Кидд, Ливингстон и Белломонт почти одновременно кивнули.
Парик продолжил:
– Вторая бумага – это королевский декрет, подписанный сегодня утром. Из него следует, что вы наделяетесь полномочиями по борьбе с пиратами во всех частях света, где они имеют обыкновение и наглость промышлять. Понятие борьбы в данном случае включает право ареста, заключения под стражу для доставки в королевский суд. В случае необходимости вам дозволяется казнить тех, кто безусловно уличен вами в пиратской деятельности. В декрете перечислены имена тех пиратов, что вызывают наибольшую обеспокоенность у правительства его величества. Это Том Уэйк, Уильям Мэй, Роберт Каллифорд, Томас Тью, Сэмюэль Берджесс, Энтони Стайлз, Джошуа Корби.
Прошу обратить внимание, что декрет дает вам полномочия в борьбе с ними, но отнюдь не предписывает непременно их всех выловить. Вы прежде всего должны помнить о своей основной цели, а борьбу с пиратами рассматривать как важную, но лишь попутную задачу.
Капитан снова кивнул.
– Теперь третий документ. На первый взгляд он носит лишь дополнительный характер, но на самом деле он дает вам весьма ценные полномочия. Никогда ни один капер, ни один королевский капитан таких прав не получал. Он также подписан его величеством. Из него следует, что вы имеете право оставлять на борту своего корабля всю добытую вами добычу, не сдавая ее властям. Он выписан специально для того, чтобы какой-нибудь ретивый провинциальный губернатор не решил наложить руку на вашу основную добычу.
– Я понимаю вас.
– Надеюсь. Надеюсь также и на то, что вы понимаете – этим документом бравировать не надо. Умного человека это может навести на мысль, что вы обладаете какими-то тайными полномочиями сверх тех, что объявлены. Доставайте его из своего сундука, только если возникнет реальная опасность.
– Я понимаю вас.
– Теперь я сказал вам все, и мне остается лишь пожелать вам счастливого плавания.
На этом странная встреча и закончилась.
Никаким обедом особая договоренность скреплена не была.
Судя по поведению лорда Белломонта, он и не ждал ничего подобного.
Американские гости вышли из английского особняка, погрузились в свою огромную карету и отбыли восвояси.
Кидд не удержался и поинтересовался, кто такие эти господа, с которыми ему сейчас пришлось столь приятно беседовать.
Его превосходительство вздохнул.
Ливингстон объяснил:
– Это были государственный канцлер, морской министр, министр иностранных дел и министр юстиции в правительстве его величества.
– А-а, – сказал капитан Кидд.
Через два дня «Приключение» отбыло в Новый Свет. На этом настаивал лорд Белломонт, и у него были три причины для этого.
Во-первых, ему нужно было попасть к месту своей постоянной службы как можно скорее. Кто-то из оппозиционных депутатов сделал запрос в парламенте, на каком основании губернатор одной из важнейших заморских колоний прохлаждается в столице, в то время как военные действия бушуют совсем рядом с Нью-Йорком и Массачусетсом.
Во-вторых, Белломонт настаивал на том, чтобы команда была набрана в Новом Свете, потому что вокруг «Приключения» успели в лондонском порту возникнуть какие-то слухи. Его превосходительство не желал рисковать ни в малейшей степени.
В-третьих, он желал лично проверить мореходные качества купленного корабля. Недостаточно посмотреть судно у причала и облазить его трюмы, чтобы составить полное о нем представление.
Кидд был не в восторге от этой задержки, хотя и его грела возможность лишний раз взглянуть на любимую жену перед длительным путешествием в Индийский океан.
Путешествие прошло без приключений, в основном за карточным столом.
Как только судно пришвартовалось в нью-йоркском порту, Кидд помчался навестить супругу, чем весьма озадачил лорда Белломонта, давно миновавшего в своей супружеской жизни период горячих страстей и сладостных встреч.
Еще больше его удивило то, что капитан абсолютно равнодушен к тому, с какими людьми ему предстоит совершить предстоящее плавание. Когда он поделился своими мыслями на этот счет с Ливингстоном, тот попытался его успокоить:
– Это его стиль – беспечность. Он никогда ни к чему не готовится специально.
– Вы же говорили, что он шотландец.
– Знаете поговорку: «и среди шотландцев встречаются птицы». Уильям – одна из них.
Губернатор вздохнул и махнул рукой.
И набрал команду сам.
Старшим офицером он назначил капитана Канинга. В основном потому, что тот был полной противоположностью Кидду.
Тупой служака. Исполнительный, основательный, уставобоязненный.
Если бы была возможность, Белломонт именно его отправил бы за алмазом.
Вторым помощником и штурманом одновременно стал лейтенант Робертсон. Губернатора пленил его послужной список и отзывы прежних начальников, вписанные в патент. Все они в один голос утверждали, что лейтенант Робертсон – большой мастер своего штурманского дела, офицер трезвого поведения. При личном знакомстве этот длинный, узкоплечий субъект с лошадиными зубами и мрачноватым взглядом также не произвел впечатления авантюриста.
Лорду Белломонту, очевидно, следовало бы задуматься, почему столь ценный офицер так часто менял места службы. Не являлись ли лестные отзывы командиров своеобразной платой за готовность убраться с глаз долой?
Губернатор не задумался.
Третьим важным лицом, введенным в команду лично Белломонтом, был Уильям Мур, канонир. Замечательным в нем было то, что он родился на Лонг-Айленде, то есть прекрасно знал местные воды, что, впрочем, вряд ли могло помочь в плавании вокруг Африки. Лорд Белломонт, как всякий приезжий правитель, держал в подсознании мысль о том, что он должен в какой-то мере использовать аборигенов. Назначением Мура в команду он удовлетворил свою подсознательную потребность.
Надо сказать, не к пользе аборигена.
Но об этом много ниже.
Теперь о семейных перипетиях капитана Кидда.
Интересно, что свою обожаемую жену он застал в саду, за обильным и веселым ужином с друзьями, среди которых было подозрительно много докторов, пользовавших ее перед отплытием мужа в Англию.
Может быть, таким образом она выражала им свою признательность. Правда, оставалось неясным, за что она им, собственно, благодарна. За то, что отплыл муж, или за то, что ей полегчало.
А полегчало весьма.
Пробравшись меж кустами лавровишни и мегаллании, Кидд увидел Камиллу с куском жареного мяса на вертеле. Мяса, политого острейшим перечным соусом. Причем во второй руке у нее был большой бокал с красным сладким вином.
Состоялась немая сцена.
Камилла все же довольно быстро сориентировалась и рухнула в обморок, чтобы избежать немедленных объяснений по поводу своего здоровья.
Обморок и сам весьма выразительно говорил о нем.
Доктор Джонсон принял удар капитанского недоумения на себя. Он сказал, что сегодняшнее празднество – это первая попытка миссис Джонсон выбраться на свежий воздух после многонедельного затворничества. Вчера она почувствовала себя лучше, и тогда они (он повел рукой в сторону остальных присутствующих врачей) решили собраться на консилиум, чтобы определиться, может ли она вставать без риска нанести вред своему состоянию. Тяжелому, но стабильному в последние месяцы.
– И что же решил консилиум? – с трепетом спросил внезапно вернувшийся муж.
Джонсон развел руками, как бы показывая, что он их умыл:
– Вы сами все видите.
Нюхательные соли, спешно принесенные горничной, уксусные примочки к вискам возымели действие. Сознание вернулось к хозяйке, она выразила слабую радость по поводу возвращения мужа из дальнего странствия.
– Я не вернулся, – извиняющимся тоном сообщил Кидд, – я только заехал окончательно проститься. Как только будет набрана команда, мы отправимся дальше.
Сообщение, что встреча с мужем будет недолгой, благотворно подействовало на миссис Джонсон, она расположилась в плетеном кресле поудобнее, выпила еще глоток вина, но флакон с нюхательной солью велела не уносить.
Капитан поведал ей о перипетиях своего предварительного плавания.
– Что Лондон?
– Как вам сказать, я его толком и не рассмотрел, думал все время о вас.
– Но хоть в Ковент-Гардене или в Линкольн-Ин побывали, я надеюсь?
Кидд виновато улыбнулся:
– Театры не слишком влекут мое воображение.
– Ах, а мое влекут. – Снова виноватая улыбка.
– Когда же вы вновь отправитесь?
– Вы так спрашиваете, будто вам не терпится.
Камилла опустила веки.
– Мне не терпится, чтобы вы поскорее вернулись. А ведь этого нельзя сделать, сначала не уплыв.
– Феона! – Это уже было обращение к горничной, та быстро открыла флакон и поднесла его к трепещущим ноздрям госпожи. Камилла откинула голову и глубоко задышала.
Доктор Джонсон кинулся к ее ручке и вдумчиво пощупал пульс. Потом серьезно сказал, обращаясь к своим жующим коллегам:
– Опять приступ. Нам не следовало так рисковать. Свежий воздух, говядина и мадера пока не для нее.
– А что для нее? – потрясенно спросил встревоженный муж.
Врач потер пальцем переносицу.
– Виноград, мороженое и полное затворничество. Слуги, стоявшие наготове под деревьями, бросились выполнять врачебное указание. Кресло вместе с больной уплыло в дом. Лицо капитана посерело от печали.
– Как все-таки называется ее болезнь, доктор?
– Я же писал вам на бумаге.
– Латынь для меня – закрытая книга, вы не могли бы мне объяснить причину этой страшной хвори как-нибудь попроще, я был бы вам весьма обязан.
– Вы мне и в самом деле слегка обязаны, я ведь наблюдаю и консультирую вашу супругу фактически бесплатно. Не будем же мы считать этот легкий ужин гонораром.
– Конечно, не будем. – Кидд полез за своим кошельком. – Но тем не менее хотелось бы знать, что с ней?
Джонсон медленно и старательно вновь потер переносицу, подергал носом, отгоняя аппетитный запах, валивший клубами от жаровень, и сказал:
– Общее ослабение внутренних органов. И печень, и почки, и селезенка отказываются служить организму. И медленно угасают. Я уж не говорю о желчном пузыре.