Тучи сгустились быстро и внезапно. Точнее, туча была одна – Лариса Константиновна. В халате, домашних тапках и с полотенцем, обмотанным вокруг головы, что должно было символизировать сильные страдания женщины из-за головной боли, причиной которой, кто бы мог сомневаться, был лай пса. Лариса Константиновна злобно посмотрела на собаку, а затем заметила и свою «жертву» – девочку Нину. Коршуном набросившись на школьницу, она тут же начала выплёскивать своё недовольство:
– Сколько можно! Твоя собака постоянно лает! У меня сейчас дневной сон, голова болит, и детям тоже надо спать! Утихомирь свою собаку, намордник ей надень, кляп в рот засунь – а то я милицию вызову!
Надо сказать, Нина была девочкой воспитанной, но в этот раз, почему-то, она и сама не понимала почему, ответила довольно резко:
– Спать надо ночью. Что теперь, из-за вас собаке вообще не лаять? Тишка, домой!
И девочка с собакой зашли в подъезд. На прощание Тишка обернулся и один раз громко гавкнул в сторону Ларисы Константиновны.
Был уже вечер, солнце светило не так ярко, как днём, но свет в квартире никто не включал. А кому его включать, если дома были только Нина, разогревавшая суп на газовой конфорке, да Тишка, сидевший возле своей миски и ждавший того же супа. Набегавшись за целый день, пёс сильно проголодался. Братья были ещё в продлёнке, их забирала оттуда мама, возвращавшаяся с работы.
Не думайте, что Тишка целыми днями только и делал, что гонял голубей по двору. О нет, это был очень занятой пёс. Выпустив его рано утром, домой его загоняли либо днём, что было редкость, либо вечером. За весь день Тишка обегал половину города, который он неплохо знал, и возвращался лишь к ужину. Зимой, правда, было много снега, поэтому гулять пёс выходил лишь по необходимости, зато полностью компенсировал этот недостаток летом.
Раздался звонок, Тишка побежал в коридор и зарычал: на лестничной клетке стоял чужой, пёс не знал его запаха. Нина подошла к двери и спросила: «Кто там?»
– Участковый, на вас жалоба, – ответили с той стороны двери.
Нина щёлкнула задвижкой и открыла дверь, Тишка стоял позади девочки. В квартиру вошёл рослый милиционер, огляделся и остановил взгляд на девочке.
– А ещё кто дома есть? – спросил он, увидев девочку в школьной форме. Переодеться Нина ещё не успела, точнее, не захотела.
– Только я, – ответила девочка, – Мама на работе, придёт поздно, но я ей передам.
– На вас жалоба, – продолжил милиционер, – на собаку, что она громко лает, пугает детей и прохожих. Могу я посмотреть на пса?
– Пожалуйста, – ответила Нина и сделала шаг в сторону. Собака и милиционер уставились друг на друга.
В квартире установилась тишина. Нет, даже не тишина, а та самая гоголевская немая сцена, но только происходило всё не в театре, а в коридоре. Пёс с интересом разглядывал милиционера, а тот, в свою очередь, раздумывал над противоречием, создавшимся прямо сейчас. По заявлению, которое ему написала жительница дома Лариса Константиновна, выходило, что в квартире живёт минимум волкодав, способный перегрызть горло медведю. Тишка на описание монстра, державшего в страхе всю округу, не походил. Пёс еле доставал до середины голени милиционера.
– А у вас нет… другой собаки? – спросил он, как показалось Нине, с какой-то надеждой.
– Нет, только вот – ответила девочка, а Тишка громко гавкнул в подтверждение слов хозяйки.
– Извините, – козырнул милиционер и вышел из квартиры.
Вечером, когда мама с братьями пришли домой, Нина пересказала им всё, что случилось. Матушка очень долго смеялась, а потом пошла в гости к соседке, чтобы рассказать о визите милиционера. Уже через час весь дом хохотал над произошедшим.
Жалоб на пса в милицию больше не поступало.
Грозная доблесть.
Гвозди б делать из этих людей:
Крепче б не было в мире гвоздей.
Н.С. Тихонов
Неприветливо встречал Калинин новых «хозяев». Дома с чёрными провалами окон, где стёкла были выбиты от взрывов, угрюмо смотрели на проезжающие мимо них танки и мотоциклы с колясками. Марширующие солдаты оглядывали свою новую землю и уже чувствовали себя хозяевами на ней. Коротко и грубо звучали приказы командиров на немецком языке. Оставшиеся в городе жители уже знали из сводок по радио, из газет и рассказов тех, кого опалила война, что те, кто пришёл сюда, не знают жалости, пощады и человечности.
А вражеские солдаты уже разгружали машины, расставляли часовых и орудия на свои посты. Им виделись впереди звёзды московского Кремля, и вся русская земля, казалось, скоро будет в их власти.
– Привезу сюда дочь и жену, – думал ефрейтор, глядя на то, как из окон уцелевших домов с опаской, боязно выглядывают головы жителей. Он ещё раз обвёл взглядом площадь и повёл плечом – оно ещё болело. С трудом они вошли в Калинин. Жаркие бои за каждую улицу, части города то и дело переходили из рук в руки. Но они всё же одолели советские войска. «Русские не умеют сражаться. Они все поголовно – трусы», – вспомнил он наставление своего командира. Но слова не сходились с фактами. Только в одном лишь Калинине их армия встретила жёсткое сопротивление. «Нет, – подумал ефрейтор. – Русские умеют сражаться. И хорошо умеют. Не стала бы эта война нашей могилой…» Но солдат тут же отогнал от себя подобные раздумья. Он не должен проявлять подобное малодушие, ни в коем случае нельзя сомневаться в словах фюрера!
Но ефрейтор даже не подозревал, сколько в его мыслях было правды. Калинин не сдался. Он готовился к новому бою.
А немецкие солдаты уже развешивали новые приказы для тех, кто остался в городе. Новые хозяева устанавливали свою власть. Памятник Ленину, находившийся в самом сердце города, был безжалостно скинут. Его место занял чёрный крест с загнутыми углами, символ угнетения и страха. В некогда свободном Калинине вводился комендантский час. Повсюду рыскали вражеские ищейки. Партизанам грозила смертная казнь: некоторых, уже заподозренных в связях с ними, повесили в центре города, прямо на глазах толпы. Людей сгоняли на работы: впрягали в телеги вместо лошадей, заставляли просто так перекладывать солому из одного амбара в другой. Надвигалась зима, в городе не было тепла, одежды, еды – захватчики отобрали всё. Горожане кутались в отрепья, толпились возле жёлоба, где немцы резали скот, в надежде получить хоть какие-то ошмётки. Солдаты прикладами отгоняли жителей. Сжимали от ненависти кулаки мужчины, видя все те зверства, что только начинали творить фашисты в их родном Калинине. Тихо плакали женщины, читая распоряжения оккупантов. Нашлись, впрочем, и те, кто предал свою родину и переметнулся в фашистский лагерь…
А тем временем, во дворе одного из домов встретились Николай Нефёдов и Виктор Пылаев. Николай Нефёдов был секретарём комсомольской организации. Впрочем, сейчас в его кармане лежали документы на фамилию Наумов. Была опасность, что его опознают и сдадут – а с комсомольцами у немцев разговор был короткий – к стенке! И хорошо, если сразу расстреляют, а не начнут пытать, пытаясь вызнать всё, что знает Николай. А то и просто из удовольствия посмотреть на то, как мучается живой человек.
Николай, прихрамывая, шёл по улицам Калинина и смотрел на новый порядок, установленный фашистами. Возле одного дома он остановился, спрятавшись за углом, чтобы не попасться на глаза солдатам: начавшееся задание не могло с самого начала обернуться провалом. Возле входной двери в подъезд солдаты со звериной жестокостью избивали старика прикладами от автоматов. Тот кричал от боли, но палачей, похоже, только раззадоривали его крики. Из дверей на улицу тем временем летели вещи: то ли захватчики проводили очередной обыск, то ли отнимали у старика последнее добро.
– Сволочи! – сжалось в гневе сердце Нефёдова. Помочь, кинуться, раскидать этих людей! Нет, не людей – взбесившееся зверьё, нагло захватившее их родную землю и город. Но что он мог один? Этим и были заняты его мысли. Надо найти тех, кто не испугается сражаться, организовать подполье. Но кого? Он мысленно перебирал имена всех знакомых ему ребят, вспоминая, кто мог остаться в захваченном Калинине. За этими мыслями его и застал Виктор.
– Здравствуй, Николай, – Виктор протянул ему руку.
– Здравствуй, Витя, – Нефёдов пожал руку товарища. – Пойдём отсюда.
– Ты видел, что делают, гады? – в сердцах спросил Пылаев. – А на площади Революции хотят кладбище устроить! Это там-то! Крест свой поганый и виселицы вместо Ленина поставили! Я так думаю: хватит терпеть, надо бить фашистскую сволочь!
Николай внимательно посмотрел на Виктора. «Ещё школьник, – подумал он. – Но этот не подведёт».
– Бить надо, – ответил Нефёдов. – Но без лишней горячки. Вот что… Приходи ко мне вечером, дорогу знаешь. И чтобы никому!
На этом друзья расстались.
Сумерки опускались на Калинин. Николай сидел у себя в квартире, периодически осторожно выглядывая в окно. В городе раздавались выстрелы. Нефёдов волновался: сможет ли Виктор добраться к нему? Не угодит ли в лапы патруля? Не проболтался ли кому? «Нет, – гнал Николай от себя подобные мысли, – я Витьку знаю, наш парень. Этот разобьётся, но поручение выполнит».
В дверь тихонько постучали.
– Кто? – подойдя к выходу, спросил Нефёдов.
– Я.
Голос Виктора Николай узнал. Он открыл дверь, и вместе с Пылаевым в комнату вошли ещё два паренька. Нефёдов оглядел их: судя по всему – ровесники Виктора.
– Я же тебе говорил: никому! – тихим голосом, чтобы не привлекать внимание, сказал Николай.
– Коля, это наши ребята, – отвечал Виктор. – Мы с ними в одной школе учимся. Федька Хохлов и Борька Полев. На них можешь положиться, как на меня!
– Хорошо, – кивнул Нефёдов.
Первая встреча подпольщиков началась. Все сгрудились кругом возле неяркого света керосиновой лампы, разговаривали шёпотом.
– Вот что, – начал Николай, – задача наша здесь – помогать нашим солдатам. Будем добывать разные сведения и вредить фашистам. Сразу спрошу – не струсите?