— Если не принимать во внимание твои манеры, то гидрофобией ты, похоже, не страдаешь.
— Вкус и запах, как у обычной воды из больничного крана, то есть не ахти, — как будто в ней замачивали медные монеты. Рубашка намокла, что не очень приятно, но в остальном — никакой гидрофобии.
— Давай мы тебя переоденем в сухую.
— А не лучше ли сразу надеть больничную сорочку? Они же скоро начнут меня готовить к кесареву, верно? — Оба вопроса Натали выдает на одном дыхании. Она не дает Рамоле возможности ответить. — Погоди, надо сначала отлить. — Натали выбирается из койки и отправляется в санузел.
Оставшись одна во внезапно опустевшей палате, Рамола обеими руками трет лицо. Чтобы не открывать шторы, не пялиться из окна и не повторять про себя «что делать?», она принимается искать больничную одежду. Вполголоса бормочет инструкции и наблюдения — лишь бы не чувствовать свою неприкаянность. Иногда свежие сорочки оставляют на крышке корзины с грязным постельным бельем, но там их нет. Рамола открывает створчатые дверцы высокого, узкого встроенного шкафа напротив задника кровати. За исключением маленькой стопки наволочек полки пусты.
В дверь дважды громко стучит медсестра, объявляет, что принесла вакцину для доктора Шерман. Хотя лицо почти полностью скрыто респиратором, на вид сестре не больше двадцати пяти. Рамола недавно заметила, насколько помолодел персонал в ее клинике или точнее — насколько прибавила в возрасте она сама. Рамола спрашивает, где взять больничный халат для Натали. Медсестра Партингтон обещает спросить у дежурной сестры, ее пост — на полпути к лифтам.
Рамола присаживается на край кровати, снимает куртку и закатывает рукав. Не делая попыток заговорить зубы или отвлечь, медсестра Партингтон просит расслабить руку и робко делает укол. Пока сестра готовится ее перевязать, Рамола прижимает к ранке на плече квадратик марли. Ей хочется спросить, что происходит в других отделениях больницы, каков моральный дух персонала. Чего доброго, вопрос окончательно надломит натянутую как струна, переутомленную молодую медсестру. Или, услышав ответ, сломается сама Рамола.
Чтобы хоть чем-то нарушить неловкое молчание, Рамола спрашивает:
— Мне тоже через три дня будет нужен второй укол? Как Натали?
— Предконтактная вакцинация действует иначе: дополнительная инъекция антигена через семь суток, последняя — через три недели после второй.
— Семь суток! — Рамоле трудно вообразить, что произойдет через семь часов, не говоря уже о семи сутках.
Она благодарит сестру и надевает куртку. Сестра Партингтон чуть ли не бегом подскакивает к двери, распахивает ее настежь. Она едва не сталкивается с тремя людьми, несущимися по коридору к посту дежурной сестры и лифтам. Сестра убегает за ними, бросив дверь приоткрытой. На их этаже кто-то кричит нечто бессвязное. Похоже, источник шума находится от пяти до десяти дверей вниз по коридору. Кричит мужчина — от гнева, не от боли, раздается грохот и после него — топот новых пар ног по крытому линолеумом полу.
Натали выходит из туалетной комнаты. Веки красные, щеки розовые, как видно, только что плакала.
— Что случилось?
Рация Рамолы выплевывает короткое сообщение: «Код грэй, третий этаж. Код грэй, третий этаж».
— Что означает код «грэй»? — интересуется Натали.
— Агрессивный пациент или посетитель.
Из селектора раздается мужской голос: «Доктор Грэй, явитесь на третий этаж…»
— То же самое объявление, — комментирует Рамола. — Но когда код передают по селектору, говорят, что вызывают врача. Чтобы пациентов не пугать.
— Третий этаж? Гм, такое ощущение, что нарушитель на нашем этаже. Мы ведь на втором, верно? Я ведь не брежу?
— Может быть, этажом ошиблись.
Прямо над головами раздается грохот, от которого вздрагивает вся палата. Рамола и Натали пятятся к кровати, уставившись в потолок, словно он вот-вот разверзнется и откроет свои тайны. Треск рации заставляет Рамолу подскочить на месте. Охрана общается друг с другом с помощью незнакомого цифрового кода.
— Что это было, как ты думаешь?
Рамола мысленно представляет что-то большое, например вырванный из стены и брошенный на пол шкаф для одежды.
В селекторе звучит новый голос: «Доктор Силвер, вас вызывают на второй этаж…»
— Силвер? — недоумевает Натали.
— Агрессивное вооруженное лицо.
— Охренеть.
В коридоре возобновляются крики. Среди какофонии звуков слышны металлическое клацание и резкие тупые удары.
— Наша дверь заперта? — спрашивает Натали.
Рамола подскакивает к двери, но сначала отваживается высунуть нос в коридор. С этой точки видна только половина дежурного поста медсестер. За главным столом сидит толстенький коротышка с длинной, густой бородой. Зубы оскалены. Он размахивает над головой стойкой для капельницы. Фыркает и орет на подступающих к нему сотрудников охраны с электрошокерами. В трех метрах от стола в самом начале коридора на полу извивается молодая женщина. Ее прижимает лицом к полу, пытается поймать и связать ее руки целая гурьба охранников и медиков. Женщина кричит во все горло, воет, мотает головой, длинные каштановые волосы разлетаются во все стороны. Она на секунду поднимает частично закрытое волосами лицо. Однако глаза хорошо видны. Женщина встречается взглядом с Рамолой, и вдруг ее черты смягчаются, брови ползут вверх, словно она увидела старую знакомую, но тут же закатываются назад, видны одни белки, губы кривятся в животном оскале, не оставляя ни малейших сомнений в ее намерениях. Женщина вытягивает шею, волосы облепили щеки и подбородок. Рот открывается и тут же смыкается, снова и снова, щелкают зубы. Пенящаяся тягучая слюна пятнает волосы, стекает по подбородку, образует лужицы на линолеуме.
Рамола захлопывает дверь, надавливает на нее для верности всем телом, женщина на полу лает и визжит. Рамола заставляет себя мыслить спокойно, как врач. Дверь заперта, они в надежном месте, это разумное выполнение инструкций в чрезвычайной ситуации, а не акт отчаяния, продиктованный слепым страхом.
Рамола возвращается в палату и объявляет:
— На нашем этаже находятся два инфицированных пациента, но с ними уже разобрались… что ты делаешь?
Натали сидит, положив одну ногу на кровать, а вторую опустив на пол. Открытая дежурная сумка лежит у бедра. В руках — белое портативное устройство. Узкий носик направлен в лоб, не касаясь его, на лбу танцует красная точка. Зеленый цифровой дисплей повернут в сторону Рамолы. Натали измеряет себе температуру инфракрасным термометром — такими же Рамола пользуется в своей клинике.
— Решила еще раз померить температуру, — объясняет Натали.
В палату проникают отзвуки борьбы. Женщина в коридоре продолжает визжать.
— Опять? — недоумевает Рамола.
— Последний раз было тридцать восемь и два. — Натали разворачивает термометр дисплеем к себе и считывает результат. — На этот раз ровно тридцать восемь. — Она опускает устройство в сумку. — Подарок к рождению ребенка. Я заколебала Пола, подкрадываясь, приставляла носик к его голове и выкрикивала «пиу-пиу-пиу». Пролежал в сумке почти два месяца. Случайно наткнулась, когда полезла за телефоном.
— По нему нельзя судить. Бесконтактные термометры нередко сильно ошибаются.
Женские вопли в коридоре внезапно обрываются.
Натали качает головой.
— Мне не по себе. Горло болит. И не от криков и слез. Так болит, только если ты реально больна. Я знаю разницу.
Пулеметная скороговорка, вызовы-отклики по рации. Селектор упрашивает доктора Грэя и доктора Силвера явиться по вызову.
— Я неплохо себя чувствовала, — продолжает Натали, — но в туалете вдруг навалилось — головокружение, тошнота, как только встала с унитаза. Вот почему я там так долго сидела — плескала водой на лицо, держась за раковину. Думала, вырвет.
— Как я уже говорила, ты, скорее всего, потеряла много влаги. Нам надо было положить тебя под капельницу.
— Мне жарко, словно у меня лихорадка. Потрогай мой лоб. Ну пожалуйста. Скажи, что он не горячий.
Этажом выше возобновляются грохот и тряска, словно по потолку топают людоеды в поисках завтрака[6].
— Моя рука не способна угадывать температуру.
— Я не прошу. Я требую, чтобы ты потрогала мой лоб. — Натали слезает с кровати и подходит к Рамоле.
Тоном, предназначенным для самых упрямых родителей ее маленьких пациентов, Рамола говорит:
— Натали, дорогая. Я измерю тебе температуру настоящим термометром, как только наведут порядок на нашем этаже. Я…
Натали хватает подругу за руку и прижимает ее ладонь к своему лбу.
— Я ничего не чувствую через перчатки.
— Так сними их.
— Знаешь ли, в клинике я не щупаю лбы пациентов. Это едва ли…
— Потрогай. Горячий?
Рамола вздыхает (на что Натали отвечает своим вздохом) и качает головой. Стаскивает обе перчатки, кладет правую ладонь на лоб Натали. Он действительно горяч и кажется тем горячее, чем дольше она не убирает руку. В детстве Рамолы ее мама тоже пользовалась термометром, однако окончательный диагноз выносила, лишь потрогав тыльной стороной ладони лоб и щеки дочери. После чего с нарочитым английским акцентом произносила: «Да ты горячая, как кэпэтильник!»
— Чуть горячее, чем раньше, — произносит Рамола, встряхивая кистью. Если смотреть в лицо Натали, трудно не заметить признаки инфекции — покрасневшие глаза, осоловевший взгляд, красную сыпь на коже. — Ничего страшного. У меня руки холодные после перчаток. — Рамола отходит в сторону, потирает руки для согрева. Они вовсе не холодные. — Некоторое повышение температуры из-за стресса вполне допустимо.
Натали со стоном возвращается к своей сумке. Достает термометр и снова приставляет его ко лбу.
Сообщение по селектору: «Доктор Файерстоун, пройдите в кафетерий».
Натали опускает термометр, не прочитав показания.
— Файерстоун? Это еще что?
Сверкают мигалки, раздается автоматический, размеренный вой пожарной сирены.