Но церковь и королевство встретились не только в плане идеальном.
Если мы хотим хорошо уяснить положение этих двух институтов в эпоху Капетингов, то необходимо отгородиться в том, что касается церкви, от большей части представлений, которые у нас бытуют о современной церкви. Наша современная концепция церкви является концепцией целиком духовной. Мы видим в ней институт, действующий исключительно в моральной области, независимый от светской власти в той мере, в которой он смыкается на духовных и нравственных действиях, хорошо организованный и централизованный, с главою, руководство которого никто не смеет оспаривать. Организация целиком международного характера, полностью отказавшаяся от преобладания над телами, но необходимая всем тем, кто составляет в ней абсолютное единство веры и доктрины, без малейшего учета этических или духовных различий.
Церковь, которую знали Капетинги, совсем другая. Вне сомнения, догматы и мораль, в которой она наставляет, в целом те же, что и в церкви нашего времени. Но церковь капетингской эпохи знает лишь относительную централизацию даже к концу династии. Иннокентий III — современник Филиппа-Августа. Эта церковь не ограничивает свою активность духовной областью. Она является собственником, и значительным, земель, населенных многочисленным народом. Она — светская власть в еще большей степени, чем духовная, и в качестве таковой глубоко проникает в общество, в котором живет.
Надо спуститься к истокам, чтобы обрисовать положение церкви во Франции в эпоху Капетингов.
В меровингском обществе, сразу же после франкской победы[112], единственным устоявшимся институтом является королевство. Король правит в силу настоятельно необходимой традиции. Церковь видится лишь как один из ликов этой королевской власти. Священники считают короля избранником Божьим, Они рассматривают его власть как божественное представительство. В действительности же божественное право не создало права королевского, оно его освятило.
Королевская власть не является исключительно религиозной. Меровингский король не только представитель государства, он — его хозяин, собственник. Он располагает своим королевством как частной собственностью; его право на правление личное, неотменяемое, наследственное. Это — деспотизм, смягченный лишь запретом убивать.
Церковь склоняется перед этой властью. Король покровительствует ей, обогащает, оставляет свое право, свою внутреннюю конституцию, но не приобщает к управлению. До конца VI в. церковь существует в государстве, не смешиваясь с ним. В течение VI в. вырисовывается движение, развившееся в следующем столетии. Церковь старается стать публичной силой, некоторое число ее канонов входит в королевское законодательство, но сам король остается вышестоящим и его власть над религиозным обществом воплощается в положении епископов. Последние приносят королю клятву верности и должны повиноваться его приказам. Епископ не может без разрешения короля покидать свой диоцез. Единственный хозяин территории, король лишь допускает с собственного одобрения отправлять правосудие. Наконец, он может вносить изменения в диоцезы. Он может вмешиваться в каноническое законодательство, так как последнее действует только с его согласия. Наконец, он назначает, когда хочет, епископов.
Такое же положение поддерживалось и при Каролингах. В их время, как и при их предшественниках, нет различия между церковным и светским обществом. Это подтверждено эдиктом в Туей (865 г.), и теоретики этой эпохи Иона Орлеанский и Седулий Скотт не думают иначе.
Под влиянием восстановления империи в лице Карла Великого, император — а позднее и каролингский король — рассматривается как глава церкви. В качестве слуги Бога, его «викария в управлении церковью», по выражению Седулия Скотта, он следит за верой и нравами. Скорее во дворце, нежели в Риме, решаются церковные дела. Епископы становятся императорскими чиновниками, графами в области духовного.
В качестве служащего епископ получает светское имущество. Епископат одновременно становится областью мирского и официальной должностью в области духовного. В качестве чиновника епископ вверяет свою судьбу в руки суверена. Последний же имеет над епископством власть (potestas), осуществляемую во время вакансии фьефа (это — регалия, т. е. королевское право), которую он передает назначаемому им церковному чиновнику.
Дабы приблизиться к феодальной теории, оставалось только связать вассалитет епископа с дарованием епископства. Эта трансформация совершилась путем попадания в руки покровителя-суверена древнего права имущества святого, патрона церкви, права слишком неопределенного, чтобы кто-то его поддерживал или защищал.
Таким образом суверен присовокупил к нему такое достоинство, как земля, избрание епископа как собственность церкви. Здесь перед нами оммаж, инвеститура, феодальная форма выборного права.
Естественно, в течение IX и X вв. права короля на церковь претерпевают ту же участь, что и права регалии. Крупные феодалы, ведущие происхождение от каролингских графов, разделили их. Для периода приблизительно в два столетия старый альянс церкви и королевства разрушился в пользу сеньориальной власти.
К концу X в., когда к власти приходит династия Капетингов, большая часть епископств была зависима от знатного сеньора — короля или одного из его великих вассалов. Назначение епископа осуществляется путем инвеституры, которая распространяется одновременно на юрисдикцию, церковь и домен. Это назначение обязывает того, кто его получает, к отношениям оммажа и верности, — последние два слова выражают более или менее тесную личную связь, еще плохо определяемую и очень отличную от связи подчинения.
У Капетинга, как и у его великих вассалов, были епархии, называемые королевскими, что следует из списка этих епархий в течение двух первых столетий этой династии. Гуго Капет располагает престолами в Мансе, в Турской провинции; в Шартре, Орлеане, Париже, Мо и Сансе, в провинции Санс; в Бове, Санлисе, Суассоне, Нуайон-Турне, Лане и Реймсе, в провинции Реймс; в Лангре, в провинции Лион; в Пюи провинции Буржа. Роберт Благочестивый добавляет к ним престолы в Труа и Оксерре в провинции Санс, в Шалоне-на-Марне в провинции Реймс, в Маконе в провинции Лион, и в Бурже в одноименной провинции. Генрих I теряет Майскую епархию; Филипп I обогащается за счет Турской епархии в одноименной провинции, Теруанской и Амьенской в провинции Реймс, Шалоне-на-Марне в провинции Лион. Людовик VI добавляет епископство Аррасское в провинции Реймс, а Людовик VIII — епископство Отенское в провинции Лион, Мандское в провинции Бурж и Агдское в провинции Нарбонне.
Все, что мы сказали о епископствах, частично относится к приходам и монастырям, и список королевских монастырей с 987 по 1180 гг. насчитывает 65 религиозных учреждений, бывших — но не всегда — королевскими монастырями.
В течение всего этого периода папство, даже во времена Григория VII, успешно трудившееся над тем, чтобы прибрать к рукам церковь, имело, во всяком случае, во Франции очень относительную власть, распространявшуюся только на область духовного. И даже в этой области вопреки клятве, даваемой епископами при их посвящении, они не становятся «людьми» папы.
То же самое касается отношений епископов с их метрополией, как мы сегодня выражаемся, с архиепископом. Он — их вышестоящее церковное лицо. Это он посвящает их в сан епископа, но не является их сюзереном или сувереном.
Добавим, наконец, что эти епископы и аббаты часто рекрутируются в благородном классе и, естественно, разделяют его идеи, обладают в феодальной иерархии своими личными владениями.
Наконец, нужно без преувеличения рассматривать епископат или аббатство в капетингскую эпоху и особенно в первые два столетия этого периода как что-то вроде церковного феодализма, не могущего в отличие от светских феодалов увеличивать свои феодальные владения, над которыми король сохраняет теоретические права короля или каролингского императора.
Ибо даже не переставая ценить феодальные светские связи, капетингское королевство никогда не отказывалось от требования уважать церковью права короля. В королевских епископствах и монастырях капетингский суверен всегда требовал, чтобы его воля учитывалась во время избрания епископа или аббата. Надо было испрашивать у короля согласия на избрание преемника усопшего прелата. Часто, если не всегда, на избрании председательствует королевский эмиссар. И эти выборы не имеют никакой связи с тем, что мы понимаем сегодня под этим словом. Нет тайного голосования. Называют имя и избиратели принимают его. Надо провозгласить и принять имя кандидата, хорошо знакомого суверену, потому что последний во время того, как престол пустует, берет в свои руки светскую власть епархии или монастыря и, естественно, если избираемый ему не нравится, будет чинить трудности в возвращении этой власти. Кроме того, он может отказаться признать выборы.
Если же он принимает последние, то новоизбранный должен принести ему клятву, и клятву, связывающую его лично, вроде той, которую приносили реймские архиепископы, начиная с Арнуля, избранного в 989 г., в которой меняются только имена собственные: «Я, Арнуль, архиепископ Реймский, обещаю королям Гуго и Роберту полностью хранить им верность, давать им помощь и совет во всех делах, не предоставлять ни помощи, ни совета их врагам, впадая в умышленную неверность»[113].
В этих условиях понятно, что история капетингской династии тесно переплетена с историей церкви в королевстве. Во всякий момент мы видим, как король вмешивается в дела королевских епископств, которые, и это надо подчеркнуть, не всегда расположены исключительно на территории собственно королевского домена и которые часто вторгаются при помощи королевской власти в домены крупных вассалов.
И поскольку епископства и аббатства часто конфликтуют с династиями или местными сеньорами, более или менее независимыми от короля, поскольку не могут ждать материальной поддержки от очень слабой метрополии или очень далекого папы, их главы охотно поворачиваются к единственной светской власти, выражающей готовность им помочь