Но главное, я понял, что нужно обязательно, просто кровь из носу ехать в Саратов, искать эту Таню и организовать встречу с признанием Олега, а иначе все, вернее, ничего — апокалипсис. А с Валентиной, может быть, я помирюсь, и мы даже будем друзьями, в конце концов, можно даже сделать более решительный шаг, вместе мы все равно долго не будем. Но это все потом, после фильма. Сейчас, прежде всего, Олег, Саратов и Канны. Канны? И я вдруг осознал, что в Саратов мы поедем уже не столько ради Канн, сколько ради Олега. Просто это все чертов апокалипсис, перед которым нужно обязательно сделать что-то хорошее, что-то стоящее, иначе просто для чего мы здесь? Чтобы пить, курить, пялиться в ящик, материть правительство, не вылезать из соцсетей и рожать еще более зависимых от всего этого детей? Ну уж нет. Нужно делать достойные вещи. Да, я не найду лекарство от рака, не построю приют для бездомных, не нарисую картину, которой будут восхищаться миллионы поколений, не найду способ избавиться от лени, но я могу оказаться полезным и сделать что-то хорошее для одного или двух человек. А если получится кино и кто-то посмотрит и поймет, что тоже нужно успеть признаться в любви, или посадить дерево, или навестить родных и близких, пока есть еще хотя бы немного времени, то их будет уже гораздо больше, чем двое. Не бывает мелочей. Уступленное в автобусе место не подвиг, конечно, но уже и на такой поступок не все способны. А ведь это нетрудно помочь донести старикам сумки, купить буханку хлеба нуждающимся, выслушать и поддержать друга, когда ему очень плохо. Но мы стали ценить только себя и свое время.
Набрал Новикова. Он был на смене.
— Сань, я перезвоню.
Перезвонит он. У меня такие откровения. А он работает. Ну как так? Почему?
Наконец-то позвонил Новиков.
— Что там у тебя опять?
— Саня, мы едем в Саратов?
— Сегодня, что ли?
— Нет, но чем скорее, тем лучше. Я все понял. Мы обязаны это сделать! Кровь из носу.
— Угу, скажи еще во имя любви.
— А почему нет?
— Ладно, позже поговорим, мне работать надо.
А вот я не мог работать. Все мысли только о том и были, как бы скорее оказаться в Саратове и увидеть эту надменную Таню. А может, и не надменную, неважно, любую Таню, и как Олег заявится к ней с шикарным букетом роз. Вот бы медальку еще какую-нибудь ему. Он же вон как стреляет. Или шкуру медведя как кинет к ее ногам.
Пришлось идти на остановку. Высматривать каждый троллейбус, пока не увидел нужный.
— Это, оплачиваем проезд.
— Олег, я по делу.
— Оплачиваем проезд.
Ах да, на что я только надеялся. Это же Олег. Хорошо, хоть в троллейбусах проезд дешевле.
— Надо ехать в Саратов.
— Я, это, не знаю, куда ехать. Никто не говорит.
— Мы узнаем.
Он замер и внимательно уставился на меня. На лице выросла улыбочка. Ехидная такая, страшная улыбочка. Тане бы она точно не понравилась. Надо научить его улыбаться.
— Когда? — спросил он.
— Скоро. Очень скоро, Олег. А у тебя есть телефон?
— Нет, они, это, отслеживают. Как на охоте.
Вот вам и Олег. Он, оказывается, продуман. Мы-то ходим под колпаком, а он нет.
— А как ты созваниваешься с людьми?
Он развел руками, а потом добавил:
— На работе, это, телефон есть.
— Тогда запиши мой.
Он записал в блокнот. А я отправился в мэрию. Так меня и пустили, ага. Встреча с гражданами каждый третий четверг месяца. А он уже прошел. Засада. Тут, можно сказать, каждая минута дорога, а они — третий четверг месяца. И номер, с которого звонила Ольга, я не сохранил. Да и как бы я сохранил, если она звонила на домашний?
Пришлось идти домой и работать. Правда, сначала заглянул к Новикову.
Он был серьезен и невозмутим.
— Что там с Саратовом?
— Да вот решаю. Олег не против.
— Еще бы он был против.
— А вот со встречей с мэром все непросто. Короче, думаю, как наш Олег, завтра подкараулить эту Ольгу возле мэрии и попросить, чтобы передала Вадиму Вадимовичу, что нам нужна его помощь.
— Разумно. Сань, подожди, я щас.
И пошел с видом техасского рейнджера делать обход. А вот если бы все осознали, что апокалипсис неизбежен, то и воровать не было бы смысла. Правда, зная наших людей, они скорее пустились бы во все тяжкие, решив, что можно избежать наказания. Как говорится, умирать — так с песней.
— А как мы поедем в Саратов?
— В смысле?
— Ну, это ж затратно. Дорога, там, проживание. Еще неизвестно, сколько мы там пробудем.
Точно. Я даже не думал об этом. Мне ж еще долг возвращать. Если только поднапрячься, поскрести по сусекам, то как раз пятнашку я соберу. А дальше-то что? Звонить маме? Занимать у родителей? Стыдно как-то, еще начнет напрягать, что ни черта это не был черный пиар, просто у тебя проблемы, выкладывай начистоту. Батя тяжко вздохнет и скажет: «Я же говорил». Нет, только не у родителей. И не у мэра.
Ладно, решим. Может, позже отдам долг. Главное — это Олег и его Таня.
— Ну, Сань, ты же понимаешь, что кино само по себе затратное дело. Ради Канн можно и потратиться.
— Ну, так-то да. Просто с деньгами сейчас не очень.
— А когда с ними было очень?
Опять, что ли, закрытый путь? Короче говоря, расстроил меня Саня. Поэтому дома я с небывалым рвением взялся за работу. Нарисовал три варианта логотипа нового магазина молодежной одежды «Про fashion». На одной странице мощный рогатый бык в модной толстовке и узких брюках, на второй — кепка, на которой нарисован рэпер, похожий на Тимати, а на третьей — голова манекена с галстуком, на котором нарисована голова манекена. Затем набросал два варианта дизайна сайта компании, продающей пуэр, и, наконец, плакат для социальной рекламы о вреде алкоголя. Подросток с лицом старика, бутылкой водки в руках и надписью «Третьим будешь?».
Хотел уж было взяться за последний заказ, но позвонил Новиков.
— Я увольняюсь.
— Что так?
— Не хочет мне Лысак отпуск давать, ну я и послал его.
— Во даешь.
— Да я давно уже хотел увольняться. Надоело.
— Прям давно?
— Ну, с неделю. Так что, Саня, едем. Только у меня бабосиков нет. Я могу автостопом. Давно мечтал попробовать.
— Это интересно. Тоже никогда не ездил. А вариант, кстати, неплохой. Можно что-нибудь поснимать.
— Мне нравится твоя идея.
— Ладно, пойду работать. Мне ж еще неделю дорабатывать придется.
Вот путь чуть-чуть и приоткрылся. Уже неплохо.
Еще и идея с манекеном и галстуком ребятам понравилась. Обещали троечку перевести.
Поперло.
Теперь бы и Олю перехватить, и жизнь будет снова прекрасна, до дня икс, разумеется.
Позвонила Валентина. Вот уж кого не ожидал.
— Александр?
Я не ответил.
— Это Валентина.
— Я понял.
— Боже, мне так стыдно.
— Неужели?
— Да. Я совершила большую глупость.
Я молчал.
— Это непрофессионально. Мне уже вынесли выговор, обещали лишить премии. Но это ерунда. Я не должна была так делать, и теперь очень жалею. Очень. Я испортила вам, то есть тебе репутацию и себе.
Я молчал.
— Просто ты, то есть вы, то есть да, ты, мне нравишься.
— Спасибо. Я уже понял.
— Я не ожидала, что ты... что так... Я тебе совсем не нравлюсь?
— Не совсем. Ну, то есть нравишься немного, но я пока не знаю, достаточно ли этого для чего-то серьезного или нет. Мы снимаем кино, и мне, если честно, пока не хочется разбираться во всем этом. Слишком сложно. Вернемся из Саратова, обещаю, я дам тебе конкретный ответ.
— А мне ты нравишься.
— Я уже понял.
— Дура. Вот дура... — психанула она и отключилась.
И чем вот я ей понравился? Родинка в конечном счете фигня, а вот то, что у нее не все в порядке с психикой, это уже серьезная проблема. Отношения вообще для мазохистов. И чем дольше живешь один, тем сложнее в них вступить. Хотя именно этого она, видимо, и хочет. Впрочем, тут наверняка была замешана и природа. Женщине просто необходимо пророжаться, и хоть внешне это незаметно, уверен, что внутри ее распирает от желания подарить миру розовощекого милого карапуза, а то и двух. Но разве я гожусь для отцовства? Да и о каком отцовстве может быть речь, если у всех нас осталось так мало времени? Просто ничтожно мало.
Фу, только на лишние размышления натолкнула. Жестоко рожать детей перед концом света. И мне стало так жалко всех, что я едва не расплакался. Люди, конечно, те еще сволочи, но не уверен, что без них на земле настанет мир и покой. Вон Олег, хотя с ним не столько весело, сколько удивительно и даже жутковато. Когда у него меняется взгляд или когда чертит в своем блокнотике.
И я снова стал грузиться, стоит ли вообще пытаться кому-то помочь, тем более малознакомому человеку, или лучше забить на все, построить любовь с Валентиной и пожить хоть немного счастливо? А то я прямо получаюсь сама жертвенность. Нет, к черту все размышления. Полочку я знаю давно, а Валентину, можно сказать, вообще не знаю.
Телефон затрезвонил снова, но брать я уже не решился. Пусть мучается. А сам лег спать. Снились кошмары. Одноногие драконы, за которыми охотился Олег, стрелял в них из арбалета и, разумеется, не промахивался. Его стрелы летели точно в левый глаз жертвам, пробивали его, пробивали череп и застревали, как пожилые инфантилы навечно застревают в пещере подросткового сознания. Олег шел медленно к этим драконам, отрезал их большие когти и вешал себе на шею, как бусы. Затем снилось то ли будущее, то ли прошлое, но все, абсолютно все люди ходили в том же прикиде, что и маньяк из фильма «Крик», и пытались друг в друга воткнуть огроменный нож. Втыкали и втыкали, втыкали и втыкали, и по улицам текли багряные кровяные реки. Третий сон, хоть и обошелся без убийств и оружия, был не менее жутким. Мне снился хвойный лес. Просто хвойный лес, безмолвный, неподвижный и темный. Мрачный, гнетущий и безграничный. Это было так страшно, что я едва не поседел во сне. Всегда снились какие-то звуки, разговоры, а тут полная тишина, полнейшая тишина, совершенная. Думать перед сном вредно.