Хотя наводнение вызвало хаос и в родном городе Лили Саут-Шилдс, она с очаровательной непосредственностью, свойственной только десятилетним детям, возмущена исключительно тем, что школьная поездка в замок Ньюкасла была отложена на два месяца. Вообще-то замок Ньюкасла даже с натяжкой не заслуживает звания самого любимого. Для замка или форта он не такой уж большой, Адрианов вал и римский форт Арбея (и тот, и другой находятся в Саут-Шилдсе) куда внушительнее и способны вызывать благоговейный трепет.
Лили привлекает обитающее в замке существо, которое она хочет показать своему сопливому приятелю Роберту. Тот не верит, что оно взаправдашнее.
Бедняжка миссис Брель и не успевающая за всеми уследить провожатая миссис Бадден (хлопотливая мама Гэри, называющая сына Гэрибенком) по горло заняты классом. Как и скучный гид, одетый римским, англо-саксонским или норманнским солдатом, — кем именно, Лили так и не поняла. Девочка не слушала, когда тот представлялся, и честно говоря, срывающийся голос и прыщи на лбу, плохо вяжущиеся с обликом бравого воина, действуют ей на нервы.
Лэйрд и Джон носятся по залам, играя в салочки на двоих. Джулия плюет вниз через край ограждения на крыше. Лидия бросает комки бумажных салфеток в неработающий доисторический туалет. Энди дергает приятелей за уши и под бубнеж гида щиплет за щиколотки и икры детей, поднимающихся по лестнице. Камиль хлопает соседку по плечу и светит жертве фонариком прямо в глаза. Даже Гэрибенок при деле — снова и снова просит гида рассказать о призраке по имени Чонси.
Обычно дети не безобразничают таким образом. Откровенно говоря, они, не умея выразить это словами, реагируют таким образом на тлетворные флюиды охватившей город тревоги. Дети почуяли их, как только вышли из вагона поезда — гнет и утомительность наводнения, обреченность и страх того, что худшее еще впереди. Пребывание в замке, этом живом кусочке истории, действительно нагнетает смутный страх будущего; постройка, простоявшая больше тысячи лет, как бы говорит о бренности города и всего сущего. Столкнувшись с этим ощущением, дети ведут себя единственно возможным для них образом — смеются, дурачатся, бунтуют, ибо уверены, что будут жить вечно.
Экскурсия заканчивается в темном подземелье кинофильмом и презентацией, рассчитанной на двадцать минут. Пока учительница и провожатая отвлеклись на стайку хихикающих, устроивших бучу детей, Лили просит Марка сказать, что она, если учительница спросит, пошла в туалет. После чего берет Роберта за руку. Ей доводилось бывать в замке и раньше, к тому же она обладает безошибочным чутьем направления и места, а потому быстро выводит приятеля из подвала за пределы замка. Лили уверенно шагает с таким видом, будто знает, куда идет, что, в принципе, соответствует действительности, поэтому ее никто не останавливает.
Вернувшись на холодный сырой воздух серого дня, Роберт несколько раз просит Лили сказать, что она делает и куда они идут. Прошлой ночью ему снились кошмары: черная речная вода проглотила весь город и вместе с ним самого Роберта.
— Здесь недалеко, — говорит Лили. — Увидишь. Не хнычь.
Они странная пара. Роберт — блондинчик, передвигается опасливо, как мелкий грызун по полю, над которым клекочут голодные ястребы и совы. Мальчишка на целую голову ниже Лили, которая может сойти за тинэйджера. Ее длинные темно-русые волосы заплетены в толстую косу, за которую никто не отваживается дергать. Лили дерется больнее всех.
Через два квартала они сворачивают направо и шагают по узкой улице с тыльной стороны огромного собора Св. Николая.
Хотя вокруг никого нет, Роберт говорит шепотом.
— Ты чокнутая. Надо вернуться.
Лили выводит Роберта на середину улицы, останавливается и показывает пальцем вверх: «Смотри».
Напротив собора возвышаются кирпичные постройки, принадлежащие церкви. Дети стоят перед входной дверью с причудливой каменной аркой (Лили не знает, как называется этот архитектурный стиль), раскрашенной в розовый и белый тона. На вершине арки, вцепившись в нее когтями передних лап и заглядывая вниз поверх круглого окошка, сидит Кролик-Вампир Ньюкасла.
Роберт роняет смешок. Смотрит на Лили, словно видит ее в первый раз. Усмехается еще раз.
— Это что… это кролик, что ли?
Лили складывает руки на груди. Улыбка способна зажечь новогоднюю елку.
Кролик-Вампир на самом деле выкрашенная черной краской горгулья. Когти и зубы — цвета крови. Широко открытые, страшные глаза. Уши длинные, как у зайца, и, если долго смотреть, кажутся крыльями летучей мыши или беса.
Роберт шутит:
— Глянь на его зубы. Он что, болен бешенством?
Лили ворчит и толкает его в плечо. Толкается Лили тоже больнее всех. Роберт не потирает ушибленное место, чтобы не показывать, как ему больно.
— Здесь не Америка, — цедит Лили сквозь зубы с таким видом, будто ей стыдно об этом говорить.
Лили вкратце, но достоверно передает Роберту историю о том, как в городе начали орудовать расхитители гробниц, пока однажды на пороге этого дома не появилось существо ростом в два с половиной метра в облике Кролика-Вампира (Лили не берется утверждать, что существо действительно было похоже на кролика) и не перепугало грабителей насмерть. Благодарные горожане изготовили статую горгульи, которая с тех пор отпугивает гробокопателей.
— Ведь действует же, а? — заканчивает рассказ Лили. — Ты видел, чтобы вокруг ошивались гробокопатели? Если только ты сам не один из них. Если так, я лучше сделаю ноги, пока он не свернул тебе шею.
Роберт нервно улыбается:
— Я не грабитель. А история настоящая?
Лили рассказывает, что некоторые люди видят в Кролике-Вампире дальнего родственника Пасхального зайца, предвестника весны («Бешеный Пасхальный заяц», — вставляет Роберт), другие считают его символом масонов, третьи — хитроумным стебом против англиканской церкви.
— Никто толком не знает, — заканчивает она. — Баю-бай, сассафрас.
Роберт отрывает взгляд от кролика:
— Сасса… что?
Лили краснеет.
— Байю-бай, сассафрас — старая поговорка. Означает, что все на свете ерунда.
— Ну-ка, повтори.
— Не буду.
— Когда ты это произносишь, у тебя другой акцент. Как будто кто-то другой вместо тебя говорит.
— А ты говоришь как задрот. Отныне и навсегда.
Лили настаивает, что уже не маленькая и сама дойдет три квартала от школы до дома. Два раза в неделю она вступает в односторонний спор с бабушкой. Лили использует графики и видеопрезентации с музыкальным сопровождением и звуковыми эффектами (она мечтает снимать кино, когда вырастет), прибегая ко все более изощренной аргументации, доказывая, что немножко заслуженной свободы лишь пойдет на пользу становлению ее характера и облегчит жизнь всем обитателям дома. Бабушка терпеливо слушает и ласково улыбается, пока Лили не закончит свое выступление, после чего говорит «нет». Призывы к дедушке и тете, которых (не мытьем, так катаньем) удалось перетащить на свою сторону, не оказывают на бабушку ни малейшего воздействия.
После возвращения из поездки в Ньюкасл Лили идет домой из школы в сопровождении бабушки. Несмотря на то что состязание воли в отношении безнадзорного возвращения домой достигло эпического накала, если не развязки, Лили обожает и немного побаивается бабушку. Она из кожи лезет, чтобы лишний раз выжать из бабушки фирменную усмешку, словно говорящую «я не одобряю, но ты, однако, не подарок».
Лили никогда не врет и ничего не скрывает от бабушки. Она рассказывает о школьной поездке и о том, как тайком сбежала посмотреть на Кролика-Вампира. Бабушка не одобряет поступка и прямо об этом говорит, хотя описание поведения невольного соучастника Лили, боязливого, как мышь, издерганного Роберта заставляет бабушку против воли усмехнуться.
Лили с трудом поспевает за бабушкой. Они вскоре подходят к дому, стиснутому с обеих сторон другими домами, с камышовой кровлей, кирпичными стенами и белыми шпалерами.
— А тетя уже вернулась? — спрашивает Лили.
— Вернулась.
Лили первой вбегает на кухню. Тетя и дед сидят на своих обычных местах за уютным круглым столиком, накрытом клеенкой веселенькой расцветки. Оба смотрят поверх оправы очков, вероятно, читают одни и те же новости, только дедушка горбится над газетой, а тетя склонилась над планшетом. Прежде чем сказать «привет», «дай я тебя обниму и поцелую» и «как дела сегодня», они улыбаются тихой узнающей улыбкой.
Лили сначала подходит к дедушке. Он всегда сидит напротив выхода из кухни — ему так легче подняться из единственного кресла за столом, у которого есть подлокотники. Трость прислонена к правой ноге. Артрит плечевых суставов донимает его больше, чем он признается. По утрам дедушка частенько спрашивает Лили, стал ли он уже маленьким симпатичным старичком, каким всегда хотел быть. Она говорит, что стал, шутя, что сомневается насчет симпатичности. Когда Лили была младше, ее коробило от определения «маленький».
Чмокнув деда в заросшую щетиной щеку, Лили объявляет, что видела Кролика-Вампира. Бабушка качает головой, но никому не говорит, что Лили сбежала с экскурсии.
— Это будет получше моих школьных поездок, — замечает дедушка. Он встряхивает газетой — такова его манера ставить точку в разговоре — и снова погружается в чтение.
Лили пролезает мимо деда к тете Моле. Мола всегда сидит на стуле, прислонившись спиной к стене, зажатая между отцом и матерью, как будто примирилась с неволей. Все взрослые старые, но Лили знает, что тетя Мола, несмотря на почти полностью седые волосы, моложе остальных.
— Иди сюда, поцелуй меня, милая, — расставляет руки тетя. Лили не знает места надежнее, чем ее объятия. Тетя мычит, делает вид, что сжимает ее изо всех сил, но, как всегда, очень осторожна. — Ты стала такая большая.
— У-у, ты это каждый день говоришь.
— И каждый день это правда.
— Раньше меня домой вернулась? Опять уроки отменила, доктор тетя? — Лили хихикает собственной шутке.
Тетя Мола преподает биологию и естественные науки в небольшом морском университете. Лили совсем недавно узнала, что она раньше была детским врачом, но бросила эту работу перед переездом в Англию.