Она испустила клич «хей-хоп!» и напоследок понукнула Сьерру. Конь молнией метнулся вперед, перейдя на стремительный бег. Салли радостно взвизгнула.
Тука, всегда любившего идти первым, понукать не пришлось, и вот кони понеслись по лугу, голова в голову. Салли вырывалась вперед. Пламенели, струясь, ее золотые волосы. Том смотрел, как она летит на своем скакуне, и не мог не признать, что его жена чертовски хорошая наездница. Сьерра и Тук промчались по траве и моментально оказались в тени деревьев, окружавших родник. В последнюю секунду Салли все же опередила Тома. Кони, слегка отклонив шеи назад, остановились мягко, как и подобает столь безупречно выдрессированным животным. Том увидел жену прямо перед собой: она сидела в седле, волосы ее совсем растрепались, лицо раскраснелось, белая рубашка, от которой отскочило несколько пуговиц, частично расстегнулась.
— Здорово проехались!
Салли соскочила с коня.
Они находились в тополиной рощице со старой площадкой для костра посредине. Вокруг площадки лежали несколько бревен для сидения. В былые времена ковбои, устроив здесь что-то вроде стоянки, сколотили стол из грубо обтесанных сосновых досок, прибили к одному из тополей деревянный ящик, всунули между расходящимися ветками треснувший осколок зеркала и повесили на гвоздь выщербленный эмалированный умывальник. У подножия утеса за ветвями ив прятался глубокий родник.
Том взял обоих коней под уздцы, расседлал и, напоив их у воды, пустил пощипать травы. Когда он вернулся к Салли, она уже успела постелить скатерть и достать все необходимое для завтрака. В центре стола стояла только что открытая бутылка красного вина.
— Вот это класс, — сказал Том. — «Кастелло-ди-Верраццано», выдержка три года. Неплохо, неплохо.
— Я ее засунула потихоньку в седельный вьюк. Надеюсь, ты не возражаешь.
— Боюсь, все вино взболталось, — Том изобразил комическое неодобрение. — Думаешь, нам стоит пить спиртное за завтраком? По правилам не полагается — мы ведь потом снова должны ехать верхом.
— Ну что же, — в тон ему протянула Салли, — придется нам пренебречь правилами, да? — Она с аппетитом откусила от своего бутерброда два больших куска и налила вина в пластиковый стакан. — Держи.
Том взял стакан, повертел его перед собой, глотнул, изображая знатока вин:
— Ягоды, ваниль, легкий шоколадный оттенок.
Салли налила вина и себе, сделала большой глоток. Том откусил бутерброд и стал смотреть, как она ест. Сквозь листву проникал зеленоватый свет, и деревья шелестели при каждом порыве легкого ветерка. Том дожевал бутерброд и лег на покрывало, которое они расстелили прямо на мягком дерне. Вдалеке, за тополями, виднелись пасшиеся в низине кони, усеянные солнечными кружочками. Вдруг Том почувствовал, как ему на висок легла прохладная ладонь. Он обернулся — над ним склонялась Салли, ее густые светлые волосы спадали вниз.
— Ты что делаешь?
Жена улыбнулась.
— А как по-твоему — что?
Она положила ладони Тому на щеки. Тот попытался сесть, но Салли мягко толкнула его назад, в траву.
— Эй… — начал Том.
— Сам ты «эй».
Ее рука скользнула к нему под рубашку, поглаживая грудь. Салли нагнулась, приникла губами к его губам, он ощутил мятно-винный вкус. Она склонилась ниже, и волосы ее тяжелой волной упали Тому на грудь.
Коснувшись головы Салли, рука Тома двинулась ниже, по изгибу спины, и он чувствовал, как там напрягаются мускулы. Том притянул Салли к себе, его тела коснулось ее стройное тело и мягкие груди…
Потом они лежали рядом на покрывале. Обвивая рукой плечо Салли, Том смотрел в ее удивительные зеленовато-голубые глаза.
— Лучше ничего и не придумаешь, правда? — сказал он.
— Да, — прошептала она, — так хорошо, что мне почти жутко.
7
Мэддокс прошел по Кэньон-роуд и свернул за угол у Камино дель Монте Соль. Перед ним запестрел целый лес самодельных указателей с выведенными от руки надписями. Цепочки указателей, стремившихся перещеголять друг друга в своей кустарной затейливости, тянулись по обеим сторонам дороги. Тротуары наводняли туристы, экипированные словно для перехода через Сахару: мягкие панамы, широконосые сандалии, у пояса — фляжки с водой. Большинство туристов выглядели бледными и оторопевшими, будто бы они только что проклюнулись, как гусеницы из личинок, из мокро-гнилостных городов восточных штатов. Сам же Мэддокс решил вырядиться техасским богатеем и смотрелся, как ему казалось, очень правдоподобно в своих ботинках, ковбойской шляпе и ковбойском же галстуке шнурком — бирюзовом, с пижонским узлом величиной с мячик для гольфа.
По дороге попадались старые дома викторианского стиля — в них, как и везде, пооткрывали художественные и сувенирные магазины, в витринах которых поблескивали индейские горшки и побрякушки. Мэддокс посмотрел на часы. Полдень. Еще немного придется поболтаться без дела.
Он бродил по магазинчикам и поражался тому, сколько же есть на свете всяких изделий из серебра и бирюзы, сколько разной керамики, а о картинах и говорить нечего. Искусство, в общем-то, жульничество, понял Мэддокс, разглядывая очередную витрину с муляжом, изображавшим аляповатые каньоны, завывающих на луну койотов и завернутых в покрывала индейцев. Еще один легкий способ сшибить монету, и все совершенно законно. И почему он раньше не замечал таких возможностей? Угробил полжизни, пытаясь заработать нелегкими, противозаконными средствами и не понимая, что все лучшие способы надуть людей и заставить их раскошелиться вполне легальны… Вот развяжется Джимсон Мэддокс с последним дельцем, станет законопослушным на все сто, вложит полученные денежки во «Время невзгод»… и, может, даже инвесторов поищет… А вдруг он сделается еще одним сетевым миллионером?
Его внимание привлек один магазин, битком набитый огромными каменными и бронзовыми скульптурами. На вид все это добро дорогое, одна транспортировка наверняка стоит целое состояние. Тренькнул дверной колокольчик. Появилась, цокая каблучками, молодая женщина и улыбнулась Мэддоксу ярко накрашенными губами.
— Вам помочь, сэр?
— А как же, — ответил он, понимая, что намеренно растягивает слова, изображая акцент. — Вот эта скульптура меня интересует, — Мэддокс кивнул на самую большую, какую только увидел в зале; она изображала группу индейцев в натуральный рост, вытесанную из цельной каменной глыбы весом по крайней мере три тонны. — Можно спросить, сколько она стоит?
— А, «Шествие счастья»… Семьдесят пять.
Мэддокс вовремя удержался, чтобы не спросить: «Тысяч?»
— Вы кредитки принимаете?
Если женщина и была удивлена, то виду не подала.
— Только придется проверить кредитный лимит, и всё. У большинства покупателей он недостаточен.
— Я — не большинство покупателей.
Снова лучезарная улыбка. Он заметил веснушки у нее на груди, в вырезе шелковой блузки, расстегнутой на пару пуговичек.
— Мне нравится при любой возможности оплачивать покупки по кредитной карточке и, когда путешествую, получать «бонусные мили».
— На «бонусные мили» за эту скульптуру вы в Китай сможете съездить, — заметила женщина.
— Лучше в Таиланд.
— И туда тоже.
Он внимательнее пригляделся к ней. Единственная хорошенькая женщина — а как же иначе, если работаешь в подобном месте. Мэддоксу стало интересно, получит ли она комиссию.
— Ну, а… — он улыбнулся и подмигнул ей. — А вон та почем?
Мэддокс показал на бронзового индейца с орлом в руках.
— «Отпускающий орла». Десять.
— Я недавно купил загородное ранчо, надо теперь эту берлогу обставлять. Одна только главная постройка десять тысяч квадратных футов.
— Представляю себе.
— Я Мэддокс. Джим Мэддокс. — Он протянул руку.
— Кларисса Провендер.
— Приятно познакомиться, Кларисса.
— Это скульптура работы Уилли Атцитти, индейца из племени навахо, он один из наиболее выдающихся индейских мастеров. А та, первая, высечена из цельной глыбы настоящего алебастра, добытого в горах Сан-Андрес штата Нью-Мексико.
— Красота. А что та скульптура изображает?
— Песнопения по случаю Шествия счастья, они обычно длятся три дня.
— По случаю чего песнопения?
— Шествия счастья. Это традиционная церемония индейцев навахо, призванная восстановить гармонию и равновесие в жизни человека.
— Вот это мне как раз не помешало бы.
Теперь Мэддокс стоял достаточно близко от нее, чтобы уловить сладковатый запах кондиционера, которым она, очевидно, с утра вымыла свои блестящие черные волосы.
— Это бы нам всем не помешало, — со смешком ответила Кларисса Провендер, искоса поглядывая на Мэддокса лукавыми карими глазами.
— Кларисса, вас, наверное, многие об этом просят… а если я выбиваюсь из общей массы, вы только скажите — но как насчет ужина сегодня вечером?
Сияющая фальшивая улыбка.
— Мне не полагается ходить на свидания с потенциальными покупателями.
Мэддокс воспринял ее ответ как согласие.
— Я буду в семь в «Розовой глинобитке». Если придете, буду рад угостить вас мартини и фирменным бифштексом.
Она не сказала «нет», и Мэддокс приободрился. Он махнул рукой в сторону скульптур.
— Думаю, возьму алебастровую. Мне сначала надо все измерить, убедиться, что она поместится в комнате, вот в чем штука. Если не подойдет алебастровая, то та, другая — наверняка.
— Документы с характеристиками товара у нас в подсобном помещении. Там в описании и размеры указаны, и вес, и порядок транспортировки.
Она пошла в подсобку, стуча каблучками, и Мэддокс смотрел, как виляет ее зад, обтянутый короткой черной юбчонкой. Кларисса вернулась с листом бумаги, какой-то картой и брошюркой об авторе скульпторы. Девица с улыбкой протянула все это Мэддоксу. На ее левом резце виднелось пятнышко от помады. Джимсон сунул документы и книжечку во внутренний карман пиджака.
— Можно, я у вас сделаю по-быстрому один местный звонок?
— Да.
Кларисса, пробормотав еще что-то себе под нос, провела Мэддокса к своему столу в глубине зала, подвинула ему аппарат.