Обеда не было. Перекусили так, на скорую руку – Марулле и Кадри пора было приниматься за подготовку вечернего стола.
– Андрюша! – отвела его в сторону Кадри. – Мы с Маруллой займемся готовкой. Бери Димитру, сходите, погуляйте часик.
– Зачем?
– Затем, чтобы она знала, что ты не чудовище. Я прошу. Для меня можешь?
– Могу.
– Дими!
– Чего?
– Сходи, проветри моего мужа!
– А ты?
– А мы с мамой сегодня генералы жестяных кастрюль!
– Что ты с ней сделала? – Марулла вопросительно смотрела на Кадри.
– В смысле?
– В смысле, что она снова нормальная.
– Поговорили.
– Посуду не били?
– Нет, обошлось.
– Я мать, я желаю ей только добра.
– Марулла, главное, чтобы она сама себе его желала.
– Как ты права, девочка моя.
– Андрей, иди сюда! – Кадри открыла дверцу духового шкафа. – Варежки надень. Доставай! Только осторожно, она тяжелая! Не урони!
За стол сели в четверть двенадцатого. Костас молчал, улыбался, подливал всем вина. Кадри съела кусок индейки, несколько ложек салатов и поняла, что сегодня в нее больше никакая еда не влезет. Обычная история человека на кухне – пока готовишь, напробуешься, вроде всего по чуть-чуть, а места больше нет. Беседа не клеилась: у Костаса только греческий, у Андрея русский и английский, поэтому мужчины из общения между собой автоматически выбывали. Ну а Марулле, Димитре и Кадри тоже особо говорить было не о чем. Сидели, перебрасывались ничего не значащими фразами, выходили то и дело – кто вместе, кто порознь – на веранду на перекур.
Старые часы в гостиной пробили двенадцать. Марулла принесла здоровенный торт. Андрей наклонился к Кадри, прошептал на ухо:
– Случайно, не морковный?!
Кадри посмотрела на него серьезно:
– А ты попробуй!
И тут же громко рассмеялась. Марулла и Дими-тра не поняли. Кадри перевела им анекдот про пекаря, кролика и морковный торт. Костас долго смеялся. Потом встал с бокалом. Кадри придвинулась ближе к Андрею – переводить.
– Я уже немолодой человек. Я не знаю никаких иностранных языков. Я никогда не уезжал с острова. И говорить я не умею. – Костас ненадолго замолк. – Я работаю, сколько себя помню, с малых лет, и по-другому я жить не умею. Я пришел в этот дом давным-давно. Я потерял все, что у меня было, а дом этот был для меня чужим. Самое страшное, что я потерял тогда – я потерял надежду. – Костас снова замолчал. Повернулся к жене.
– Ты вернула надежду. А за надеждой ко мне, – Костас с трудом подбирал слова, – нет, не ко мне. В меня. За надеждой в меня вернулась жизнь. Мне было немногим за тридцать, и я не понимал, зачем я живу. Я не хотел жить. Теперь мне скоро семьдесят, и я хочу жить. Потому что понимаю, зачем я живу.
Костас вышел из-за стола. С бокалом в руке, прихрамывая, прошелся по гостиной – вперед, назад. Все ждали.
– Я понял, понял самую главную вещь. Я не знаю, как выглядит Бог и где он живет. Я понял, зачем я здесь. Я здесь затем, чтобы передать надежду, полученную мной от матери и отца, своим детям. – Костас осекся. – Моему ребенку. Димитра, я верю в тебя и надеюсь на тебя. Посмотри, у тебя есть друзья. Близкие друзья. Посторонних нет за этим столом. Доченька, теперь настало твое время. Нести надежду, чтобы передать ее дальше. Тот, чье рождение – праздник для нас сегодня, у него большое сердце. Он когда-то поделился своей надеждой с каждым из нас. С каждым из прошлых и будущих поколений. Нам нельзя обмануть его ожиданий. Будьте счастливы. С Рождеством вас!
– Медвежонок… – Марулла обняла мужа, – я… – Но ничего не смогла сказать, просто спрятала лицо на его груди.
– Мама, папа! – Димитра влезла между родителями, как когда была еще совсем маленькой, крепко сжала обоих и замерла.
Вот, посмотри. Она не плачет, думала Кадри. Она не плачет. Значит, сегодня она стала взрослой.
– Давай пойдем погуляем! Совсем спать не хочется. Андрюша, давай, давай!
Они вышли на улицу, в штиль и высокое ясное небо.
– Андрюш, как жить будем?
– Будем. Счастливо. Долго.
– Ты уверен в себе?
– Я уверен в тебе.
Доктор Сепп. Что вы делаете в моей жизни? «Вам не следовало делать того, что вы сделали. Я сожалею, что вынужден вам это говорить». Что вы делаете с моей жизнью? Сегодня Рождество. Я… я не ждала вас. Уйдите, прошу! Нет, не так. Сегодня Рождество. Особая ночь. Вы правы, доктор. Вы во всем правы.
– Андрей.
– Что?
– Я бесплодна.
– Не понял.
– Я не могу иметь детей.
– Как?
– Вообще. Не могу. И никогда не смогу.
Небо покачнулось? Да. Это он взял меня на руки.
– Андрюша.
– Да.
– Ты понял, что я сказала?
– Я слышал.
– Но ты понял?
– Нет.
– Почему?
– Потому что никогда не говори «никогда».
Глава 29
Андрей ехал в Пейю. Вечерело, предзакатное небо горело бордовым. Будет ветрено, не иначе. Вчера Андрей позвонил Доку – договориться о встрече.
– Что-то произошло, Андрей?
– Вам как сказать – дипломатично или по правде?
– Я не дипломат, Андрей. Вы тоже. Говорите как есть.
– Док, мне нужна ваша консультация.
Дверь открыла пожилая женщина в белом переднике. Улыбнулась, немного отступила назад и в сторону:
– Вы, должно быть, Андрей?
– Да, мэм, вы правы. Я Андрей.
– Хозяин немного задерживается. Просил принять вас в кабинете до его прихода.
– Спасибо, мэм.
– Чай, кофе?
– Пожалуй, ничего. Разве что стакан воды.
Странный дом. Совершенно невзрачный снаружи и непростой внутри. Такое впечатление, подумал Андрей, что в доме нет мебели. На самом деле, мебель, конечно, была. Но не ощущалась – светлое дерево, стекло и матовый металл. Скругленные углы, длинные монотонные горизонтальные поверхности, угадываемые разве что по неслучайным образом расставленным неброским вазам и со вкусом разложенным безделушкам. Едва заметные встроенные шкафы. Строгие пастельные гобелены в стеновых промежутках. Обстановка гостиной создавала впечатление, будто перед тобой огромный трансформер, а его полный функционал доступен и понятен только хозяину.
Женщина открыла кабинет, пригласила Андрея войти и затворила за ним дверь. Горел мягкий нижний свет. На ворсистом ковре в центре стоял небольшой не то журнальный, не то кофейный столик. Вокруг него – три бесформенных мешковатых кресла с мягким наполнителем, какие любят ставить в неформальных офисных пространствах дорогих интернет-компаний. Окно от пола до потолка, за ним угадывается небольшая веранда с видом на море. В одном из углов – небольшой рабочий стол, на нем лишь клавиатура и ничего больше. Три монитора над столом, подвешенные к потолку, – их можно двигать и как угодно поворачивать. У другой стены – модульный звуковой аппарат и напольная акустика.
Андрей утонул в кресле. Отхлебнул принесенную домработницей воду, нажал «плей» на пульте. Аппарат ожил, мягко засветился синим. Голос Фред-ди, казалось, повис в воздухе.
There’s no time for us
There’s no place for us
What is this thing that builds our dreams
Yet slips away from us?
Who wants to live forever?
Who wants to live forever?[56]
– Андрей, простите великодушно, опоздал! – Док вошел в кабинет, на ходу снимая пиджак и вешая на спинку кресла. – Я весь внимание!
Как он сказал – «опоздал», так просто и без выкрутасов. Теперь ведь никто не опаздывает, все задерживаются, словно сплошные особы королевской крови кругом, усмехнулся Андрей.
– Док, во-первых, куда мне тут спешить, а во-вторых, в прошлый раз мы расстались, перейдя на «ты».
– Точно, причем первым на «ты» перешел я. Так и оставим? Не возражаете, прости, не возражаешь?
– Какие возражения! Тем более я сам напросился на встречу. Док, у меня большие перемены в жизни. И не знаю, чего в них больше, хорошего или плохого…
Андрей говорил минут десять. Док слушал молча. Набил трубку, хотел было раскурить, но просто положил рядом.
– Андрей, вот смотри. Есть такая штука – устное народное творчество. Только не очень разумные люди пренебрегают мудростью, сквозящей из каждой его щели.
– Ты о чем, Док?
– Летел воробей, да так замерз, что упал на землю. Окоченел уже, концы отдает. Вдруг из проходящей мимо коровы вывалилась куча говна – прямо на него. Отогрелся воробей, высунул башку наружу и от счастья зачирикал. Услышала его кошка, подошла, разгребла говно лапами, вытащила воробья и сожрала. Мораль: не всяк тот враг, кто насрал на тебя, не всяк тот друг, кто тебя из говна вытащил. А если уж попал в говно – сиди и не чирикай!
Док, наконец, раскурил трубку. Кабинет наполнился изысканным терпким запахом.
– Нравится? – спросил Док.
– Что? Табак?
– Притча.
– Не знаю.
– А если подумать, Андрюша?
Андрей поднялся из обволакивающего его низкого бесформенного кресла.
– Не нравится.
– Почему?
– Вывод мерзкий.
– Ты прав. Все справедливо и все хорошо, за исключением вывода. Как раз если уж попал в дерьмо, то чирикать нужно обязательно. Другое дело, что следует отличать ситуации, когда чирикать, а когда нет. А теперь предельно честно ответь на три моих вопроса. Но только честно. Можно грубо – но обязательно честно.
– Я готов.
– Вопрос первый. Кто она для тебя?
– Она лучшее, что было и есть в моей жизни.
– Я понял, Андрей. Вопрос второй. Ты можешь отказаться от нее?
– Нет. Не могу.
– Третий вопрос. Он же последний. Чем ты можешь пожертвовать ради нее?
– Собой.
Док встал, вышел из кабинета. Вскоре вернулся. В руке нес чемоданчик странного вида – деревянный, лакированный, обшарпанный. Было видно, что вещь старая и, судя по всему, видавшая виды. Док положил чемоданчик на пол рядом со своим креслом.
– Что я тебе скажу, Андрюша. У тебя есть два выхода. Вернуться назад и выйти через вход. Или пойти вперед. Назад ты не пойдешь. Так?