Рамола не в силах примириться с мыслью, что неуклюжий, но обаятельный молодой человек, переступивший порог их лучшего в мире дома в тот сладостно-горький вечер, и смешливый, совсем мало постаревший мужчина, которым он стал, теперь мертв.
Рамола, застыв на пороге палаты, как часовой на посту, и придерживая бедром полуприкрытую дверь, сообщает доктору Аволеси:
— Я не выспрашивала у Натали подробности. Она уверяет, что ее мужа убил какой-то зараженный мужчина и он же укусил ее за руку.
— Как Натали сумела убежать?
— Она ударила его ножом. Подозревает, что насмерть.
Доктор Аволеси остается в коридоре. В кармане ее халата трещит рация, она делает паузу, чтобы послушать, но делает это, не вынимая устройство и не отвечая на вызов. Вместо этого она достает из халата еще один портативный передатчик.
— Каналов только два. Первый открыт для всего персонала и охраны. Второй — связь только со мной и другими членами координационного центра. Каналы можно переключать кнопкой наверху. Чтобы поговорить, нажмите ее же.
Рамола берет рацию у доктора, вертит ее в руках с деловым видом, как будто хорошо знакома с ее устройством.
— Для Натали и ее ребенка есть еще один вариант, — продолжает доктор Аволеси, — отправить ее в медицинскую клинику Эймса, куда сейчас стягивают всех беременных округа Норфолк. Наш специалист по инфекционным заболеваниям в итоге решил не перевозить Натали — риск распространения вируса среди пациентов клиники слишком велик. Я не согласна. Так что, если мы не сможем выполнить кесарево в течение часа и у нее не появятся симптомы, я рискну отправить туда вас обеих на машине «Скорой помощи».
— У нас все время работало радио, — говорит Рамола, — но мы ничего не слышали о клинике Эймса либо прекращении операций в этой и любой другой больнице.
Доктор Аволеси не отвечает, лишь смотрит на Рамолу долгим взглядом.
— Я не говорю, разумеется, что это ваша или чья-то еще вина. Я только хочу сказать…
— Взаимодействие между госслужбами и агентствами по ликвидации чрезвычайных происшествий оставляет желать лучшего. События развивались слишком быстро, однако недостаток четкого информирования общественности, прямо скажем, делает координацию усилий менее эффективной. За исключением последних двенадцати или около того часов, подавляющее большинство людей, обращавшихся в больницу, не имели заражения и не вступали в контакт с вирусом, их всех отправляли обратно по домам. Из-за слухов в интернете к нам хлынул поток людей, уверовавших, что вирус распространяется по воздуху, вообразивших начало зомби-апокалипсиса в голливудском стиле, принимающих головную боль и простуду за признаки инфекции или считающих, что они заболели, потому что на них чихнул их пес. Кстати, это реальный случай.
— Не сомневаюсь.
— Почти вся информация, которую передают по радио, сосредоточена на борьбе с ложными сведениями о вирусе и реакции на него, хотя угнаться за слухами практически невозможно. Несмотря на пугающе высокую скорость распространения вируса, это не мешает нам его сдерживать. Наоборот, с учетом того, как быстро люди поддаются вирусу, мы, если поддерживать нормальный карантин и самоизоляцию, сможем победить вспышку. Но для этого важно, чтобы люди не впадали в панику, чтобы они вовремя получали правильную информацию и указания, чтобы федеральные органы выполняли рекомендации ЦКПЗ, применяя вакцину с опережением, а не по факту. Забой животных и прочие запоздалые меры не дают такого эффекта, как вакцинация населения еще до появления инфекции. Профилактика должна быть обеспечена каждому, кто переступает через порог нашей больницы.
— А вакцины хватит?
— Нет, не хватит. Честно говоря, у нас она почти закончилась. И, насколько я знаю, федеральное правительство до сих пор не задействовало протокол производства вакцины в чрезвычайной ситуации. Но я пришлю кого-нибудь ввести вам предконтактную дозу.
— Оставьте ее для тех, кому…
— Наш приоритет — сберечь здоровье персонала. К тому же до закрытия дверей и введения карантина по всему корпусу остается не более часа. Это еще одна причина, по какой я хотела отправить Натали в Эймс. Когда в здании объявят карантин, ее отсюда уже не выпустят.
— Ага, — кивает Рамола. — Ага. Ну что ж, каждый должен делать все, что в его силах. — Она подскакивает на месте, потому что рация внезапно изрыгает поток помех, за которым следует отрывистое сообщение медицинским кодом.
— Еще вопросы есть, доктор Шерман?
— Да, есть. Сколько в больнице коек?
— Официально двести шестьдесят четыре.
— А пациентов?
— Скоро наберется четыре сотни.
— Где вы держите зараженных?
— На третьем этаже.
— В каком-то одном отделении?
— Они занимают весь этаж. — Словно предугадав дальнейшее направление разговора, доктор Аволеси первой сообщает, что ввиду высокой агрессивности инфицированных, как только у них подскакивает температура, для их собственной и чужой безопасности им вводят успокаивающие средства.
— Из тех, кому ввели вакцину, сколько человек не показали признаков инфекции? — спрашивает Рамола.
— На этом этаже под наблюдением находятся около пятидесяти пациентов, включая Натали.
— Да, но кого-нибудь из имевших контакт с вирусом уже выписали, убедившись, что вакцина предотвратила заболевание?
— Хотелось бы, чтобы таких было больше.
— Вы можете назвать число?
— Двоих, — признается доктор Аволези и делает резкий выдох. — Двоих. Оба имели укусы нижних конечностей. Путь вируса был самым долгим, и вакцину им вкололи через полчаса после экспозиции.
Рамола на ватных ногах вплывает в палату. Слова доктора Аволеси и выводы из них крутятся в голове, как туманный белый шум. Рамола растерянно смотрит на рацию в своих руках. После услышанного больше всего ей хочется выключить ее и растоптать.
— А вот и Мола, легка на помине, — произносит Натали. — Скажи «привет», Мола.
— Привет! — машет рукой слегка смущенная Рамола.
Она не знает, с кем здоровается, и уже забыла, зачем Натали просила передать ей телефон, в уме лишь отложилось, что подруга просила его не только для разговора с родителями.
Натали сняла маску (вялым лоскутом она валяется на подносе) и держит телефон не около уха, а перед лицом. «Здорово, правда? Мы потом еще поговорим. Не буду обещать, но обещаю. Эй, я тебя люблю. Никогда не забывай». Ткнув пальцем в экран, Натали кладет телефон на кровать.
— Тебе выдали новую игрушку?
— Что? Ах, да. — Рамола прячет рацию, словно ей стыдно держать ее в руках. — С кем это ты беседовала?
— Я же говорила — записываю сообщения для своего ребенка. На случай если не выкарабкаюсь. Вот, сказала вслух, и сразу полегчало. Чудно́, правда? Конечно, чудно́, но мне так не кажется.
— Перестань такое говорить. Ты победишь этот…
— Мола, твоя коричневая кожа сейчас бледнее моей. Я полагаю, доктор Аволеси принесла не самые лучшие новости. Послушай, пока я еще могу, отправлю тебе по почте свое имя пользователя и пароль для входа в программу. Вай-фай здесь пока работает.
— Хорошо, но тебе не обязательно…
— Это для меня охеренно важно, ясно? Извини, я не на тебя ругаюсь. Я ругаюсь на… — Натали вскидывает вверх обе руки, — все на свете. Ой! — Она осторожно опускает левую руку на кровать. — Короче, если я сдохну, а весь долбаный мир нет, хотя туда ему и дорога… да, это я тоже говорю вслух… если меня не станет… черт, почему только меня? Ну, или всех не станет… кроме тебя, если хочешь, тебя я не хочу тащить за собой, только всех остальных…
— Натали…
— …сделай так, чтобы мой ребенок услышал эти записи. И мое почти предсмертное желание — пожалуйста, называй меня Нат. Когда ты зовешь меня Натали, звучит так официально. — Она передразнивает акцент Рамолы — «офэциально».
— Мы еще поборемся, и остальной мир тоже не погибнет. Мы тут с доктором Аволеси как раз говорили, что вирус… подавляемый.
— Подавляемый?
— Ведь такое слово существует?
— Вроде бы.
— Ну, ночь всегда темнее перед рассветом.
— О, господи, какая жопа! — Натали улыбается, почти смеется.
Прежнее помутнение личности сделало разворот на сто восемьдесят градусов в сторону обычного буйного характера Натали. У нее такая манера противостоять страху? Или ее гиперактивность — симптом инфекции?
— Натали!
— Не-а.
— Моя дорогая Нат. Так лучше?
— Куда как. Эй, ты читала список побочных эффектов вакцины? — Натали машет справочным листком. — Боль, волдыри, покраснения в месте инъекции — есть. Головные боли — есть. Тошнота, ломота в мышцах, боли внизу живота, головокружение, повышенная температура. Чего еще ожидать? Э-э… разве все это не симптомы инфекции?
— Побочные эффекты наступают исключительно редко.
Натали еще раз пробегает глазами страницу и указывает в самый низ.
— Здесь сказано просто «редко». Про «исключительно» нигде ни слова.
Она швыряет листок в сторону обитого плюшем кресла для посетителей и, пока он еще витает в воздухе, просит:
— Принеси воды, а? Из-под крана сойдет.
Рамола идет в санузел, бросает отчаянный взгляд на себя в зеркало, набирает воды в синий пластмассовый стаканчик. Несет его Натали, роняя через край капли.
— Извини, не надо было наливать до краев.
— Ничего. Следи за мной. — Она держит стаканчик в вытянутой руке. Нацеливает на него сердитый взгляд, словно собирается отчитать. Подносит ко рту, задержав лишь в паре сантиметров от губ. Поднимает стаканчик к носу и, наклонив голову, искоса смотрит на воду. Наконец два раза отхлебывает чуть-чуть, потом выдувает стакан большими, жадными глотками, проливая воду на грудь. — Ой!
— Что ты делаешь? Мне пора встревожиться? — Рамола против воли смеется.
Натали вытирает шею и подбородок краем больничной простыни:
— Проверка на… как ее?.. гидрофобию. На прошлой неделе о ней читала. Люди, заразившиеся бешенством, шарахаются от воды. Близко подойти не могут, не то чтобы пить.