Эта трансформация происходила медленно и не везде одинаково. К примеру, несомненно, что администрация англо-нормандских суверенов в Нормандии уже на момент присоединения герцогства к французской короне насчитывала некоторое количество специальных агентов. То же самое было в Анжу, и конечно, в определенной степени на других территориях Плантагенетов. Когда Шампань присоединится к французской короне, в распоряжении последней будет полная администрация, к которой Капетинги мало чего добавят. Французская королевская власть воспользовалась здесь плодами трудов великих феодальных династий, которые с этой точки зрения во многом ее опередили.
Но все это было несколько несогласованно, и у мелких сеньоров часто, как в старом патримониальном домене Капетингов, была зачаточная административная организация. То же самое было на Юге, и еще Симон де Монфор пытался это устранить.
Именно специализация королевской курии повлекла общее движение, докатившееся постепенно до всех частей домена. Процесс ее развития много раз описан, но описания, на наш взгляд, не настаивают на медлительности, с которой комиссии по правосудию и финансам при королевской курии преобразовывались в постоянные отделения, организованные как независимые. Есть представление счетов Тампля от 1203 г., и общий счет за этот год дает доказательство этого. В этом году появилась маленькая комиссия из специалистов, чтобы разобраться в счетах бальи. И ордонансом, который Палата счетов всегда рассматривала как хартию своего основания, является ордонанс Вивье-ан-Бри от января 1320 г. Начиная с правления Филиппа-Августа происходили регулярные сессии королевской курии, специализирующиеся на судебных делах; но именно ордонанс Филиппа III от 1278 г., и особенно два ордонанса Филиппа V от 1319 и 1320 гг. действительно реорганизовали Парижский парламент в юридическое отделение Королевской курии.
Но и здесь прошлое полностью не исчезло. Королевская курия продолжает существовать. Мы видим, что она собирается от случая к случаю. До середины XIV в. члены специализированных секций получают свою нормальную плату. И если Парламент и Палата счетов имеют постоянный персонал, подготавливающий работу, то они действуют официально и существуют в действительности лишь во время периодических сессий различной длительности. Наконец, «совет» короля, на который суверен созывает тех, кого хочет, и где рядом с принцами крови восседают крупные прелаты, знатные сеньоры, «familiares» короля, члены Парламента и Палаты счетов, представляет собой группу дворцовых советников, помогавших править первым Капетингам.
Параллельно специализации возникают низшие эшелоны королевской администрации. Мы видим, как постепенно рядом с представителями королевской власти в провинциях, бальи или сенешалами, появляются новые чиновники, обязанные помогать им в различных областях их активности: сборщики, судьи, прокуроры, смотрители лесов, капитаны и т. д.
Все эти агенты как центрального управления, так и местной администрации выполняют свои функции лишь по воле суверена. Их набор еще не подчинен никаким условиям, гарантирующим профессионализм, за исключением и до некоторой степени юридических чиновников. Держание их должностей не влечет за собой приобретения прав на эти должности. Это еще не чиновники, а простые агенты.
Мышление, развивающееся у них, мало связано с новшествами, которые внедряются в королевскую администрацию в XIII в.
Представляется, что в XI и XII вв. служба королю рассматривалась исключительно как источник выгоды. Такой преданный королевский агент, как аббат Сугерий, имел больше в виду интересы своего аббатства Сен-Дени, нежели интересы королевства. Большая часть королевских чиновников, служа суверену, ищет личной выгоды. Прево, приобретя на торгах свою должность, думает, прежде всего, не только о том, чтобы покрыть расходы, но еще и извлечь как можно больше выгоды, делая для этого все, что только возможно, даже с риском нанести ущерб домену. Со своей стороны, крупные чиновники стараются сделать свою должность доходной и закрепить ее за своими наследниками, присвоить власть, делегированную им сувереном.
Подобное состояние умов никогда полностью не исчезнет, поскольку королевские агенты — люди. Но оно становится более редким, и мы увидим в XIII и XIV вв., что королевские чиновники исполняют свои функции с иным менталитетом. Отныне мы сможем констатировать у большей части их чрезвычайную страсть к интересам суверена, правам короля, заслоняющую личный интерес. Мы увидим, как они требуют не только то, что должно королю, но и то, что, как они полагают, выгодно для него, даже если его право на эти выгоды недостаточно установлено. Они доходят до того, что преступают королевские инструкции, порой идут наперекор королевской воле, например, по части продаж, когда они полагают, что эта воля действует наперекор интересам монархии.
Именно в этом заключается главное новшество. Отныне монархии служат агенты, о которых можно сказать, что они большие роялисты, чем король. Это отмечали давно. Но кажется, при этом мало интересовались причинами такого изменения, не спрашивали себя, почему королевской власти служили с такой преданностью, почему служба этой власти становится честью, которой добиваются.
Однако нельзя сказать, что Капетинги вознаграждали слишком щедро своих агентов. Даже отдавая отчет в той мере, в какой мы можем это оценить, об относительной стоимости серебра, выплаты остаются скромными. Бальи Вермандуа получил 739 ливров в 1269 г., немногим более 500 ливров в 1275 г., 292 ливра в 1305 г., 500 ливров в 1323 г. (но следует прибавить к этим функциям бальи функции сборщика), снова 292 ливра в начале правления Филиппа VI Валуа. Правда, бальи может получать дары, «куртуазности», как говорили; но ордонанс 1256 г. ограничил их размеры до 10 су в неделю, от 25 до 26 ливров в год, и уточнил, что нельзя подносить золото или серебро, но только мясо, фрукты или вино. И Филипп де Бомануар, бальи короля Филиппа III, заявлял, что «слишком вероломен тот, кто подобными дарами посягает на право другого»[205].
По жалованию наиболее значительных из локальных агентов можно судить, что получали их подчиненные. Крупные сановники центрального управления наделялись не лучше. Пьер Флот, хранитель печати, получает 500 ливров в 1299 г.; казначей короля — 600 ливров. Очевидно, следует прибавить к этой плате какие-то поступления натурой, плащи, пищу, дрова; но все это нас далеко не уведет. И можно сказать, что, традиция мало или недостаточно оплачиваемого французского чиновника восходит к самим истокам французской администрации.
Заметим, что денежное довольствие и оброк натурой составляли лишь малую часть выгод, извлекаемых королевским агентом из его должности, и для XIII–XIV вв. справедливо изречение лорда Сандвича: «Человека обогащает не плата за место, которое он занимает, но случаи, когда он может получать деньги, занимая это место», поэтому на вопрос о плате можно ответить отрицательно, опираясь на свидетельства, собранные королевскими расследователями, посланными в провинции для сбора жалоб подданных.
Если просмотреть то, что дошло до нас от этих расследований, то мы там обнаружим не столько обвинения в продажности, сколько в злоупотреблении властью, угнетении, выражающихся в вымогательстве денег, но денег, предназначенных для сундуков короля. И, когда мы встречаем обвинения в продажности, они чаще всего выражены в выражениях достаточно неопределенных, так что мы вправе себя спросить, не выражают ли они всеобщую и детскую веру во всемогущество денег; не являются ли они реваншем управляемых, предпочитающих считать и говорить, что чиновники преуспели в деле коррупции. Наконец, если некоторые из этих обвинений и справедливы, не следует забывать, что они касаются отдельных случаев и из них не следовало бы извлекать общее правило.
Так что трудно приписать одним корыстным и денежным мотивам тягу, испытываемую чиновниками к королевской службе. Здесь другое. Один из наиболее известных королевских агентов, Филипп де Бомануар, нарисовал знаменитую картину добродетелей, которые должны быть присущи бальи[206]. Справедливо замечали, что сам Бомануар не всегда демонстрировал добродетели, которые он рекомендовал. Это возможно, но не менее справедливо и то, что у Бомануара при его должности бальи существовала возвышенная и непредвзятая концепция, даже если он сам и был неспособен следовать в действительности идеалу, который проповедовал.
Невозможно объяснить состояние умов этих королевских агентов средой, из которой они главным образом рекрутировались. Мы, естественно, знаем лишь некоторых важных чиновников и констатируем, что это были преимущественно рыцари из мелкой или средней знати, горожан или незначительных клириков. Они не оставляют впечатления людей, лишенных средств, но, не пренебрегая благами этого мира, они вовсе не стремятся компенсировать свою относительную бедность и на королевской службе не ищут исключительно возможностей для обогащения. В конечном счете, прежде чем войти в администрацию, они не знали наслаждения властью. Социальные группы, к которым они принадлежали, являются теми, которые не приказывают или по крайней мере над властью которых всегда стоит высшая власть. Самим им не улучшить эту ситуацию. Для рыцаря больше не существует возможности в своих приключениях стать знатным сеньором; горожанин может стать рыцарем только по милости короля; клирик во Франции с трудом может достичь высокого положения, надеть митру, кардинальский пурпур без благоволения короля. Кроме того, король отныне единственный богатый человек, чтобы иметь возможность раздавать служащим ему фьефы и пенсии. Одним словом, только король может возвысить человека над его исконной средой.
Он это часто делает. Но даже если чины и пенсии не всегда раздаются в желаемом изобилии, для людей этого среднего класса всегда остается непреодолимая притягательность власти. Всякий королевский агент, будь это советник Парламента или Палаты счетов, бальи, сенешал или простой сержант, носящий жезл с лилиями, представляет самое высокое могущество, какое только существует в королевстве, осуществляет в своей сфере власть, высшую по отношению ко всякой другой. И Капетинги стремились к тому, чтобы достоинство их служащих признавалось. Они редко отстраняли их, а когда и делали это, то отстранение, кажется, не влияло неблагоприятно на карьеру агентов, временно покинутых своим господином. Малейшее оскорбление королевских агентов рассматривалось как сурово наказуемое преступление. И если нельзя рассматривать как обычный штраф в 800 ливров, наложенный на монастырь Сен-Валери, потому что во время визита амьенского бальи один монах без дурного намерения положил руку на плечо этого лица, то можно по этой крайней, и надо полагать, исключительной мере судить о том, как французский король понимал уважение к персоне своего чиновника.