Мелоди выждала, пока пауза станет неловкой, и лишь потом ответила:
— Это щедрое предложение. Я его оценила.
— Мы держим марку, — напыщенно ответил президент.
— Жаль, что я не могу его принять.
Пиэл развел руками. Мелоди помедлила еще.
— Вы нам отказываете? — У Пиэла на лице читалось недоверие, словно сама мысль о нежелании Мелоди остаться в музее была абсурдна, уму непостижима.
Женщина ровным голосом отвечала:
— Кушман, я пять лет просидела в подвале, выполняя для этого Музея работу самого высокого уровня. Ни разу я не получила ни на грош одобрения. Ни разу я не удостоилась никакой благодарности, кроме небрежного похлопывания по плечу. Мне платили меньше, чем уборщикам, которые выносят из лаборатории мусор.
— Нет, ну конечно же, мы вас замечали… — Пиэл явно был в затруднительном положении. — Теперь все переменится. Позвольте заметить, наше предложение ведь тоже не раз и навсегда сформулировано. Вероятно, следует пересмотреть его в комитете и подумать, не можем ли мы сделать для вас больше. Должность штатного смотрителя… а вдруг? — Мимолетная улыбочка, подмигивание.
— Я уже отказалась от должности преподавателя Гарвардского университета.
Брови Пиэла взлетели от неподдельного изумления, которое он быстро скрыл.
— Бог мой, ну и шустрые они там… — Президент с трудом выдавил из себя смешок. — А можно поинтересоваться деталями их предложения?
— Меня звали на кафедру Монткриффа. — Мелоди старалась, чтобы губы не растянулись в улыбке. Ситуация ее чертовски забавляла.
— Кафедру Монткриффа? Что ж, это… Просто исключительно. — Он прокашлялся, оперся на спинку кресла, быстро поправил галстук. — И вы им отказали?
— Да. Изучать динозавра я отправляюсь… в Национальный музей естественной истории.
— В Национальный музей? — При упоминании о главном сопернике своего Музея президент побагровел.
— Именно. В Вашингтон. Правительство планирует создать при Уайт-Сэндз специальную лабораторию, оборудованную в соответствии с требованиями биологической безопасности четвертого уровня. Там будет проходить изучение динозавра и «венериных зеркалец». Меня пригласили на должность заместителя директора по научным исследованиям и в связи с этим собираются назначить штатным смотрителем Национального музея. Возможность продолжить изучение динозавра имеет для меня немалое значение. Загадку «венериных зеркалец» еще предстоит разгадать, и сделать это хочу я.
— Таково ваше окончательное решение?
— Да.
Пиэл поднялся, протянул руку и изобразил на лице бледную улыбку.
— Тогда, доктор Крукшенк, позвольте мне поздравить вас первым.
Благодаря воспитанию Пиэл приобрел одно прекрасное качество, подумала Мелоди: он хорошо держался, когда проигрывал.
7
Домик — небольшое бунгало — находился на живописной боковой улочке в городе Марфа, штат Техас. Пятнистая тень ложилась от огромного платана на газон, окруженный белым частоколом, с которого от жары сходила краска. На подъездной дорожке был припаркован «Форд Фиеста» 1989 года, а на двери переоборудованного гаража висела табличка со сделанной от руки надписью «СТУДИЯ».
Том с Салли оставили машину на улице, позвонили.
— Я здесь, — послышалось из гаража.
Они приблизились, дверь гаража поднялась, внутри обнаружилось симпатичное ателье. Появилась его хозяйка, одетая в белую мужскую рубашку огромного размера, заляпанную краской. Рыжие волосы женщины были подобраны наверх и перевязаны полоской ткани. Невысокая, живая и привлекательная, со вздернутым носиком и мальчишеским лицом, она имела задиристый вид.
— Я могу вам чем-то помочь?
— Я Том Бродбент. Это моя жена, Салли.
Женщина заулыбалась.
— Все правильно, Робби Уэзерс — это я. Большое спасибо, что приехали.
Они проследовали вслед за ней в удивительно милое ателье с окнами под потолком. Белые стены были увешаны пейзажами. Необычной формы камни, отшлифованные дождями куски дерева, старые кости и ржавые железки в художественном беспорядке лежали на столах у дальней стены.
— Садитесь. Хотите чаю? Кофе?
— Нет, спасибо.
Они сели на специально свернутый японский матрас, а Робби Уэзерс тем временем вымыла руки и, сняв повязку, встряхнула кудрявыми волосами. Подвинув деревянный стул, она присела напротив Тома и Салли. В ателье струился солнечный свет. Повисло неловкое молчание. Том не знал, с чего начать.
— Так значит, — сказала Робби, глядя на него, — это вы нашли моего отца?
— Да.
— Я хочу, чтобы вы мне все рассказали: как обнаружили отца, что он говорил… всё.
Робби, видимо, была женщиной деловой и прямодушной.
Том начал говорить. Он рассказал ей, как услышал выстрелы, как подъехал посмотреть, в чем дело, и нашел на дне ущелья ее умирающего отца.
Робби, помрачнев, кивнула.
— А как именно он… упал?
— Лицом вперед. Ему несколько раз стреляли в спину. Я перевернул его, сделал искусственное дыхание, и он открыл глаза. — Том замолчал, сомневаясь, не слишком ли вдается в детали.
— Он выжил бы, если бы его вовремя вывезли оттуда?
— Нет. Раны были смертельны, и шансы равнялись нулю.
— Понятно.
Робби ухватилась за край стула, и у нее побелели костяшки пальцев.
— Ваш отец сжимал в руке какой-то блокнот. Он велел мне взять его и отдать вам.
— Что именно он говорил?
Тому даже не пришлось вспоминать, настолько четко та сцена запечатлелась у него в мозгу.
— Он сказал: «Это для Робби… Для дочки моей… Обещай, что ей отдашь… Она узнает, как найти… Клад…»
— «Клад», — со слабой улыбкой повторила Робби. — Так он называл свои окаменелости. Никогда не говорил «окаменелость» — вечно боялся, вдруг кто присвоит себе его находку. Потому и изображал полусумасшедшего кладоискателя. Часто брал с собой явно поддельную карту сокровищ, чтобы люди думали, будто он какой-нибудь шарлатан.
— Да, теперь стало понятно то, над чем я долго ломал голову. В общем, я взял у него записную книжку. Он… уже умирал. Я сделал все, что мог, но у него не было шансов. Он только о вас и беспокоился.
Робби резко смахнула набежавшую слезу.
— Он сказал: «Это для нее… для Робби… больше ни для кого… Бога ради, только не в полицию… Ты должен мне обещать…». А потом добавил: «Скажи ей, что я люблю ее».
— Он действительно это сказал?
— Да. — Том не упомянул, что слова «ее» умирающий не выговорил, поскольку смерть наступила слишком быстро.
— А потом?
— То были последние слова. Его сердце остановилось, и он умер.
Робби кивнула и склонила голову.
Том достал из кармана блокнот и протянул ей. Она подняла голову, вытерла слезы, взяла блокнот.
— Спасибо.
Робби начала смотреть блокнот с конца, пролистала пустые странички, задержалась на двух восклицательных знаках, улыбнулась сквозь слезы.
— Да, уж я знаю: с того момента, как отец нашел динозавра, и вплоть до самой смерти он был счастливейшим человеком на свете, это точно.
Она медленно закрыла блокнот, посмотрела в окно на залитый солнцем техасский пейзаж и медленно заговорила:
— Мама ушла от нас, когда мне было четыре года. Да и можно ли ее винить — каково быть женой человека, который таскает ее и ребенка по всему Западу, от Монтаны до Техаса, останавливаясь по пути в каждом штате? Он всегда искал нечто грандиозное. Когда я выросла, отец захотел, чтобы я ездила с ним, чтобы мы стали командой, но… Мне ничего этого было не надо. Я не желала разбивать палатки в пустыне и рыскать вокруг в поисках окаменелостей. Я хотела лишь жить в одном месте и дружить с кем-нибудь не по полгода, а дольше. Я во всем винила динозавров. Я их терпеть не могла.
Она достала платок, снова промокнула глаза, сложила платок на коленях.
— Я не могла дождаться, когда же поступлю в колледж и уеду от отца. Мне приходилось самой зарабатывать на жизнь: у него никогда не было ни цента за душой. А год назад он объявился и сказал, что стоит на пороге самой грандиозной находки, динозавра, который затмит всех предыдущих, и что собирается найти его для меня. Я вспылила. Наговорила отцу лишнего, а теперь вот уже никогда не смогу взять свои слова обратно…
В комнате было очень светло и тихо. Салли обняла Робби.
— Мне ужасно хочется, чтобы отец сейчас был жив, — негромко добавила Робби и замолчала.
— Он писал вам письма, — произнес Том, доставая пачку. — Мы нашли их в жестянке, зарытой в песок совсем рядом с тем местом, где находится динозавр.
Робби дрожащими руками взяла пачку.
— Спасибо.
Салли сказала:
— Национальный музей устраивает торжественное открытие лаборатории, которую специально построили в Нью-Мексико для изучения динозавра. Они собираются дать динозавру имя. Хотите приехать? Мы с Томом собираемся.
— Ну… Не знаю.
— Думаю, вам нужно съездить. Динозавра хотят назвать в вашу честь.
Робби резко подняла голову.
— Что?
— Да-да, — сказала Салли, — сотрудники музея намеревались назвать динозавра в честь вашего отца, но Том их убедил, что мистер Уэзерс наверняка хотел дать динозавру имя Робби, ваше имя. Кроме того, это все равно самка тираннозавра рекса — говорят, они были крупнее и свирепее самцов.
Робби улыбнулась.
— Уж отец бы точно назвал динозавра моим именем, неважно, устроило бы меня это или нет.
— Ну и? — спросил Том. — Как, устраивает?
Наступило молчание, и наконец Робби улыбнулась.
— Да. Кажется, устраивает.
ЭпилогХорнада дель Муэрто
Через четыре часа совсем стемнело. Она лежала в болоте, сжавшись, с полуприкрытыми глазами. Единственным источником света были огненные полосы, сверкавшие то тут, то там в кронах кипарисов. Болото наполнилось динозаврами и мелкими млекопитающими; они барахтались, бились, гребли, обезумев от страха, многие погибали и тонули.
Она очнулась. Без усилий насытилась.
Воздух стал горячее. Каждый вдох обжигал ей легкие и вызвал болезненный кашель. Она встала из воды, чтобы сразиться с мучительным пеклом, принялась хватать и рвать челюстями сам воздух.