но премьера…
Афиши уже висели. Билетов в кассах давно не было.
– Премьера состоится.
– Без хореографа?! – ужаснулась Белова.
– Он посмотрит трансляцию. А потом позвонит нам по скайпу.
– Так – нельзя. Что бы он там ни сделал…
– Даша.
Аким опять убрал с лица всякое выражение. Держал паузу. Он помнил времена, когда в театре были комсомольцы и комсомольские депутаты. Хорошо, что эти времена прошли: вот бы где Белова развернулась… Мысленно перекрестился. Голос его остался ровным и даже мягким:
– Даша. Если его выслали из страны, то он сделал что-то серьезное.
– Что именно? – не сдалась она.
– Не знаю.
– Надо узнать!
– Не уверен, что я хочу знать, – пробормотал Аким. – Серьезный проступок, сказали мне. Очень серьезный.
– Кто сказал?
– Серьезные люди.
– Но есть же балетоманы. Есть люди, которым нравится балет.
– Они ничего не потеряют, – опять терпеливо взялся Аким. – Премьера состоится.
Он понял, что Белова имела в виду другое. Но то, что она имела в виду, Акиму не нравилось: никто так не осложнял Акиму жизнь, как сановники и бизнесмены, которые вились вокруг танцовщиц – и которых танцовщицы подтягивали, как артиллерию, в своих закулисных битвах. Аким хотел увести разговор в безопасное место. Белова вернула в опасное:
– Я не про это. Есть люди, которые любят балет и могут помочь. У которых есть возможности.
«Быстро она тут освоилась», – напрягся Аким. На лице его не проступило ничего.
– Ты таких знаешь? – лишь осведомился он. Вопрос был излишним: Белова уже вынула телефон и нажала «вызов»:
– Есть же Попечительский совет!
– Борис Скворцов? А он здесь чем может помочь? Дело же не в деньгах.
Белова уже приложила трубку к уху, глаза забегали из стороны в сторону:
– Он тоже из Питера, он все поймет, он что-нибудь придумает.
Умолкла, услышав гудки. Прогудело раз, другой, третий. Потом короткие гудки: звонок сбросили. Белова пробормотала, отнимая от уха трубку:
– Наверное, просто не может сейчас говорить.
У Акима отлегло. Но напрасно. Белова опять открыла контакты. Нашла другой номер. Глаза опять забегали.
– А сейчас кому ты звонишь?
– Так, один. Дал свой телефон после «Феи».
– Кто?
– Он ничего не понимает в балете…
«Вот блядь. Еще не хватало», – смотрел на ее лоб Аким. Впрочем, он не знал, что хуже: когда высокопоставленные поклонники ни фига не понимают в балете – или когда думают, что понимают в нем все.
– Но он любит балет! – заверила Даша и в трубку: – …Здравствуйте… Плохо, – ответила она, очевидно на вопрос невидимого собеседника, как дела.
«Плохо?» – расслышал Аким. Собеседник искренне удивился.
– Громкую связь включи! – зашептал Аким.
Даша нажала кнопку, положила телефон на стол:
– …А я думал, вы в Москве счастливы, – раздалось. – На прошлом спектакле вы…
– Нет, – оборвала комплименты Белова. – Я огорчена, – строго сообщила она столу, телефону, как будто он был в этом виноват.
Аким мысленно схватился за голову: разве так надо разговаривать цветку со всеми этими жуками и шмелями?
– Вот как? – менее гостеприимно ответил телефон.
Из трубки било холодом. «Никто не любит девок с проблемами, – истолковал Аким. – Ну ду-у-у-ура». От нее лучше держаться подальше. Успел он как-то обнаружить свое здесь присутствие? – спохватился Аким. Нет. Знаками показал Беловой: я выйду, на одну минуту. Та кивнула. Стала грузить мужика всякой херью: что премьера «Сапфиров» не может, не может идти без хореографа, без автора, это неправильно… Аким бесшумно выскользнул. В коридоре чуть не споткнулся о ноги: Славик сидел у стены на полу. «Песик ждет хозяйку», – мрачно подумал Аким.
– Я в режуправление, – соврал. Хотя Славик ни о чем не спросил. И взял курс на оркестровый буфет.
Он манил балетного директора двумя вещами. Там не клубились танцовщицы, у которых всегда ушки на макушке. И там наливали.
– Дарья, вы дадите мне… ну скажем, час? Я попробую вам помочь, – заверил полковник Антонов.
– Конечно. Спасибо.
– Пока не за что.
А когда она отцепилась, Антонов ткнул кнопку на большом, похожем на панель, аппарате у себя на столе. Услышал соединение. И сказал озабоченно:
– Слушай, у меня тут балерина в трясучке… Икру мечет, ага. В театре ее обижают… Да насрать на балет. У меня Борис Скворцов в разработке. Это его подружка, да… Типа серьезно, по операти