Some fish will be my prize;
But while I’m fishing,
The fish are wishing
Otherwise.
Входя в кабинет мистера Шарпера, Герти всякий раз ощущал себя дрессировщиком, по доброй воле забирающимся в клетку с тигром. Или с черной пантерой. Но у дрессировщика есть кнут, есть заткнутый за пояс револьвер, есть дежурящие возле клетки помощники, готовые в любую секунду стегнуть хищника водяным хлыстом из брандспойта. У Герти ничего этого не было. А если бы и было… Он почему-то был уверен, что в обществе секретаря Канцелярии Шарпера револьвер показался бы не опаснее шляпной булавки.
– Полковник! – Мистер Шарпер с распростертыми объятьями поднялся с кушетки, на которой обыкновенно проводил после завтрака около часа, листая поступившую за ночь корреспонденцию.
Состояла она из мотка телеграфных лент и великого множества разноцветных бланков, которые тонкие пальцы Лександра Шарпера подхватывали бесшумно и молниеносно, столь же быстро откладывая в разные стопки или отправляя в корзину для бумаг.
– Приятно видеть вас, даже в столь ранний час. Кофе? Сигарету?
Герти вежливо отказался. Шарпер имел обыкновение пить кофе настолько сладкий, что едва не слипались зубы, и густой, как вар, которым заливают брусчатку. Глаза Шарпера усмехнулись, ослепив Герти на миг замурованной в них зеленой искрой.
Ему повезло. Тигр был сыт, и тигр был в благодушном расположении. Настолько, насколько это возможно для хищника его породы. Герти чувствовал – подкожно, подспудно, – что достаточно совершить малейшую оплошность, выраженную одним взглядом или жестом, как из мягкой шерсти вынырнут зазубренные черные когти. И служащим долго придется отмывать клетку от кровавых, липнущих к подстилке клочьев того, что прежде было мистером Уинтерблоссомом…
– Я по служебному вопросу, – сказал Герти, чувствуя себя невероятно скованно и пытаясь компенсировать это уверенной жестикуляцией.
– Не сомневаюсь, полковник! – с готовностью отозвался мистер Шарпер. – Человек вроде вас не мыслит существования без службы. С моей стороны глупо было бы считать, что вы решили обсудить со мной рецензию в «Серебряном рупоре» на последнюю пьесу. Усаживайтесь поудобнее, прошу вас. Как вам ваш новый кабинет? Освоились?
– Обвыкаюсь понемногу.
– Хорошо. Если возникнет потребность в чем-либо, немедленно ставьте меня в известность. Сразу обращайтесь ко мне, не к мистеру Беллигейлу. Он прекрасный работник, прекрасный, но, между нами, немного крючкотвор.
Если у Герти и возникали ассоциации при мысли о мистере Беллигейле, то не с крючками, а скорее с пыточными крючьями. Но затрагивать эту тему в кабинете секретаря он не счел нужным.
Кресло для посетителей было необычайно мягким, обтянутым превосходной кожей, но Герти, усевшись на самый его край, ощущал себя так, точно взгромоздился седалищем на потертую от долгого использования пыточную дыбу каменной твердости. Это было в природе мистера Шарпера – влиять своим присутствием на любые окружающие его вещи. Герти успел обратить на это внимание за то время, что провел на службе в здании Канцелярии, хоть и встречался с секретарем лишь изредка.
Он прочистил горло, мгновенно высохшее, стоило лишь мистеру Шарперу обратить на посетителя выжидающий взгляд. Секретарский взгляд пронимал до глубины души, хотя, казалось бы, ничего страшного в нем не содержалось, если не считать дьявольской зеленой искры. И дружелюбная улыбка мистера Шарпера смягчала этот взгляд не более, чем ложка сахара может подсластить пинту яда гремучей змеи.
– Дело в том, что я уже обращался к мистеру Беллигейлу. По другому вопросу.
– Вот как? Ах да, знаю, он докладывал. Кажется, вы запрашивали материалы по одному из наших дел?
– Да, сэр. По делу… кхм… некоего Уинтерблоссома.
Шарпер щелкнул пальцами.
– Точно. Уже знаете, как его прозвали газеты?
– Н-не читал, – солгал Герти.
– Бангорская Гиена, – произнес Шарпер, явственно смакуя каждую букву. – Вот как они зовут его. Только, мне кажется, прозвище это не вполне отображает суть. Гиена – падальщик, примитивный хищник. Она не играет со своими жертвами. А Уинтерблоссом… Помните, что он сделал с тем бродягой в Уиндон-сквере?
Герти неуверенно кивнул.
– Что-то припоминаю, сэр.
– Пустил его на ремни, вот что. Я не удивлюсь, если этот парень работал прежде скорняком. Чрезвычайно точная и даже кропотливая работа. Словно распустил на нитки старый свитер. Удивительная штука – человеческое тело, верно, полковник? Кто бы мог предположить, что из одного человека может получиться ремень длиной сорок ярдов?.. Невероятно. Этой чертовой гирлянды хватило ему для того, чтоб опутать половину парка… На его счету уже четверо. И это за неполный месяц! Парень трудится так, словно надеется получить премию за сверхурочную работу по декорации улиц!
– Крайне необычный убийца, – согласился Герти, кусая губы. – Крайне.
– Он не убийца, – вздохнул мистер Шарпер, задумчиво разглядывая потолок собственного кабинета, украшенный изящной лепниной. – Уинтерблоссом – художник. Или мнит себя таковым. Он не берет денег, он не выдвигает требований, он просто убивает, причем каждое убийство обставляет так, точно это его собственный вернисаж.
– Художник, – выдавил Герти с нескрываемым отвращением.
– Человек, охваченный болезненным стремлением творить безумное искусство. Но мы пока не знаем, что представляют собой его полотна. Это попытка что-то сказать или же попытка что-то спросить. Нам надо понять его внутреннюю мотивацию, чтобы раскинуть сети. Затруднение лишь в том, что Бангорская Гиена, кем бы она ни была, без сомнения, безумна. А разум безумца – как закрытое ставнями окно, полковник.
– Несомненно, сэр. Но вы по-прежнему уверены, что мы преследуем Уинтерблоссома?
Секретарь поднял на него глаза.
– Что вы имеете в виду, полковник?
– Ну… Мы ведь не можем наверняка утверждать, что это настоящее имя Бангорской Гиены.
– Настоящее, – заверил его мистер Шарпер. – О случайности речи не идет. Во рту каждой жертвы мы обнаружили визитную карточку с именем Гилберта Уинтерблоссома. Гиена не прячется от нас, наоборот, получает удовольствие от того, что водит Канцелярию за нос. Даже зная ее имя, мы не можем загнать взбесившегося хищника в клетку… Вы ведь знаете про лица?
– Лица?..
– Ах да, об этом не писали в газете. Ни к чему разводить панику в городе. Он срезает лица своих жертв, – пояснил мистер Шарпер. – Начисто. Положительно, этот мир делается безумен.
Покачивая головой, мистер Шарпер взял следующий бланк и принялся его читать, быстро пробегая глазами строки. Выждав несколько секунд, Герти кашлянул.
– Сэр… Я слышал, что по делу Уинтерблоссома наметились некоторые подвижки.
– В самом деле?
– Насколько мне известно. Сэр.
– Подвижки – это, наверно, слишком сильно сказано. – Мистер Шарпер мгновенным движением разорвал один из бланков и отправил в корзину обе его половинки. – Но, наверно, можно сказать, что первый наш шаг уже сделан. Об исходе говорить пока рано, однако, однако… Скажем так, у нас есть первая ниточка, которую мы уже вплетаем в висельную веревку для Бангорской Гиены.
Мистер Шарпер улыбнулся своей метафоре. Герти улыбнулся тоже, хотя улыбка и норовила примерзнуть намертво к зубам.
Нитка, значит?..
Он давно ожидал этого. Со страхом, ночной крысой, точащей кости, и одновременно с ощущением неизбежности. Разумеется, Канцелярия рано или поздно должна была выйти на след. Но что это за ниточка, оставалось только гадать.
Крысы Канцелярии, без сомнения, рассыпались по всему городу, вынюхивая, выискивая и высматривая. Герти не сомневался, что они уже перетрясли весь Новый Бангор до основания, от трущоб Клифа до респектабельных заведений Айронглоу, от цехов Коппертауна до изысканных особняков Олд-Донована. Крысы – необычайно ловкие и юркие создания, способные проникнуть в любую щель. В Новом Бангоре не было щелей, в которые они бы не смогли засунуть свой нос.
Герти не представлял, в каком направлении движется расследование и о каких нитках толкует секретарь, но догадывался, что усилия предприняты немалые. Без сомнения, крысы Канцелярии уже допросили всех свидетелей, если таковые имелись, равно как и тех, кто обнаруживал тела. С кем они могли поговорить?
Благодарение Господу, «Мемфида» давно покинула остров, значит, до того офицера, с которым Герти говорил в свое время, они не доберутся. Но остались другие люди. Например, полисмен, у которого Герти спрашивал дорогу до Канцелярии.
«Уинтерблоссом? Позвольте, позвольте… Да, я и в самом деле помню такого джентльмена. Остановил его на Каунт-стрит. Он с самого начала показался мне странным. Внешне спокойный, но сразу стало видно, что за этим что-то прячется. Очень неприятный тип. Спросил у меня дорогу до Майринка. Отчего-то искал дорогу в Канцелярию, представляете?..»
От подобных мыслей мгновенно накатывала мигрень, а болезненное и излишне живое воображение принималось рисовать картины, одна другой страшнее.
…Душный и зловещий зал суда, на месте лиц присяжных – шевелящие усами крысиные морды. Тщетные попытки объяснить судье, что все это – цепь роковых совпадений, к которым он, Гилберт Уинтерблоссом, не имеет ни малейшего касательства. Стук молотка, напоминающий глухие удары палаческого топора по плахе. Приговор. Звенящие кандалы на ногах. Полисмены, тащащие упирающегося Герти в сырой подвал…
Герти с трудом вынырнул из этой липкой лужи, порожденной его излишне живым воображением. Несмотря на царящую в кабинете секретаря тропическую жару, он почему-то ощущал ледяной озноб.
– Странный тип этот Уинтерблоссом, – продолжал между тем мистер Шарпер, глядя в свои бумаги и не замечая некоторой скованности собеседника. – Он как будто вынырнул из океана. Мои клерки перетрясли записи всех городских контор, ни в одной из них на службе не состоял Гилберт Н. Уинтерблоссом. Ни в одной. Значит ли это, что имя – подкинутая нам фальшивка? Ну, это мы узнаем в свое время. Обещаю вам. Если ниточка наша окажется достаточно крепка, уже через некоторое время вы сможете самолично взглянуть в глаза этому хладнокровному убийце.