[219]. Благородные имеют свободный доступ к королю. В королевском отеле этикет не играет большой роли, и суверен никогда не упускает случая приобщить к жизни и управлению королевством представителей знати. Также никогда Капетинги не становятся противниками или врагами благородных. Напротив, они принимают меры, покровительствующие их сословию. Парламент, согласуясь с общими чувствами, трудится над тем, чтобы запретить кому-нибудь, кроме короля, посвящать в рыцарство простолюдина. Также, посредством мер, принятых, чтобы сделать более затруднительным приобретение благородных фьефов неблагородными, при отсутствии твердого решения по деликатному вопросу аноблирования путем приобретения благородной земли, королевская власть стремится сохранить благородные привилегии только за потомками тех, кто ими уже обладает.
Наконец, делая из своего дворца центр светской жизни, Капетинги притягивают к себе знать. Начало придворной жизни известно мало. Следует ли ее отнести к правлению Филиппа-Августа или надо полагать, что она началась с прибытием юной Марии Брабантской ко двору Филиппа III Смелого, решить трудно. Можно только сказать, что, начиная с этого последнего правления, отмечают существование вокруг королевской четы кружка сеньоров и дам, ведущих жизнь, в которой удовольствия занимают большое место. Событие, на первый взгляд кажущееся не слишком интересным, но которому мы бы придали определенное значение. Оно в самом деле делает из королевского двора постоянный центр развлечений для знати, оно завершает процесс, в соответствии с которым феодалы, рожденные в отдалении от королевской власти, приближались, группируясь подле суверена, к удовольствиям жизни, поглощаясь торжествующей королевской властью.
При дворе последних Капетингов знать встречает кое-кого из представителей крупной парижской буржуазии, ставшей по некоторым признакам столь похожей на нее, как можно судить по любопытной поэме Пьера Жантьена «Состязание парижских дам»[220]. Ибо буржуазия также сплачивается вокруг короля.
Успехи этого класса также частично являются следствием крестоносного движения. Экспедиции, заново открывшие западному мореплаванию средиземноморские пути, определили возрождение крупной торговли и европейской экономики. Относительный мир как результат оттока на Восток наиболее беспокойных элементов знати позволил горожанам, коими являются буржуа, более свободно трудиться и торговать внутри королевства. Они создают состояния нового типа, существенным элементом которых больше не является земля, возможно, не такие устойчивые, но более легкие для манипулирования и способные быстро возрастать.
Как только им начинает улыбаться судьба, городские купцы и ремесленники, не желают дальше терпеть зависимость, в которую они поставлены феодальной организацией. Слишком слабые, чтобы действовать поодиночке, они обретают в союзе «conjuratio», (объединение скрепленное общей клятвой), средство, позволяющее им объединяться, как тогда говорили, в «коммуны», включаясь в свою очередь в иерархию феодальных сеньоров и становясь единством, способным потребовать силой, а чаще всего приобрести с помощью денег статус и уважение своих прав и обязанностей.
Возникновение коммун, развитие городских коммунальных общин было выгодно для монархии. Впрочем, отношение Капетингов к этим новым силам было не таким, какое им приписывает легендарная традиция. Их часто представляли милостиво настроенными по отношению к коммунальному движению, а некоторые историки называли Людовика VI отцом коммун. Теперь мы знаем, что все было не так. Капетинги, смотря по обстоятельствам, поддерживали и сражались с коммунами. Здесь они действовали, как и в других случаях, без точного плана, без ясных видов на будущее, позволяя себе руководствоваться сиюминутными или местными интересами короны. В целом, будучи направленными против власти, державшей землю, знати, а еще и церкви, коммуны создавали в доменах последних настоящие сеньории, часто богатые и могущественные и зачастую пребывающие в конфликте с крупным светским или церковным феодалом, согласившимся на их создание, что ослабляло его власть, уменьшая таким образом возможность сопротивления королевским действиям.
Кроме того, образование коммун предоставило королю новый случай воспользоваться своими правами сюзеренитета и суверенитета, подводя его по просьбе старых или только что созданных коммун к освобождению их от соблюдения хартии, полученной от сеньора. Операция вдвойне плодотворная, поскольку утверждение влекло уплату денежной суммы, всегда необходимой для нуждающегося суверена, а еще потому, что это утверждение, возможно, узаконивало вмешательство короля, становящегося в силу этого покровителем коммуны и гарантом предоставленных им прав.
Наконец, во времена, когда королевская власть обладала лишь посредственными силами, коммуны представляли ценную военную помощь. Ибо в коммуне существует городская милиция, возможно, невысоких достоинств, но легенда повествует о роли, которую сыграли коммунальные сержанты при Бувине, хотя и за исключительно хорошо удерживаемыми укреплениями. В 1188 г. защита Манта коммунальной милицией спасла Париж. Также всегда отмечали, что основанные или утвержденные Филиппом-Августом коммуны сосредоточивались в пограничных областях домена; Вексене, Пикардии, Суассонне, Лаонне.
И Капетинги, кажется, поняли, что в глазах коммун или городов, лишенных привилегий, они олицетворяли силу. И если они и не увеличивают число коммунальных хартий в своем патримониальном домене, то напротив, уважают и утверждают коммуны, находящиеся на постепенно присоединяемых ими территориях. И это уважение коммунальных институтов снискало им некоторую признательность со стороны горожан, вплоть до зарождения идеи, что король по определению является покровителем и сеньором всех городов королевства.
Хотя французские коммуны никогда не представляли силу, сопоставимую с итальянскими или фламандскими коммунами, их развитие под относительно реальной защитой короны могло привести к опасным результатам для трудов по унификации королевства, более или менее бессознательно выполняемой Капетингами. В целом оно вело к созданию новых сеньорий, которые, будучи коллективными, не переставали быть сеньориями. Следовало опасаться, как бы они не объединились в лиги, во главе которых стала бы одна из них. Коммуна изначально не содержала ничего антифеодального, более того, она внедрялась в политическую систему феодализма, возможно, даже и усиливая ее. Это было очевидно. Однако во Франции, где города никогда не достигли значительных размеров, этого не произошло. Кроме того, королевская власть, набрав силу в XIII в., начала трудиться над подрывом коммунальных институтов. Но в коммунах развился местный, партикуляристский дух. Бюргеры, члены коммуны, привязанные к ней и к городу, которому они помогали управлять, обязанные в силу самого своего положения горожан владеть там домом и пребывать в нем какое-то время, могли воспроизводить, возможно, на более низком уровне, менталитет, сопоставимый с менталитетом мелких владельцев замков XI в., по крайней мере, в том, что касается королевства в целом. Возможно, и не осознавая эту опасность, Капетинги тем не менее успешно трудились над ослаблением муниципального духа и изоляции жителей своих городов.
Не имея возможности установить процентное соотношение между двумя элементами, мы знаем, что коммуна включала не всех жителей. Известно, что в коммунах существовали группы, часто враждебные по отношению и к буржуазии и к коммунам. Первые богаты или принадлежат к семьям, известным своим богатством, в которых передаются по наследству муниципальные должности. Ибо в коммуне нет никакой демократии. Это коллективная сеньория, эксплуатируемая малым числом семей. Естественно, жители, не участвующие в этой эксплуатации и не составляющие часть буржуазной олигархии, обвиняют последнюю, часто не без оснований, в сохранении для себя всех выгод, в сосредоточении в своих руках всех должностей, в растрате коммунальных финансов. Еще мы видим, как в XIII в. партии сражаются друг с другом, и известно замечание Бомануара, заявлявшего, что наблюдал, как «много споров было в добрых городах, одних против других, то есть между бедными и богатыми или самими богатыми между собой»[221].
Чтобы восстановить порядок, королю, власть которого возросла, приходилось вмешиваться, и чаще всего он делает это в пользу городской олигархии, поддерживая ее против противников. Но это вмешательство, спровоцированное или нет, передает города и буржуазию в руки короля. Как отказать в финансовой помощи суверену, в котором нуждались для поддержки в пользовании муниципальными должностями? И Капетинги воспользовались ситуацией. Последние суверены династии упразднили помощь и налог с городской буржуазии и потребовали для королевской администрации управления их финансами, а порой и всеми муниципальными делами.
В конце XIII в. коммунальная жизнь на грани исчезновения. Буржуазия уже не рассчитывает удовлетворять свои аппетиты к власти посредством муниципальных должностей, ограниченных или упраздненных. Королевская служба представляется более прибыльной и почетной. Буржуазия отдаляется от города, чтобы примкнуть к королю, тем более что она начинает утрачивать свой местный, партикуляристский характер, когда она еще представляла собой группу бюргеров того или иного города, становясь буржуазией короля.
Первоначально бюргер был городским жителем, пользующийся в этом городе относительной свободой, но остававшийся зависимым от сеньора этого города. Но однажды его поведение становится поведением чужака. У него не было больше покровителей, и его безопасность зависела от доброй воли, причем оплачиваемой, сеньора, на землях которого располагался город. Трудности безопасности передвижения не мешали бюргерам XII в. путешествовать, но делали эти путешествия более сложными и дорогостоящими. Кроме того, они еще больше привязывали буржуазию к своему городу и сеньору.