Герти не стал спрашивать, до чего. Его собственные часы показывали половину одиннадцатого. Полтора часа до конца отпущенного срока. После чего не спасут ни вентиляторы, ни вся проницательность мистера Беллигейла. Возможно, спасёт лишь божественное чудо, но и на него Герти не стал бы полагаться с полной уверенностью.
— Есть успехи? — устало спросил он, заранее предполагая, что успехов нет.
Мистер Беллигейл невесело улыбнулся.
— Как сказать, полковник, как сказать. Используя медицинскую терминологию, мы поняли, что больной умирает, но можно ли в полной мере считать это успехом?
— Вы поняли, что происходит с «Лихтбрингтом»?
— В некотором роде. Мы постоянно снимаем все доступные показания. И картина вырисовывается крайне сумбурная. Судя по всему, бой ещё не закончен, хоть и движется к своему логическому финалу.
— Я полагал, война закончилась, не начавшись… — удивился Герти.
— Нет. Система старого «Лихтбрингта» оказалась более стойкой, чем можно было предположить, она ещё не полностью покорилась захватчику, хоть и безнадёжно теряет одни рубежи за другими. Мы отслеживаем тысячи процессов, текущих сейчас в банках данных машины. То, что пытается их захватить, действует совершенно непредсказуемыми и бессмысленными методами. Мы видим поток из тысячи хаотичных команд, которые постепенно вытесняют из памяти машины всё то, что было в неё вложено изначально. Это своего рода наступление бушующего моря на прибрежную полосу. Увы, в противостоянии моря и суши всегда выигрывает море как более сильная стихия.
— Мы ничего не можем предпринять?
— Последние два часа мои люди только этим и заняты, полковник. Мы ввели все аварийные команды и постоянно бомбардируем «Лихтбрингт» всеми мыслимыми формами и запросами.
— Без какого-либо успеха, как я понимаю?
— Успехом это и в самом деле не назвать. «Лихтбрингт» пока не смог полностью заблокировать контуры, предназначенные для входящей информации, то есть, наши команды пока ещё проникают в его мозг. Но, оказавшись там, в средоточии хаоса и вывернутой наизнанку логики, уже ни на что не могут повлиять. Какая-то сила постепенно захватывает себе всё большее и большее жизненное пространство. И делается всё более ясно, что помешать ей мы не способны.
— Сколько… ей осталось? — дрогнувшим голосом спросил Герти.
— Если тенденции не изменятся, «Лихтбрингт» перейдёт под чужой контроль приблизительно за… восемьдесят или девяносто минут.
— К полуночи.
— Да, — мистер Беллигейл скривился, — Как и прогнозировал наш механический друг. Вот, отчего он сказал про двенадцать часов. Именно к этому сроку он установит полный и безапелляционной контроль над всем тем, что раньше именовалось «Лихтбрингтом». После этого мы окажемся в его власти уже безо всяких оговорок.
Герти не стал спрашивать, что случится после того. На этот счёт у него у самого были предположения самого неприятного толка.
Полтора часа. Быть может, уже меньше. Слишком малый срок, чтоб на что-то повлиять. Но, как известно, крысы борются до последнего глотка воздуха.
— Мистер Беллигейл, возможно, в моём распоряжении есть нечто, способное нам помочь, — выпалил Герти, едва лишь смог толком отдышаться.
Второй секретарь, вернувшийся было к пристальному изучению очередной мемокарты, вскинул на него удивлённый и насторожённый взгляд.
— Простите?
— Мне кажется, я знаю подходящее оружие против того, что захватило машину. И оно у меня в руках.
Герти торжественно продемонстрировал захваченную из библиотеки книгу. Потрёпанная, в строгом переплёте, она была массивной, как кирпич, и внушала необъяснимое уважение одним лишь только своим внешним видом.
— Мне казалось, вы говорили, что не являетесь специалистом по машинной логике, — насторожённо сказал мистер Беллигейл, глядя на книгу.
— Так и есть, я ничего не понимаю в машинных командах. Мы ошибались с самого начала. Слишком увлеклись механической частью проблемы, не попытавшись понять её природу в комплексе. Возможно, ещё не поздно это исправить. По крайней мере, я очень на это надеюсь.
Герти медленно положил книгу на стол. Мистер Беллигейл молча смотрел на неё не менее пяти секунд, прежде чем поднял взгляд на Герти. Теперь, помимо насторожённости, в этом взгляде явственно было ещё и искреннее беспокойство.
— Библия? Вы принесли Библию, полковник?
Герти почувствовал, что готов смутиться, точно школьник, принёсший на урок неверную книгу. Вместо этого он стиснул зубы и уверенно встретил отточенный прозрачным стеклом взгляд второго заместителя.
— Да, мистер Беллигейл. Если что-то и может нам помочь в этой проигранной войне, так это Святое Писание.
— Я сомневаюсь, что машина, уже не способная реагировать на аварийные команды, окажется потрясена посланиями из Ветхого Завета, — не скрывая язвительности, пробормотал мистер Беллигейл, — Или же вы успели за это время узнать что-то, чего мы все, специалисты по машинной логике, ещё не знаем.
— Успел, — подтвердил Герти, — Всё это время я провёл в библиотеке. И теперь могу утверждать кое-что наверняка.
— Мы все ждём, полковник.
Герти набрал побольше воздуха в грудь. Здешний воздух, несмотря на все усилия вентиляторов и насосов, был зловонным и едким, но сейчас это не играло никакой роли.
— Мы ошибались, когда пытались оценить нашего врага. Это была изначальная ошибка, которая породила неверную тактику. То, что пытается захватить Канцелярию и весь Новый Бангор, это нечто особенное. То, с чем мы никак не могли столкнуться, но волей покойного профессора, столкнулись.
— Вы говорите о мыслящей машине, которая пытается захватить власть у умирающего «Лихтбрингта»!
— Нет, — убеждённо сказал Герти, обозревая присутствующих и поневоле ощущая себя пророком перед толпой филистимлян, — Нет. Наш враг — не мыслящая машина. И не логический сбой, спонтанно породивший в механических недрах злонамеренное сознание. И даже не мёртвый профессор Нейман.
— Тогда кто? — нетерпеливо воскликнул мистер Беллигейл, — Кто наш враг?
Герти почувствовал, что ему нужен ещё один глоток обжигающего воздуха, чтобы закончить свою речь, пусть даже произнести оставалось лишь одно слово.
— Это сам Дьявол, — тихо сказал он.
Герти подумалось, что мистер Беллигейл отпустит какое-то колкое замечание, но второй заместитель вместо этого долго молчал, сверля своими бесцветными глазами подчинённого. Пожалуй, с его стороны это было неоправданной тратой драгоценного времени.
Молчали и прочие присутствующие. На минуту перестала шуршать бумага, стихли приглушённые разговоры. Герти ощутил себя центром внимания во всём кабинете. Не очень-то приятное, оказывается, чувство.
— Повторите, — попросил мистер Беллигейл, выглядевший скорее удивлённым, чем насмешливым, — Что вы сказали?
— Дьявол, — упавшим голосом повторил Герти и безотчётно положил правую ладонь на переплёт Библии, — Сатана. Люцифер. Князь Тьмы. Вельзевул. Мефистофель. Воланд.
Во взгляде мистера Беллигейла, которым можно было резать листовой металл, появилось что-то вроде сочувствия.
— Я понял, полковник. Всё в порядке. Мне следовало догадаться. Вас не затруднит принять эти пилюли? Лучше отдохнуть, здешний климат скверно воздействует на самочувствие. Пожалуй, вот что, примите пилюли и попытайтесь вздремнуть. Хотя бы там, в углу…
— Я не душевнобольной! — воскликнул Герти, с негодованием отстраняя от себя ладонь с пилюлями, — И не рехнулся от страха. Это Дьявол, мистер Беллигейл! Дьявол во плоти! Он завладел нашим «Лихтбрингтом» и с каждой минутой подчиняет себе его содержимое.
— Вы говорите о…
— О машине, одержимой Дьяволом. Всё верно. Возможно, это первый в истории случай одержимости, только речь идёт не о человеке, а о счислительной технике.
— Я придерживаюсь англиканской церкви! — заметил мистер Беллигейл с истинно-британским возмущением. Как если бы Герти осмелился произнести что-то, порочащую честь королевской семьи или Англии.
— Я тоже, — вздохнул Герти, — Я тоже[131]. Только Дьяволу, кажется, плевать на конфессиональные споры. Пожалуй, с его стороны это даже можно считать проявлением изначального коварства…
— Не представляю, как подобное вообще могло придти в вашу голову, полковник! Я-то всегда полагал вас трезвомыслящим джентльменом!
— И вот до чего нас довело трезвое мышление, — Герти обвёл рукой кабинет, — Мы пытались мыслить логически и рационально, как бедняга «Лихтбрингт». И именно поэтому терпим одно поражение за другим. Мы неверно определили тактику, неверно выбрали метод. И вот следствие. То же самое, что явиться на дуэль с рапирой, в то время, как противник взял в руки пистолет.
— Но Дьявол!..
— Я всё могу объяснить. Возможно, у меня нет времени на развёрнутые объяснения, но всё же…
— Да уж постарайтесь, — процедил мистер Беллигейл, всё ещё взирая на Герти с выражением разочарования и удивления.
— Всё было очень просто с самого начала, — Герти принялся объяснять, оправив на себе мокрую от пота рубашку, — Любой из нас мог догадаться. Это всё из-за самоуверенности. И нашей, и счислительной машины. Машина изначально была слишком самоуверенна, чтобы понять, с чем столкнулась. Она привыкла мыслить категориями, в которых не было места всему тому, что считается нерациональным. Поэтому Дьяволу не стоило ни малейшего труда свить логово в её внутренностях и начать планомерную экспансию…
— Если вы не потрудитесь предоставить каких-либо приемлемых доказательств, полковник, я буду вынужден приказать, чтоб вас отвели в отдельную комнату и заперли там. В этот роковой момент я не могу позволить, чтоб на настрой моих людей влияли… подобным образом.
— «Лихтбрингт». Откуда взялось это название? — напрямик спросил Герти.
Мистер Беллигейл наморщил лоб.
— Не могу припомнить… Кажется, машина изначально так называлась. Полагаю, профессор Нейман…