Становилось все жарче и темнее.
Она продвинулась глубже, в толщу более прохладной воды. Кругом плавали мертвые и умирающие туши, однако хищница не обращала на них внимания.
С неба заструились грязные потоки черного дождя, покрывшего ее спину густой вязкой пленкой. В воздухе повисла густая пелена. За деревьями хищница видела красный свет. Страшный пожар опустошал нагорье. Она наблюдала, как огонь распространяется, треща в кронах огромных деревьев и меча на землю горящие ветки и снопы искр.
Пожар прошел, миновав болотце, в котором укрылась хищница. Немного остыл перегретый воздух. Она оставалась в воде, окруженная раздувшимися, гниющими мертвыми тушами. Дни сменялись днями. Настала полная темнота. Хищница ослабела, гибель ее была близка.
Подобного ощущения ей никогда еще не случалось испытывать. Она чувствовала, что смерть буквально разъедает ее изнутри, коварно, исподтишка выводя из строя все органы. Сошел чудесный, мягкий перьевой покров, окутывавший тело хищницы. Она почти не могла шевелиться. Дыхание ее участилось, но и так ей не удавалось вполне насытиться кислородом. Жар обжег хищнице глаза, их заволокло пеленой, на них опустились распухшие веки.
Агония длилась много дней. Инстинктивно хищница сопротивлялась смерти, борясь с нею ежесекундно. С каждым днем боль становилась все сильнее. Хищница била себя по бокам, кусала, выхватывая куски собственной плоти и стремясь добраться до врага, засевшего внутри. С усилением боли ее ярость росла. Хищница вслепую пробивалась к твердой земле, с трудом держась на задних конечностях. Когда началось мелководье и вокруг не стало воды, выталкивавшей ее на поверхность, хищница споткнулась и упала. Она зарычала, забилась, колотя лапами по грязи, хватая пастью тину, словно злясь на саму землю. Легкие ее постепенно наполнялись водой, а сердце уже из последних сил перекачивало по телу кровь.
Шел черный горячий дождь.
В биологической программе, сорок лет обеспечивавшей хищнице существование, случился сбой. У гибнущих нейронов наступила последняя бурная вспышка тщетной активности. Прочие клетки не реагировали, программирование нарушилось, страшный кризис был непреодолим. Напрасный рык потонул в корчах мокрого, страдающего тела. В левом полушарии ее мозга разразилась буря электрических импульсов, правая нижняя конечность раз десять бешено, конвульсивно дернулась и застыла неподвижно: когти растопырены, напряженные до предела сухожилия чуть ли не отстают от костей. Челюсти хищницы раскрылись, крепко захлопнулись, снова широко распахнулись. Так она и замерла — со злобно разверстой пастью.
Дрожь пробежала по всей длине ее хвоста, который забился оземь, весь, до последнего сегмента. Потом нервная деятельность прекратилась окончательно.
Программа была завершена. Черный дождь лил не переставая. Постепенно труп хищницы занесло жидкой грязью. Из-за сильной непогоды в горах поднялся уровень воды, и через день хищница оказалась похоронена в толще ила, лишенного органических примесей.
Ей суждено было пролежать в этой могиле шестьдесят пять миллионов лет.
Фургон подпрыгивал на грунтовой дороге, стрелой пересекавшей пустыню Хорнада дель Муэрто в Нью-Мексико. Ровная и плоская, она напоминала поверхность океана, лишь далеко впереди чернела цепочка холмов. Фургон проезжал территорию ракетного испытательного полигона Уайт-Сэндз площадью в три тысячи квадратные мили.
Постепенно темные холмы приняли определенные очертания. На вершине центрального холма, давным-давно потухшего вулкана, в ряд выстроились радиомачты и антенны.
— Почти приехали, — сказала Мелоди Крукшенк, сидевшая на переднем сиденье рядом с водителем-военным.
Вскоре они миновали скопление обгоревших заколоченных зданий, обнесенных по периметру двойной оградой. За ними стояло новенькое строение, слабо поблескивающее гладкими титановыми панелями и окруженное надежным заграждением.
— Раньше там помещалось что-то вроде лаборатории по генной инженерии, — сказала Мелоди, — но после пожара ее закрыли. Смитсоновский институт, на базе которого работает Национальный музей, заключил договор об аренде части этой территории. Поскольку когда-то здесь уже были созданы условия биологической безопасности четвертого уровня, многое из того, что нам требуется, уже в наличии — по крайней мере, лаборатории надежно укрыты от посторонних глаз. Они станут превосходным местом для изучения динозавра: по сей день под защитой Уайт-Сэндз, и в то же время доступные.
— Жить тут, наверное, одиноко, — заметила Робби Уэзерс.
— Ничуть! — ответила Мелоди. — В пустыне ощущается какая-то буддистская непорочность. И вообще, это же потрясающее место, здесь можно увидеть столько интересного: развалины древних индийских поселений, застывшие потоки лавы, пещеры с полчищами летучих мышей. Есть даже тропа, которую в незапамятные времена проложили испанцы. И потом — конюшни, бассейн… Я как раз начала учиться ездить верхом. Все лучше, чем Нью-Йорк и подвальная лаборатория без окон.
Фургон подпрыгнул, переезжая заграждение для скота. Охранник махнул рукой, пропуская приехавших. Они остановились перед зданием на посыпанной галькой площадке. Там уже теснились другие машины, вагончики телевизионщиков со спутниковыми «тарелками», джипы, «хамви» и прочие военные машины.
— Ну и понаехало гостей, — сказал Форд.
— А то. Мне сказали, открытие будет смотреть почти столько же людей, сколько смотрело Кубок мира, — миллиард.
Уайман присвистнул.
Они выбрались из фургона и очутились в июльском зное, обычном для южных районов штата Нью-Мексико. Жар волнами поднимался от земли, словно она испарялась.
Вновь прибывшие прошли через парковку к белому зданию. Охранник придержал дверь, и они попали в просторный атриум, овеваемый кондиционированным воздухом. К ним приблизился человек в форме, с двумя звездами на погонах. Он протянул руку.
— Генерал Миллер, — представился человек, обменявшись рукопожатием с каждым. — Командующий ракетного испытательного полигона Уайт-Сэндз. Добро пожаловать. — Он кивнул Тому. — А с вами мы уже встречались, только вы тогда были в очень потрепанном виде.
— Простите, я вас, наверное, не запомнил.
Генерал широко улыбнулся и снова пожал Тому руку.
— Теперь вы выглядите чуточку лучше.
Группа репортеров, толпившихся в ожидании на краю атриума, бросилась вперед. Замелькали вспышки фотоаппаратов, камеры нацелились на вошедших.
— Доктор Крукшенк! Доктор Крукшенк! Правда ли, что… — Отдельные вопросы затерялись в общем гуле толпы наступавших корреспондентов.
Мелоди подняла обе руки вверх.
— Дамы и господа, пока никаких вопросов. После открытия состоится пресс-конференция.
— Один вопрос, мисс Уэзерс…
— Приберегите его до пресс-конференции! — прокричала Робби, и через двери из вишневого дерева они прошли в сам лабораторный комплекс: длинный белый коридор, по бокам которого тянулись двери из нержавеющей стали.
Свернув за угол, будущие герои пресс-конференции направились к противоположному концу вестибюля к еще одним дверям, двойным. За ними находилось помещение, напоминающее обычный конференц-зал. Ряды кресел стояли напротив стены, затянутой длинным белым занавесом. В помещении было полным-полно ученых в спецодежде, людей в серых костюмах — наверное, из правительства, смотрителей и военных офицеров. Представители СМИ теснились за веревочным заграждением, и их это явно не устраивало.
— Он там? — спросила Робби, кивнув на занавес.
— Да. Вся лаборатория спроектирована так, чтобы можно было работать в условиях полной безопасности, в том числе биологической, четвертого уровня, и в то же время открыто, безо всякой секретности. Это самое главное. Результаты исследований будут публиковаться в Интернете, и все смогут о них узнать. Находка такого уровня… она очень значительна, и это еще мягко говоря.
Мелоди здоровалась с разными людьми. Прибыли новые важные лица, и затем, после официального объявления, все заняли свои места.
— Ну, сейчас, — сказала Мелоди.
По залу пробежал шепот, когда она поднялась на возвышение и, волнуясь, перебрала в руках штук шесть карточек. Горели многочисленные телевизионные софиты, Мелоди несколько раз моргнула.
Наступила тишина.
— Добро пожаловать, — сказала она, — на новую Палеонтологическую исследовательскую базу Смитсоновского института.
Зал разразился аплодисментами.
— Я доктор Мелоди Крукшенк, заместитель директора, и вы, я думаю, догадываетесь, для чего мы здесь собрались. — Она, немного нервничая, смешала карточки, которые держала в руках. — Мы собрались, чтобы продемонстрировать всем нечто, являющееся, несомненно, величайшей палеонтологической находкой. Мы также собираемся дать этой находке имя. Некоторые считают ее самым грандиозным научным открытием всех времен. Но прежде чем мы продолжим, я хотела бы воспользоваться моментом и упомянуть человека, которому эта невероятная находка принадлежит, — покойного Марстона Уэзерса. Всем вам известна история о том, как Уэзерс обнаружил ископаемое и как был убит. Немногие знали, что Уэзерс являлся, вероятно, величайшим охотником за динозаврами со времен Барнума Брауна и Роберта Стернберга, пусть он и применял несколько нетрадиционные методы. Сегодня Марстона Уэзерса представляет его дочь Роберта. Робби, встаньте, пожалуйста.
Раздался гром аплодисментов, когда Робби, краснея, поднялась и закивала.
— Я хочу поблагодарить еще нескольких человек. Прежде всего — Тома Бродбента и Салли Бродбент, а также Уаймана Форда, не будь которых, динозавр никогда не увидел бы свет.
В зале зааплодировали еще громче. Том взглянул на Форда. Тот был уже не в коричневой монашеской рясе и сандалиях. Вместо этого — элегантный костюм, бородка коротко подстрижена, непослушные волосы аккуратно зачесаны назад. На широкоскулом лице до сих пор заметен загар, приобрете