А. Плахов. Хотел бы сразу предупредить, что не отношусь к сторонникам деления кино на то, которое дает надежду, и то, которое ее отнимает. Этическими категориями нельзя описать феномен воздействия искусства – только эстетическими. Ну какая надежда в «Затмении» Антониони или «Гибели богов» Висконти? Однако это величайшие шедевры, способные изменить жизнь человека. Не буду еще выше поднимать планку, а то мы до «Гамлета» доберемся. Именно потому искусство возникло еще в доисторических обществах – ибо ни наука, ни религия, ни секс, ни еда, ни спорт, ни любовь не могут удовлетворить той человеческой потребности, на которую отвечает искусство. И только оно.
Д. Дондурей. Хочу все-таки вернуться к проблеме перевертышей. Перевертыши ведь бывают разные. Важнее всего сейчас неявные подмены: чтобы любить, надо убить; чтобы что-то понять про мир, надо, как у Каракса, быть сумасшедшим; чтобы ощутить суть поражения, нужно, как банковский парень у Кроненберга, быть очень богатым… Герой Кроненберга издевается, дискредитирует, разрушает мифологию денег, правильного поведения. Но на самом деле он совсем другими вещами занимается. Авторы как бы говорят: «Ребята, за всеми устоявшимися понятиями и определениями поищите-ка нечто принципиально другое». Это сильное, на мой взгляд, предложение: увидеть – даже безоценочно – обманки. Все, к чему вы привыкли – вот вы сейчас сидите в чудесном кафе, летний дождь, дети, и это все красиво, – может оказаться обманкой: сейчас сюда могут войти танки, начнут арестовывать людей, ходить по кафе полицейские-«космонавты» и т. д. Это может произойти через секунду.
Л. Карахан. В Каннах всегда любили подвести мину под буржуазное благополучие.
Д. Дондурей. Речь идет не о благополучии. Мне кажется, это касается понимания таких экзистенциальных сюжетов, как, например, игра с судьбой. Авторы толкуют не про то, что ты богатый – значит, плохой и все в твоей жизни эфемерно, а ты, наоборот, бедный, но можешь оказаться богаче всех миллионеров, – все это старинные песни, они все уже спеты.
Кадр из фильма «Космополис» (реж. Д. Кроненберг; 2012)
А. Плахов. А меня каннская программа удивила перепадами уровней и типов фильмов. Я не могу объяснить это ни художественными, ни концептуальными соображениями, исключительно конъюнктурными и прагматическими. Каждый год, конечно, есть какое-то количество фильмов, которые ниже общего уровня, они попадают в конкурс по воле обстоятельств, той или иной случайности. Но тут случайность переросла в некую закономерность. Например, вся американская часть программы мне вообще показалась лишней. Она существует как будто отдельно. Нельзя сказать, что это какие-то особенно плохие фильмы – и актеры прекрасные, и все лихо выполнено, но абсолютно из другой оперы. Вот был упомянут «Космополис», не лучший фильм у Кроненберга, но там хотя бы за что-то можно зацепиться: проблема кризиса сверхпотребления и все такое. А вот фильм «Мад» Джеффа Николса, талантливого режиссера, – неплохой, даже очень неплохой, чрезвычайно качественный. Мир глазами подростка увиден честно и без соплей. Но что этот отличный мейнстримовский фильм делает в конкурсной программе Каннского фестиваля, мне абсолютно не понятно. Что хотели этим сказать составители программы?
В результате возникла резкая поляризация конкурса. Я бы определил это так: почти половина картин – кино комфорта и компромисса, что было заявлено фильмом открытия – игрушечным и конфетным «Королевством полной луны» Уэса Андерсона. В принципе, тут тоже тема любви. Но в данном случае она интерпретируется совершенно в обратную сторону по сравнению с Ханеке, речь идет о романтической любви тинейджеров. Их играют действительно тринадцатилетние мальчик и девочка. Подростки касаются друг друга – это, конечно, некая сенсация для Голливуда, но делают это так, как можно только в Голливуде, неэротично, почти бесполо.
Д. Дондурей. А вы бы хотели нарушения Кодекса Хейса?
А. Плахов. Они как будто нарушают табу, но на самом деле целомудренны и не преступают никакой грани, где запретное показывать уже нельзя. Получается очень смешно, когда эти сцены сравниваешь с фильмом «Рай: любовь» Ульриха Зайдля, где действительно программное нарушение известных табу и, в общем-то, фильм на грани запрещенных приемов.
Когда такие несовместимые фильмы намеренно сталкиваются в одной программе, возникает шизофрения раздвоения: будто мы имеем дело с двумя разными фестивалями. Это проявляется и в стилистическом плане, и в контекстах авторского самовыражения. В одном контексте – фильмы, которые представляют авторский экстрим: «После мрака свет» («Post Tenebras Lux») Рейгадаса, например, или фильм Каракса. И есть картины, презентующие кино почти без автора. Потом эта ситуация в миниатюре повторилась на «Кинотавре». Как охарактеризовал одну из таких лент наш молодой коллега Борис Нелепо: «Я даже не буду называть это фильмом, это аудиовизуальное произведение». Не кино, а нечто другое.
Кадр из фильма «Королевство полной луны» (реж. У. Андерсон; 2012)
В общем, я бы так ответил на вопрос Даниила: не было в этом году какой-то общей задачи, внутренней концепции – того, что мы наблюдали раньше. Ведь «кавычки» и «обманки» – это скорее общие приметы постмодернистского кино, нежели особенности именно данного фестиваля.
Д. Дондурей. А не кажется ли вам, что важное каннское правило – чуть ли не мафиозная верность своим режиссерам? Раз ты приобрел имя в Каннах, ты самый уважаемый – от Ларса фон Триера до Сергея Лозницы, от Аббаса Киаростами до Эмира Кустурицы, который в разных качествах почти каждый год гость фестиваля. Сформирована большая каннская семья во главе с двумя крестными отцами – Жилем Жакобом и Тьерри Фремо. Все, кто попал в эту семью, имеют право на присутствие в списке мировых авторитетов, в каком-то смысле – неприкасаемые. Кстати, в этом году почти все они – двадцать мировых режиссеров-звезд – приехали в Канны в связи с показом документальной ленты «Особый день», который посвящен премьере созданного этими режиссерами несколько лет назад, к 60-летию Каннского фестиваля, фильма-альманаха «У каждого свое кино». Какая-то двойная (или уже тройная?) семейственность.
Л. Карахан. «Особый день» и фильмом-то не назовешь. Скорее домашнее видео для семейного показа. Но сам принцип каннской семейственности мне нравится. Ведь в эту семью попадают не потому, что Жакоб или Фремо сказали: «Ты будешь каннским лидером». Они выращивают и помогают росту тех, кто объективно способен стать лидером.
А. Плахов. Безусловно, они выращивают своих режиссеров, этим особенно успешно занимался Жакоб, он серьезно способствовал карьере Ларса фон Триера, братьев Коэн и, может быть, даже Тарантино. Но если ему, в общем-то, эта генеральная линия удавалась процентов на девяносто, то у Фремо, мне кажется, гораздо меньше точных попаданий. Кого он выпестовал за годы своего руководства, кроме Джейлана и Рейгадаса?
Л. Карахан. Апичатпонга Вирасетакуна.
А. Плахов. Как раз это имя появилось сначала на маргинальных фестивалях в Ванкувере, в Буэнос-Айресе, и только потом режиссер попал в Канны. В какой-то степени каннским фирменным блюдом можно считать румынское и корейское кино. Но с последним тоже большие сомнения. Вся эта история с включением в нынешний конкурс посредственного фильма «Вкус денег» Им Сан Су – просто недоразумение. Значение его соотечественника Хон Сан Су для мирового кинопроцесса тоже сильно преувеличено. В то же время есть произведения очень знаменитых режиссеров, тоже по своей биографии «каннских», которые все-таки были отвергнуты. У нас нет точных доказательств, но потом вдруг та или иная картина появляется волшебным образом в Венеции, да еще и побеждает. Тут все не так просто…
Д. Дондурей. Как-то не взяли в конкурс даже хороший фильм Джима Джармуша «Предел контроля».
А. Плахов. Маттео Гарроне – вот яркий пример. В этом году он уже во второй раз получил второй по значению приз за фильм «Реальность» – понимаем, шикарный режиссер, но это не лучшая его картина. Почему она непременно должна быть в каннском конкурсе? Когда Киаростами или кто-то еще с достаточно слабыми фильмами попадают в конкурс такого фестиваля, они автоматически перекрывают дорогу талантливому молодому автору. Или возьмем фильм «Нет» чилийского режиссера Пабло Ларраина, который был показан в «Двухнедельнике режиссеров». Чрезвычайно интересная работа. Гораздо достойнее очень многих конкурсных.
Д. Дондурей. Обсуждение конкретных лент давайте все-таки начнем с Ханеке. Эта картина, действительно, сразу была возведена в статус лидера. Лидером и осталась.
Качество этого фильма безусловное, но возникает ощущение определенного расчетливого воздействия на отлично подготовленную публику. Мы тут чудесно живем, с устойчивыми демократиями, все у нас в порядке, наши дети и внуки так же классно будут жить. Но есть одна проблема, связанная с уходом из жизни. Что делать с этой частью нашего существования? Давайте ее осваивать. Учиться уходить. А возникающие по дороге сомнения – важны, но ожидаемы. И великие актеры – Жан-Луи Трентиньян и Эмманюэль Рива – оправдывают ожидания: они величественны и великолепны. Все как-то в фильме уж очень хорошо скроено. Без каких-либо альтернатив.
А. Плахов. Ханеке и не нужны альтернативы. Это один из самых безальтернативных художников. Он ставит жестокие диагнозы человеку, обществу, человечеству. И никогда не извиняется – нравится он кому-то или нет. Удивительно при этом, что его художественный мир никак не выглядит плоским, одномерным.
Кадр из фильма «Реальность» (реж. М. Гарроне; 2012)
Л. Карахан. У меня к новой картине Ханеке отношение сложное. Когда-то меня потрясли его «Забавные игры». В том фильме говорилось об абсолютной неподготовленности современного человека к встрече со злом. Мне уже приходилось говорить об этом в наших дискуссиях