Л. Карахан. Я что-то плохо представляю себе это «потом» – возвращение к человеческому через каннибализм.
Д. Дондурей. Не надо понимать так буквально. Это же метафора. В фильме «Тони Эрдманн» все сделано очень тонко. Ненавязчиво. Когда героиня бросает в сторону свою одежду, это не более отважный жест, чем когда она начинает петь, будучи уверенной, что петь не умеет. Импровизированный домашний концерт – это просто выдающаяся сцена. Головокружительные атаки на норму есть и в других фильмах каннской программы. В фильме Верхувена, например, тоже много про безумие. Мы не знаем, что переживает героиня Изабель Юппер, что с ней происходит. Не знаем, ее действия от безумия или она провоцирует соседа на безумие. Она подсознательно жаждет насилия? Насилие для нее невероятное удовольствие? После нападений соседа она ни разу не обращается в полицию. Все это тоже выход за пределы наших схем жизни.
Во многих фильмах обсуждается спасительная миссия безумия, явного выхода за пределы правильности, лояльности, предписаний. Это такой же ресурс и, может, даже больший, чем взаимопонимание отца и дочери. Потому что про отношения в семье человечество за сто лет много фильмов наснимало. Про семью как альтернативу общественному, государственному, национальному, глобальному.
В замечательном фильме Кристи Пую «Сьераневада» есть этот потенциал – преодоление прессующих родственных отношений. Все собрались на панихиду, все – родственники, все рядом. Режиссер показывает, какой это гигантский и сложный мир, сколько в нем непопаданий, обид, иронии, противостояний. И все это скопление автоматизма преодолевается кинематографически, изнутри – движением камеры. Не хуже, чем в фильме того же Пую «Смерть господина Лазареску». Эти фильмы сомасштабны.
Моя гипотеза по поводу ориентиров Канн-2016 – выход за пределы нормы. Всеми возможными способами. В этом контексте проигрывают фильмы типа «Это всего лишь конец света» Ксавье Долана, где все достаточно традиционно.
А. Плахов. А мне кажется, там как раз это тоже есть.
Д. Дондурей. Если только иметь в виду зашкаливающую семейную истерику… В общем, согласен, герои Долана тоже по-своему безумны. Есть своя странность и в тончайшей пристальности Джармуша. В частности, собака у него – абсолютный философ. Она даже умнее его жены.
Л. Карахан. Но собака у Джармуша съела все стихи Патерсона, и он задумчиво говорит этой довольно зловещей собаке: «Я не люблю тебя, Марвин».
Д. Дондурей. Может, и хорошо, что съела? Собака у Джармуша знает об этой жизни больше других, она настоящий мудрец, философ. Зачем-то каждый день валит пресловутый почтовый ящик, который Патерсон регулярно подправляет, возвращаясь с работы. И всегда эта удивительная собака очень точно выбирает место для наблюдения за водителем-литератором Патерсоном.
А. Плахов. Вы знаете, что собака умерла после съемок? Боюсь, что она эмоционально перетрудилась на съемках, чрезвычайно ответственная и сложная роль, без шуток.
Л. Карахан. Мне тоже жаль реальную собаку. Без шуток. Но что такое усложнение, на котором так настаивает Даниил: давайте все усложним, нарушим норму, каннибализм как спасение, собака-философ, пожирающая стихи… Впечатляет. Вот только что в этом нового? Постмодернизм уже много лет и в теории, и на практике отступает от нормы, прославляет трансгрессии и атакует системное мироустройство под знаменитым лозунгом Лиотара «война целому». Дает ли эта война какой-то результат, внутренне укрепляющий современного человека? Не думаю. Если и дает, то очень специфический. Даже такой заядлый постмодернист, как Ларс фон Триер, которого не заподозришь в большой любви к норме, еще в момент выхода его скандального фильма «Идиоты» высказал законное опасение, что он «жонглирует понятием нормы, балансирует между дозволенным и недозволенным. Если же вовсю девальвировать разумное, мир полетит ко всем чертям»[25]. Сейчас это высказывание Триера звучит, по-моему, не менее актуально, чем двадцать лет назад. Поскольку возможность хоть как-то компенсировать мировую дисгармонию и дисбаланс, культивируя недозволенное, кажется все менее очевидной. Прежде всего тем, кстати, кто пытается осуществить такую компенсацию. Именно неуверенность в достоинствах метода провоцирует его неумеренную возгонку и форсаж – как у того же Верхувена, где маньяк на маньяке и маньяком погоняет. Экстремального насилия, перверсий, педофилии, вампиризма, безумия уже недостаточно. Теперь каннибализм – «наше все».
Не знаю, насколько пробуждает в человеке человеческое каннибализм в фильме «Сырое» (режиссер Джулия Дукорно), который стал в этом году сенсацией каннской программы «Неделя критики». Я фильм не видел, но говорят, там все по-настоящему. А вот у Дюмона в его «В тихом омуте» каннибализм отнюдь не метафора расширения жизненного пространства. Совсем наоборот – это крайняя деградация того мира, который заслуживает у автора картины только издевки – жанра черной комедии. В этом мире, который, как и предрекал Триер, «летит ко всем чертям», людям только и осталось, что жрать друг друга. По-моему, Дюмон выражает своим фильмом глубочайший пессимизм по поводу мира, который усложняется таким «каннибальским» способом, и видит в этом усложнении тупик, а не выход из положения.
Кадр из фильма «Патерсон» (реж. Д. Джармуш; 2016)
Не сложное, а именно простое обнадеживает сегодня. Так мне кажется. Пару лет назад мы говорили о том, что Каннский фестиваль «обнулился» и пытается разобраться в современности на каком-то элементарном уровне. Опыт нынешнего фестиваля – это тоже в некотором роде упрощение – взгляд на человека в его принципиальной возможности обрести себя в малом, суверенном, личном времени.
А. Плахов. А мне понравилась идея безумия как некая доминанта этого фестиваля. Я немного по-другому попробую это сформулировать.
Я бы разделил каннские фильмы на две категории – те, в которых присутствует это провокационное безумие, и те, в которых его нет. Это, возможно, хорошие фильмы, и как раз они победили на фестивале. Я имею в виду картины Лоуча, Мунджу, в которых все четко, очень рационально построено, обозначена проблема – понятно какая: совести, компромисса, идти на него или не идти. Формально фильм Мунджу «Выпускной» победил, он получил приз за режиссуру, но в каком-то внутреннем ощущении, мне кажется, он проиграл картине Пую. Хотя я не могу сказать, что на сто процентов удовлетворен его фильмом тоже. Мне кажется, что Пую в какой-то момент потерялся в бесконечных перипетиях этого семейного лабиринта и немножко ушел в «мыльную оперу»… Но тем не менее в его фильме есть своего рода безумие, есть провокация. В данном случае эстетическая. Как кто-то написал в «Фейсбуке», «фильм гениальный, только бы вот сократить его на сорок пять минут». Так ведь в длительности вся суть этого метода!
Кадр из фильма «В тихом омуте» (реж. Б. Дюмон; 2016)
Но есть фильмы, в которых безумие воцаряется и захлестывает с самого начала, становится сюжето- и стилеобразующим. Это инфернально-саркастическая «Она» Верхувена, это трэшевый «Неоновый демон» Николаса Виндинга Рефна. И, как ни странно, «Тони Эрдманн» – причем в нем экстравагантность и безумие произрастают наиболее органично. Собственно, в этом его огромное преимущество перед другими картинами: Марен Аде выводит традиционный, рутинный сюжет в область, где происходит разрыв шаблона, возникают новое пространство смыслов, эстетическая загадка, магия. И наконец, совершенно изумительный «Патерсон» Джармуша, весь построенный на какой-то поэтической гипотезе, что человек и город могут быть тождественны. В этом смысле Джармуш со своим чувством трансцендентального вообще стоит выше всех: ему не надо педалировать безумие, оно присутствует имманентно. И как раз обратный случай – это «Джульетта», в которой как будто бы все должно быть экстравагантным и сумасшедшим, а на самом деле сводится к достаточно банальной истории, которой мы даже не особенно сопереживаем, оцениваем ее достаточно дистанционно. Еще мы не упомянули фильм Дарденнов – ключевых фигур наших обсуждений.
Л. Карахан. А что Дарденны? Дарденны – это Лоуч сегодня. Они такие же «иллюзионисты», как и Лоуч: верят, что один в поле воин и мораль можно построить усилием воли. Только у Дарденнов концепция скорее нравственно-социальная, а у Лоуча – социально-нравственная.
Для меня лучший фильм Дарденнов – «Сын». В нем была предъявлена та глубоко скрытая внутри человека душевная работа, которая происходит помимо его воли и наперекор всем социальным, психологическим предрассудкам и предубеждениям – в силу одного только нравственного чувства, изначально присущего человеку. И не было там никаких радужных упований на цепную реакцию нравственности, которую порождает своим исключительным благородством героиня фильма «Неизвестная». Под ее влиянием трогательно раскаивается и бежит сознаваться даже убийца проститутки.
Кадр из фильма «Выпускной» (реж. К. Мунджу; 2016)
Кадр из фильма «Джульетта» (реж. П. Альмодовар; 2016)
А. Плахов. Может, мы «переели» Дарденнов, снимающих чуть не каждый год и показывающих все свои работе в Каннах? Один мой молодой знакомый пошел по моей наводке смотреть фильм Дарденнов в первый раз, он и его жена никогда прежде не видели их фильмов. Много читали про этих режиссеров, но не смотрели. Я думал, бог его знает, как молодые люди это все воспримут. Они позвонили и сказали, что совершенно потрясены. И он, и жена, а она даже больше, потому что она сама работает врачом и смотрела это кино не только с общечеловеческой точки зрения, но и с профессиональной. При всем реализме Дарденнов, даже не в самом прекрасном их фильме, проглядывает метафизическая изнанка реальности.
Д. Дондурей. Практически все режиссеры программы этого года тяготятся реальностью. Стремятся выскользнуть из нее.