Капетингская Франция с 1108 по 1223 г.Утверждение
Глава IЛюдовик VI и отвоевание королевского домена(1108–1137)(Франсуа Менан)
Годы детства и юности
Единственный сын и старший из детей Филиппа I и его первой супруги Берты Голландской, Людовик был предназначен для того, чтобы взойти на трон. Сначала он воспитывался в аббатстве Сен-Дени, а вышел оттуда, чтобы получить рыцарское воспитание, когда достиг двенадцати-тринадцати лет. Но его юность была омрачена страстью отца к Бертраде де Монфор: когда мать была отвергнута и вскоре умерла, а во дворце поселилась фаворитка и родила двух детей, которым оказывала предпочтение, — юного принца, похоже, удалили от двора, и временами его положение даже бывало довольно плачевным. В одной из грамот описывается, как, покинув Сен-Дени, он заночевал в одном доме в Понтуазе, и «ему нечем было накрыться, кроме простого плаща». Мачеха надолго сохранила к нему враждебность. Когда Людовик зимой 1100–1101 гг. находился при английском дворе, Бертрада просила Генриха I взять его в плен, потом пыталась подстроить его убийство и отравить его. Примирение, которого в 1103 г. добился Филипп, не помешало Бертраде после смерти супруга предпринять последнюю попытку не допустить коронации Людовика, а потом вступить против него в союз с несколькими крупными сеньорами.
Несмотря на интриги Бертрады, Филипп I вскоре доверил молодому человеку обязанности, с которыми все хуже справлялся сам из-за возраста и недугов. В 1092 г. он дал сыну инвеституру на графство Вексен, граничившее с англо-нормандским королевством. В конце 1097 г. Людовик командовал несколькими отрядами, защищавшими Вексен от вторгшихся войск английского короля Вильгельма Рыжего. Потом он воевал на границах Берри, Оверни и Бургундии. Именно в тот период, 24 мая 1098 г., в Абвиле его посвятили в рыцари, но почти тайком от отца, который, вероятно, под влиянием Бертрады все откладывал эту церемонию как первое признание, что Людовик достиг совершеннолетия. Тем не менее на собрании светских магнатов и епископов (состоявшемся между концом мая 1098 г. и Рождеством 1100 г.) он был провозглашен соправителем своего отца и престолонаследником. Он принимал полноправное участие в управлении страной со времен этого избрания или, самое позднее, после возвращения из Англии (которую некоторые считают местом его последнего изгнания).
После смерти Филиппа новый король прислушался к совету группы прелатов во главе с Ивом Шартрским, настаивавших, чтобы он немедленно принял миропомазание. В самом деле, ряд обстоятельств — отлучение отца, враждебность Бертрады де Монфор — не позволил ему пройти эту ритуал, как его предшественникам, еще тогда, когда его избрали соправителем короля. А Бертрада возобновила интриги, чтобы лишить его трона в пользу своего сына Филиппа Мантского. Несколько баронов-фрондеров уже поддались ее настояниям, и можно было опасаться, что они устроят новые выборы. Принцип первородства утвердился еще не вполне — его ставили под сомнение, когда престол наследовал еще Роберт Благочестивый. Поэтому Людовику надо было спешить приобрести легитимность, какую давало миропомазание. Из Сен-Бенуа-на-Луаре, где пожелал быть погребенным его отец, он поехал в ближайшую епископскую резиденцию, в Орлеан, и получил помазание из рук архиепископа Сансского (3 августа 1108 г.). Не было и речи о том, чтобы отправляться в Реймс, к тому же новый архиепископ Рауль Зеленый был в ссоре с королем: гонцы, напомнившие о его правах, прибыли сразу по окончании церемонии. Таким образом, Людовик стал одним из немногих французских королей — вслед за Робертом Благочестивым и, возможно, Гуго Капетом до самого Генриха IV, — который был помазан не в Реймсе.
Физически новый король от природы был силен, «красив лицом и изящен»[130], согласно Сугерию, или, скорей, «высок и толст»[131], если верить Ордерику Виталию; единственное изображение, которое (возможно) воспроизводит его черты с некоторым правдоподобием, вырезано на его печати как избранного короля. Сделанная довольно неумело, она мало что добавляет к словесным портретам. Так же как отец и мать, Людовик отличался склонностью к ожирению, которую усугубляло обжорство. Он стал огромным и с сорока лет передвигался с трудом, уже не в состоянии сесть на коня. Похоже, он страдал от отеков и проблем с печенью, а также от хронической бессонницы; во всяком случае, при всей физической силе он часто болел. Долго не решаясь иступить в брак после разрыва помолвки с Люсьенной де Рошфор, наконец в 1115 г. он женился на Аделаиде Морьенской (или Савойской), которая происходила от графов Бургундских, принадлежала к роду не слишком могущественному, но имевшему очень выгодных союзников и дядю которой вскоре избрали папой под именем Каликста II. Впоследствии у супружеской пары родились шесть сыновей и одна дочь, не считая двух детей, умерших в раннем возрасте.
Темперамент короля и его физические способности делали его грозным воином, «несравненным атлетом и выдающимся гладиатором» (Сугерий): он любил войну и всегда без колебаний бросался в самую сечу. Во время одного штурма он ворвался в горящий донжон и едва не погиб; в походе 1108 г. в Берри он двинулся через реку первым, вооруженный с ног до головы, чуть не утонув, чтобы воодушевить воинов перейти в атаку. Рискуя таким образом жизнью, он получил немало ран. Эта любовь к сражениям, эта неукротимая энергия как раз подходили для ведения бесконечной войны, какую он возобновил с сеньорами Иль-де-Франса. То есть Людовик VI геройски исполнял функцию воина, имевшую первостепенную важность для государей того времени, и тем самым придал французской монархии намного больше блеска. Справедливость, верность и доброта- другие важнейшие качества государей — тоже были вполне ему свойственны. Лучше всего об этом свидетельствует совет, целиком проникнутый рыцарской щепетильностью, который он оставил сыну, когда думал, что вот-вот умрет: «Защищай клириков, бедняков и сирот, следи, чтобы соблюдались права каждого; никогда не арестовывай обвиняемого в курии, куда его вызвали, разве что если именно там его задержали на месте преступления». Недостатки короля, хоть и значительно уступавшие достоинствам, тем не менее были весьма неудобными для главы государства: к ним относились скупость, не вполне объясняемая государственными нуждами, и прежде всего некоторая наивность и презрение к ловким политическим ходам, вредившие ему в делах. Жан Дюфур также отмечает его неуверенность в себе, побуждавшую принимать торопливые решения и подпадать под влияние фаворитов.
Новый король отнюдь не был новичком в своем ремесле — разделяя трон с отцом в течение восьми-десяти лет, он все полней осваивал функции королевской власти, по мере того как из-за возраста и здоровья отец все более от этой власти отходил. В тот период его занимала прежде всего ожесточенная борьба с непокорными сеньорами из королевского домена, и он со всем юношеским пылом предавался этой борьбе. В 1101 г. он выступил в первый из своих походов на шателенов-тиранов — на Бушара де Монморанси, его шурина Матье де Бомона и Дре де Муши, посягнувших на владения Сен-Дени. Замок Муши был в следующем году сожжен, а замок Люзарш, незаконно присвоенный графом Бомона, в тот же период взят приступом. Позже трое побежденных стали верными соратниками Людовика VI; впрочем, их предки бывали при капетингском дворе в течение нескольких поколений. В том же 1102 г. Людовик два месяца воевал с Эблем де Руси, могущественным сеньором, имевшим влияние как на церкви Реймса, так и на церкви Лана и грабившим все эти церкви. Через год-два король вернулся к тому же занятию, вмешавшись в семейную распрю, в которой Тома де Марль оказался противником собственного отца — Ангеррана де Куси, а также Эбля де Руси и других местных сеньоров; тогда Людовик оказал Тома покровительство, о чем позже заставят его пожалеть бесчинства последнего. В 1103 г. настала очередь сеньоров Мен-сюр-Луар, напавших на епископство Орлеанское; подоспел король и сжег их крепость. В тот же период были подчинены также враги соборного капитула Нуайона — рыцари этого города и сеньор Кьерзи-сюр-Уаз, чей замок разрушили. Наконец, в 1107 г. Людовик вступил в Берри, чтобы образумить Гумбальда, сеньора Сент-Севера, вторгшегося в одно из владений Сен-Дени.
Общим для всех или почти для всех этих экспедиций было то, что они предпринимались как реакция на жалобы епископов или аббатов, ставших жертвами грабежей светских сеньоров. Все они закончились победами (не всегда легкими) над этими мелкими тиранами и почти все — установлением прочного мира, какого уже не знали целые поколения французов. Тем самым неуемная энергия короля позволила ему принять эстафету «Божьего мира». Она дала ему возможность также восстановить престиж династии. Одерживая все новые победы, монарх постепенно выделялся из ряда заурядных феодалов, до уровня которых во многих отношениях позволили себя низвести его предки. Наконец, король Франции все более выглядел опорой церкви; это подтвердил в 1107 г. визит папы Пасхалия II — Филипп (отлучение с которого тем временем уже сняли) и его сын оказали папе поддержку в борьбе с императором за инвеституру.
В течение этих лет ученичества будущий король приобщался также к сложной игре, какую вели меж собой знатные роды, владевшие высокими коронными должностями и готовые при малейшем знаке немилости превратиться в более или менее заклятых врагов короны, укрепившись в крепостях вокруг Парижа. Молодой Людовик стал главным звеном комбинации, рассчитанной на то, чтобы сблизить с королевской властью могущественный род Рошфоров и Монлери, обеспечив короне контроль над донжоном Монлери — важным стратегическим пунктом на дороге из Парижа в Орлеан, принесшим немало забот Филиппу I. Людовик обручился с Люсьенной, дочерью Ги Рыжего, графа Рошфора и сенешаля королевства, тогда как его единокровный брат Филипп Мантский женился на Елизавете, наследнице Монлери. Осуществлению этого замысла мешали внутренние раздоры в клане, и Гарланды, другой придворный род, бывший тогда в полной силе, при помощи интриг сорвали его. Когда на соборе в Труа в 1107 г. Людовик объявил о разрыве помолвки с Люсьенной, Рошфоры начали открытую войну с королевской властью, вступив в союз с Тибо IV, графом Блуаским. Их поражение стало началом упадка их рода — у них отняли должность сенешаля, а также ряд имений, Гарланды же на двадцать лет обеспечили себе первенство при дворе.
Королевское управление: методы и персонал
Рассказ об интригах, в которые впутали Людовика, прежде чем он получил доступ к власти, уже создает представление о тогдашнем дворе: сравнительно узкий круг, состоявший из семейств, для которых служба королю — и выгоды, какие она приносила, — была традиционной и которые боролись между собой за важные должности, рассчитывая приобрести могущество. Покинутые высшей знатью, которая вела самостоятельную жизнь в своих больших фьефах, Генрих I и Филипп I окружили себя церковниками и «верными», каких нашли в своем домене и которые построили успех своих родов на фундаменте королевской службы. Епископы и аббаты, все более поглощенные выполнением пастырских обязанностей, уже лишь время от времени появлялись при дворе, где только некоторые из них — Ив Шартрский, Сугерий — еще сохраняли реальное влияние. Что касается «верных»-мирян, то их потомки образовали в начале XII в. сильную аристократию, владевшую многочисленными замками в окрестностях Парижа. Некоторые даже приняли графские титулы и благодаря нескольким бракам породнились со своими повелителями. Среди этих родов во времена Людовика VI еще различали две группы, стоявшие в обществе на разном уровне: первая происходила от сеньоров-шателенов, вошедших в состав двора во второй трети XI в., таких как Монморанси, Бомоны, Монлери-Рошфоры, Монфоры; вторая состояла из простых городских рыцарей, взятых королем на службу только в конце XI в.: Гарланды, Ле Бутелье де Санлисы, еще одно семейство из Санлиса, поставлявшее королю казначеев, потомки которого станут графами Клермонскими… Но высшие придворные должности (сенешаля, коннетабля, казначея, кравчего) отныне могли принадлежать представителям обеих групп, и те старались передать их по наследству, а также добиться должности канцлера, которую мог исполнять только клирик.
Среди этих пяти высших должностей намного важней других была тогда должность сенешаля: ее обладатель осуществлял военное командование, участвовал в отправлении суда и в контроле над деятельностью прево, несколько напоминал майордома. Но эти функции начали строго определять только с 1128 г., а до тех пор, да в немалой мере и позже, сенешаль обладал вполне реальной властью, но ее пределы были размыты. Полномочия других чиновников были еще менее определенными и во многом пересекались — то одному, то другому король поручал как проводить судебные процессы, так и управлять доменами, а войсками командовали они все. Впрочем, бывало, что и люди, не принадлежавшие к этой маленькой группе, выполняли аналогичные функции и оказывали на монарха влияние, оценить которое нам очень трудно. Во всяком случае, вполне ясно одно: титулы пяти высших сановников давали им доступ к королю, бесспорную власть, престиж, соблазнительные возможности войти в состав высшей знати и доходы (дозволенные или нет), чрезмерность которых хором осуждали все хронисты времен Людовика VI.
Для этих прочно устроившихся людей верность королю уже не разумелась сама собой. Они, как и многие вассалы любого уровня в то время, были склонны считать, что она обусловлена преимуществами, какие они из нее извлекают. Как только король прекращал оказывать им милости, они примыкали к когорте непокорных шателенов-грабителей, для подчинения которых Людовику придется немало потрудиться, и без колебаний вступали в союзы с врагами — англичанами или шампанцами. Тем не менее, если не считать этих эксцессов, они неизменно составляли сравнительно однородную среду и жили, ежедневно общаясь с королем. Коль скоро вельможи избегали двора, то давала советы королю и принимала решения вместе с ним почти всегда одна и та же группа, каким бы словом ни называли ее собрания — palatium, curia, consilium.
К этим влиятельным родам тяготел целый мирок соратников — тех, кого называли либо рыцарями короля, либо его familia. Они образовали крохотную постоянную армию и поставляли чиновников второго ряда — камергеров, виночерпиев и маршалов, а также многочисленных клириков, выполнявших обязанности духовников и нотариев. Гвиберт Ножанский клеймит их за «низкое происхождение». Действительно, среди них было много городских рыцарей, выходцев из Этампа, Орлеана, Шалона-на-Марне либо из Парижа, как наставник Людовика VI. То есть по происхождению они не отличались от Гарландов или Ле Бутелье де Санлисов. Поскольку их привлекли к придворной службе позже либо они оказались менее ловкими, чем последние, они не обеспечили своим родам столь же блестящей карьеры. Но при Людовике VII и даже при Филиппе Августе мы встретим не одного из потомков рыцарей или камергеров Людовика VI.
В последние годы царствования Филиппа I при дворе доминировали три рода — Рошфоры, Санлисы и Гарланды. Об изгнании первых здесь уже говорилось. Вторые, отодвинутые в тень на время господства Гарландов, потом вновь добились должности кравчего, которую с 1108 по 1112 г. занимал Ги де Ла Тур де Санлис. Реальной властью в течение большей части царствования обладали четверо братьев Гарландов. Они начали усиливаться, еще когда Людовик VI был соправителем отца, и завершили подъем после падения дома Рошфоров — благодаря верности молодому королю и услугам, какие оказали ему в трудный период начала царствования. Ансо де Гарланд наследовал пост сенешаля после ранней смерти пятого брата; ему пришлось вернуть эту должность ее прежнему обладателю, Ги Рыжему, когда тот вернулся из крестового похода, а последний сумел передать ее по наследству сыну, Гуго де Креси. Но Ансо вернул себе этот пост во время опалы Рошфоров в 1107 г. и был главнокомандующим армией десять лет, пока не погиб в бою от руки самого Гуго дю Пюизе, ворвавшись в его логово в 1118 г. Тогда ему наследовал брат Гильом; он и командовал армией в следующем году при Бремюле, но в 1120 г. умер. Что касается Жильбера, он с 1112 г. стал кравчим. Самым влиятельным был Этьен, единственный клирик из пяти братьев; канцлер с 1106 г., он обладал такой властью, что некоторые хронисты называют его майордомом (даже если другие, хуже знавшие соотношение сил, не используют это слово). По смерти Гильома он получил и должность сенешаля, чему современники с полным основанием изумились: ведь этот пост предполагал командование армией, что совсем не подобало духовному лицу, и никогда прежде не передавался человеку, уже занимающему пост канцлера. Бесчисленных злоупотреблений властью и должностных нарушений, в которых был повинен Этьен, его алчности до прибыльных церковных бенефициев оказалось недостаточно, чтобы король утратил к нему доверие, как ни старались Бернард Клервоский, королева и многие прелаты, приверженные церковной реформе.
Эпизод, приведший к падению Гарландов, выявляет самую грозную опасность для королевской власти в то время — укреплявшуюся тенденцию передавать должности по наследству. В 1127 г. Амори IV де Монфор, граф Эвре, женился на племяннице Этьена де Гарланда; очень похоже, что в связи с этим последний обещал, что тот наследует пост сенешаля. Эрик Бурназель утверждает, что такая комбинация не понравилась королю, и напоминает, что Амори, вероятно, не был подходящей кандидатурой для того, чтобы командовать капетингской армией, так как в начале царствования принимал участие в заговоре Филиппа Мантского[132]; но ведь с тех пор Амори уже неоднократно доказывал свою верность, воюя с Генрихом I[133]. Резкую реакцию Людовика VI вызвало скорей опасение, как бы передача высших должностей по наследству, уже более или менее регулярно практиковавшаяся в семьях обладателей этих должностей, не вышла из-под его контроля полностью и не привела к быстрой феодализации постов, сделав невозможным какое-либо управление страной. Поэтому после долгого мятежа Этьена в качестве платы за примирение от него потребуют именно отказа от всяких попыток передать должность сенешаля по наследству.
Хронисты странным образом не склонны распространяться об опале Гарландов. Тем не менее ход событий можно восстановить: в промежутке между августом и декабрем 1127 г. или, может быть, в первые месяцы 1128 г. Этьен был смещен с обеих своих должностей, Жильбер — со своей, и оба удалены от двора; их владения конфисковали, а дома в Париже снесли. Должности канцлера и кравчего немедленно обрели новых владельцев, а должность сенешаля, более опасная, оставалась вакантной четыре года, пока не была отдана Раулю де Вермандуа, двоюродному брату короля. Это было первым проявлением политики, которая в последующие царствования войдет в систему; те из высших должностей, что больше всего мешали королевской власти, надолго будут оставаться вакантными, и придворные кланы перестанут соперничать за обладание ими и передачу их по наследству.
Удаление от двора Гарландов привело к трехлетней войне: они, втянув в свой мятеж Амори де Монфора, вступили в союз с Генрихом I и Тибо IV, всегда готовыми дать приют недовольным; королю ничего не оставалось, кроме как преследовать их по замкам, как он уже делал в отношении стольких сеньоров. Кульминацией войны стала осада замка Ливри-ан-Бри, где укрепились мятежники. Рауль де Вермандуа, главный соратник короля в этой серии операций, потерял там глаз, и сам Людовик VI был ранен в ногу арбалетным болтом. Взятый штурмом, замок был разрушен в период с 1128 по 1130 г. Этьен покорился, вернулся в милость благодаря великодушию королевы (между апрелем 1129 г. и 1131 г.) и даже в 1132 г. получил обратно пост канцлера. Амори продолжил борьбу — несомненно, до 1132 г. Не восстановив прежнего могущества, Этьен до самой смерти Людовика VI все же пользовался некоторым влиянием. Подозрений в соучастии, павших на него в 1133 г. после убийства двух клириков-реформаторов, оказалось недостаточно, чтобы сместить его с занимаемого поста, хотя враги и яростно добивались этого.
Отныне король прислушивался к советам двух людей: Рауля де Вермандуа и Сугерия. Правда, некоторые считают, что этот период был, наоборот, стадией утраты политического влияния Сугерия, якобы проявившего излишнюю симпатию к Этьену де Гарланду; но это представляется не слишком вероятным. И отношения между Раулем и Сугерием в описании разных авторов колеблются от доброго согласия до упорной вражды — это следствие расхождения в оценках, неизбежного в ситуации, известной нам только по нескольким фразам хронистов и нескольким упоминаниям в официальных актах. В тот период как будто ничто не предвещало ссоры, которая вспыхнет между этими двумя людьми после смерти Людовика VI. Тем не менее ясно, что их характеры, дарования и политические замыслы сильно различались или, если угодно, взаимно дополняли друг друга.
Авторитет, приобретенный Раулем в последнее десятилетие царствования, несомненен: двоюродный брат короля, он был выше соперничества сановников, отравившего предыдущий период, и многократно доказал свою верность. Доблестный воин, он помогал королю и замещал его, почти утратившего подвижность из-за ожирения, при руководстве военными операциями. Титул сенешаля он носил с 1132 г„но обязанности его исполнял с 1129 г. — ведь в большинстве королевских грамот его имя стоит рядом с именами остальных четырех высших сановников. Сугерий уточняет, что именно по инициативе Рауля был предпринят последний и решающий поход на Тома де Марля в 1130 г. и что это Рауль нанес смертельный удар мечом старому разбойнику. Род Вермандуа питал давнюю ненависть к роду Куси, своим соседям. Оба рода несколько лет назад боролись за графство Амьен, и как раз Тома тогда убил Анри, брата Рауля. Впрочем, мы увидим, что у короля были и другие основания для вмешательства. Доминик Бартелеми интерпретирует войну 1130 г. как поход коалиции королевской армии и отрядов графства Вермандуа (а не как королевскую экспедицию, в которой Рауль участвовал как сенешаль) и особо отмечает фактор личной мести в жесте Рауля, который прикончил раненого и пленного Тома[134]. Парадокс линьяжной политики: через два года, после безрезультатного королевского похода на сына Тома, Ангеррана де Куси, Рауль отдал последнему свою племянницу в залог заключенного тогда мира. Можно также полагать, что Рауль убедил короля возобновить и продолжать, часто прибегая к особой жестокости, войну с Тибо IV Блуаским (1127–1135). Сосед последнего в Шампани, Рауль женился на племяннице Тибо, но, похоже, не слишком его любил; тем не менее, как и с Сугерием, открытая вражда между ними начнется только после 1137 г.
Что касается Сугерия, то советы, какие он давал Людовику VI, имели совсем противоположную направленность: защищать слабых, поддерживать прелатов-реформаторов, сохранять доброе согласие с Римом (иллюстрацией этого согласия, в частности, может служить долгий визит Иннокентия II в 1130 г., в котором Сугерий сопровождал папу, после того как тот был признан королем и высшими сановниками французской церкви). Последним из важнейших вопросов, которые занимали Сугерия как политика, было примирение с Шампанью. Ведь он поддерживал наилучшие отношения с графом Тибо и всячески желал в принципе покончить с вооруженной борьбой, какую столь давно вели оба государства. После восьми лет почти непрерывной войны он в 1135 г. добился удовлетворения этого желания, потому что Людовик VI был тяжело болен и хотел оставить сыну мирное королевство. Со своей стороны, Тибо, привлеченный перспективами, какие открывала ему возможность наследовать Англию, поспешил прекратить враждебные действия. Примирение было полным: Тибо вновь занял при дворе свою должность графа дворца, и Рауль де Вермандуа даже назначил его воспитателем Людовика VII.
Таким образом, в том, что касается баланса влияний при дворе, царствование Людовика VI закончилось совсем в другой тональности, чем началось. Накал борьбы между кланами придворных сановников, близкими к беспокойной знати Иль-де-Франса и озабоченными тем, чтобы обеспечить себе лучшие места и передать их наследникам, в результате падения Гарландов и последующей войны несколько ослаб. Эти семьи по-прежнему присутствовали при дворе и останутся там надолго; но очень похоже, что на решения короля теперь прежде всего влияли мнения двух людей, не принадлежавших к этому кругу. Их взгляды во многом расходились, но за ними следует признать масштаб, какого не имели планы советников времен начала царствования, не видевших дальше границ королевского домена; после 1137 г. эти взгляды получили полную возможность для распространения.
Королевский домен: усмирение домена, коммунальное движение, трансформации крестьянского общества
Всю жизнь Людовик VI вел начатую в юности борьбу за восстановление власти над бесчисленными шателенами, которые при его предшественниках вышли из-под королевского контроля, построив крепости либо присвоив те, которые доверили им сами короли. Однако походы происходили все реже, по мере того как король тяжелел физически и, главное, возрождался порядок: сыну Людовик VI оставил почти усмиренный домен. Предпринимая эту ожесточенную борьбу, от которой зависело сохранение королевской власти, французский король поступил точно так же, как в таких случаях поступали его крупные вассалы. В тот же период граф Фландрский, граф Анжуйский или герцог Нормандский, если не упоминать других, вели совершенно аналогичные войны с собственными вассалами. Всеобщая самостоятельность шателенов зиждилась на том, что множились землебитные и деревянные крепости, которые легко было строить и чинить, что королевские полномочия оказались раздробленными, доставшись даже сеньорам отдельных деревень, и что сформировался феодальный обычай, допускавший почти полную независимость вассалов — им безусловно дозволялось оказывать сопротивление сеньору. Ведь дело замирения, каким занимался Людовик VI, хоть по прошествии времени и выглядит первым актом собирания территории королевства, в его время было не более чем одним из предприятий по возвращению своей власти, какие обычно организовывали территориальные князья. Его старания, более или менее скоро увенчавшиеся успехом, привели к тому, что первый феодальный век сменился вторым, «сеньориальный строй» (или, если угодно, «феодальная анархия») — монархическим. Тем не менее в действиях Людовика VI больше всего поражает воображение не этот аспект реорганизации власти, а восстановление мира, борьба с несправедливостью и произволом (закрепленными обычаем или нет), какие были характерны для властвования независимых шателенов. В этом смысле король — как и другие территориальные князья — стал прямым продолжателем дела «Божьего мира», наконец выполнив его программу, провозглашенную полтора века назад.
Тома де Марль
Самыми знаменитыми из непокорных шателенов были Тома де Марль и Гуго дю Пюизе. На их сопротивлении королю Сугерий, наш главный источник информации о походах Людовика VI, останавливается подробней всего. И в коллективной памяти по-настоящему остались только эти «сеньоры-разбойники». Тома де Марль, родившийся в 1080 г., наследовал сеньорам Куси, Марля и Ла-Фер, имевшим немало владений в области Лана. У него были общие черты со многими современниками, принадлежавшими к той же социальной группе: он принял участие (как блестящий воин) в Первом крестовом походе, он сумел расширить свою вотчину за счет выгодных браков (в его случае — не менее трех), и он тиранил всех, кто не мог защититься: крестьян, служителей церкви и купцов, вымогая у них как можно больше денег, земель и услуг. Этот «железный закон» сеньориальной системы, которая могла существовать, только оказывая безжалостное давление на тех, кого эксплуатировала, в большой степени объясняет, почему происходили грабежи и злоупотребления властью, с которыми боролись Людовик VI и территориальные князья его времени. Тем не менее жестокости, которые Тома де Марль совершал с удовольствием, выделяют его из ряда прочих шателенов: подробно расписанные Сугерием и Гвибертом Ножанским, они создают «фоторобот» сеньора-злодея и оправдывают действия короля и церкви против него. Они же побудили в 1101 г. сплотиться против него соседей и даже родственников; бежав из своего осажденного замка, он сумел получить помощь от Людовика VI, который его спас. После десяти лет новых бесчинств он воспользовался волнениями в Лане, чтобы добиться выгод и пополнения клиентелы за счет всех конфликтующих сторон. Он отказался возглавить повстанцев, но дал убежище убийцам епископа, своего родственника (впрочем, лидеры противной группировки тоже приходились ему родней), принял участие в разграблении города и велел убить архидиакона, тоже родственника. Это было уже слишком: собрание епископов официально осудило его и призвало короля вмешаться. Состоялся настоящий крестовый поход, в результате которого в 1115 г. Тома в лишился двух замков и был вынужден компенсировать ущерб своим жертвам; но он остался на свободе и продолжал грабежи и насилия до самого 1130 г. В этом году новое королевское вмешательство стало неизбежным, так как сир де Марль захватил в плен купцов, которых король снабдил охранной грамотой. К тому же он убил Анри де Вермандуа — двоюродного брата Людовика VI и родного брата королевского сенешаля. Смертельно раненный последним и взятый в плен, Тома испустил дух, не покаявшись и не согласившись освободить купцов, которых удерживал. Через два года королю пришлось провести последний поход, чтобы покончить с наследниками Тома, но захватить их замки так и не удалось.
Гуго дю Пюизе
Что касается Гуго III дю Пюизе, то еще его дед Гуго I нанес в 1078 г. поражение королевской армии. Замок Ле-Пюизе, поднимавшийся на границе Шартрской и Орлеанской областей, недалеко от дороги из Парижа в Орлеан, когда-то был королевской крепостью, но о вассальной связи этого рода с короной прочно забыли. Не довольствуясь неистовым грабежом церковных земель, Гуго напал на владения графа Тибо IV Блуаского, которому приходился вассалом за виконтство Шартр. Жалоба графа королю, к которой добавились жалобы епископов Шартрского и Орлеанского и аббата Сен-Дени (у которого в тех местах были обширные владения), вынудила Людовика в 1111 г. вмешаться. Вызванный, чтобы оправдаться, Гуго не явился. Король устроил поход: замок Гуго был взят приступом и разрушен. Сугерий, одно из главных действующих лиц этой истории, оставил подробный рассказ о ней. Гуго, взятый в плен, а потом освобожденный, вступил в союз с Тибо и восстановил свой замок; последний выстоял против нового штурма, но не выдержал блокады, несмотря на помощь английского короля (1112 г.), и снова был разрушен. Людовику VI пришлось выйти в поход в третий раз в 1118 г., и крепость снова была осаждена и снесена после штурма, в ходе которого расстался с жизнью сенешаль Ансо де Гарланд. Умер Гуго в Святой земле в 1132 г.
Война с Монлери-Рошфорами и другие военные операции Людовика VI
Род Монлери-Рошфоров был третьим из главных противников Людовика, мешавших ему замирить домен. Они владели целым ансамблем крепостей, контролировавших большие маршруты к югу от Сены: это были замки Монлери, Гомец, Рошфор-ан-Ивелин, Креси-ан-Бри, Бре-сюр-Сен, Гурне. Этот род — наглядный пример больших сеньориальных семейств Иль-де-Франса, представители которых в XI в. бывали при королевском дворе, но которые сохраняли территориальную независимость. После стадии, на которой в начале века Филипп I и его сын попытались привязать этот род к себе, расставание Людовика с Люсьенной де Рошфор ознаменовало начало периода почти непрестанной вражды, порой сопряженной с боевыми действиями. Людовик воспользовался внутренними распрями в семействе: Гуго де Креси часто конфликтовал с двоюродным братом Милоном де Бре и его единоутробным братом Эдом де Корбейем. После десяти лет борьбы дом Монлери-Рошфоров угас, когда Гуго де Креси собственными руками задушил Милона де Бре. Осуждение оказалось настолько всеобщим, что Гуго, осажденный королем в замке Гомец, спас себе жизнь только тем, что удалился в Клюни в 1118 г.
Было и еще много походов Людовика VI на сеньоров-беззаконников, которые описаны Сугерием и другими хронистами или же упоминаются в хартиях. За особо интенсивным периодом, предшествовавшим его коронации, последовал ряд операций в Вексене: он покарал нескольких сторонников английского короля во время войны с последним, отбил в 1109 г. Мант у единокровного брата Филиппа и захватил в 1110 г. Мелан, граф которого в отместку совершил набег на Париж в отсутствие короля. Последний воевал и в Гатине, другой пограничной области: виконт Гатине покорился и был вынужден в 1112 г. продать свои замки, тогда как крепость, которой в Шато-Ренар владел Тибо Блуаский, в 1124 г. разрушили. Целью его последней кампании в 1135 г. стал находившийся южней Сен-Бриссон-сюр-Луар близ Жьена.
Важность замирения домена
Борьба Людовика VI с сеньорами королевского домена, похоже, шла не на основе целостной стратегии, а под диктовку обстоятельств. Скромная по географическому размаху, она была почти ничтожной с точки зрения целей и средств: отряды в несколько десятков, в лучшем случае в двести-триста всадников нападали на башни, чаще всего деревянные, которые владелец отстраивал, как только королевская армия удалялась. И сколько бы энергии ни тратил король, ему даже не удалось ощутимо расширить домен, как это сделал его отец. Впрочем, ряд примеров показывает, что многие роды, с которыми он воевал, далеко не были его непримиримыми врагами, — не один из них регулярно посылал своих представителей ко двору в прошлом веке, некоторые еще служили ему, когда с ним не ссорились, а многие из замков, которые он брал приступом, когда-то принадлежали первым Капетингам, позволившим их у себя отобрать. В большинстве «сеньоры-разбойники» были хорошо знакомы королю, приходились более или менее близкой родней его чиновникам, а их «разбой» в отношении церквей или купцов объяснялся просто радикальным представлением об автономии вассалов по отношению к сеньору, отчаянными усилиями приспособиться к монетной экономике и очень индивидуальными взглядами на поддержание порядка (см. карта 7).
Какими бы заурядными ни были его операции и узкими — горизонты, деятельность Людовика VI в своем домене имела фундаментальную важность для возрождения королевской власти и вполне заслуживает славной памяти, какую о ней сохранило потомство. Именно на базе этой объединенной и замиренной территории с восстановленными коммуникациями, с экономикой, избавленной от грабежей и произвольных поборов, Филипп Август сможет вести свою завоевательную политику. Не менее важными, хоть не более очевидными, были и экономические результаты этой деятельности.
Главные дороги, пересекавшие домен (в Орлеан, на Луару и в долину Роны, в направлении Уазы, Эны и Шампани, во Фландрию), попали под королевский контроль как раз в период, когда крупная торговля пошла на подъем и когда территориальные князья — во главе с графами Шампанскими и Фландрскими — проводили выгодную торговую политику на основе покровительства купцам[135]. Наконец, действия Людовика VI, предпринятые с благородными намерениями — защиты мира и правого дела, покровительства слабым и церкви, — и осуществленные с блеском, внесли значительный вклад в создание того образа королевской власти Капетингов, к какому с тех времен она стремилась, и вполне могли снискать одобрение духовенства, поддержку со стороны купцов и крестьян.
На царствование Людовика Толстого пришелся пик борьбы за свободу, нашедший особенное выражение в движении за коммуну, с последней трети прошлого века ширившемся в городах, особенно на севере и северо-востоке королевства. Король не мог оставаться равнодушным к этому массовому движению, менявшему политический и социальный баланс в богатейших центрах его государства. Поэтому ему пришлось вмешаться в дела около десятка городов, принадлежавших ему или подлежавших юрисдикции епископа или аббата, зависимого от него; в чем именно заключалось данное вмешательство, можно выяснить только путем скрупулезного анализа.
Ланская коммуна
Восстание в Лане (наряду с событиями в Брюгге 1127 г.) благодаря обстоятельному рассказу, оставленному Гвибертом Ножанским, стало одним из самых известных потрясений, какие произошли в городах королевства в те времена. Тонкие наблюдения Гвиберта в сочетании с не менее проницательным анализом Доминика Бартелеми[136] позволяют лучше понять, насколько сложными бывали ситуации, в которых рождались коммуны и из которых в огромном большинстве прочих случаев мы можем разглядеть лишь отдельные элементы. Даном, старинной резиденцией королей, городом, богатевшим за счет эксплуатации пригородной сельской местности и продажи вина на Север, управляли одновременно епископ и королевский прево. В начале царствования Людовика VI епископом был Годрик, бывший капеллан английского короля, родственник Тома де Марля, проявлявший особую невосприимчивость к григорианским идеям, жесткий и хищный как правитель. Первую из двух влиятельных групп в городе можно определить, как proceres urbis [городскую знать (лат.)], а вторую — как burgenses [горожан (ср.-в. лат.)] или cives [граждан (лат.)]. Первые представляли собой феодальную знать, по преимуществу сельского происхождения; они были вассалами епископа либо связаны с ним корыстными отношениями, а их жилища сосредотачивались внутри пояса городских валов, вокруг собора; эта среда была аналогична среде рыцарей из Санлиса, Орлеана или Этампа, каких мы встречали в королевском окружении. Вторые к знати не относились; они были слабо интегрированы в феодальную систему, а некоторые находились в более скромной (но иногда выгодной) личной зависимости типа министериальной; вероятно, они разбогатели на торговле и ростовщичестве, а жили чаще всего в «бурге» вне городских стен, принадлежавшем большому королевскому аббатству Сен-Жан.
Кровопролитное восстание горожан ненароком вызвали ссоры между знатными аристократическими родами. В январе 1110 г. убили дворянина Жерара де Кьерзи, который был вассалом аббатства Сен-Жан и, значит, связан с burgenses и королевским прево; месть за убийство коснулась в той или иной форме Тома де Марля и епископа, заподозренных в соучастии, а также многих групп жителей, связанных с той или иной кликой. Горожане, которых встревожили беспорядки и которые устали от чрезмерных фискальных требований Годрика, сформировали сообщество (communia), окружение же епископа в его отсутствие, а по возвращении и он сам согласились — за деньги — это сообщество признать. В 1111 г. члены сообщества добились сокращения налогов и прекращения фискального произвола. Король утвердил эту хартию. На Пасху 1112 г. его визит в Лан стал завязкой драмы: Годрик попытался воспользоваться его присутствием, чтобы упразднить коммуну, получив за золото согласие короля; коммунары набавили цену, предложив четыреста ливров; епископ взял верх, дав семьсот. Король их взял, упразднил коммуну и немедленно уехал. На следующий день епископ принялся выбивать из самих жителей деньги, которые ему пришлось заплатить королю. 25 апреля 1112 г. вспыхнуло восстание; в епископский дворец ворвались, Годрика, спрятавшегося в бочке, убили вместе с несколькими вассалами, жилища которых разгромили; собор сожгли. Последовал период анархии; многие бюргеры покинули город, и окрестные крестьяне воспользовались возможностью пограбить его. Тома де Марль, которого настойчиво просили возглавить мятежников, отказался и стал лавировать между лагерями, пытаясь усилить свое влияние, как делал и его отец, Ангерран де Куси. К 1114 г. восставшие, похоже, ослабли: 29 августа во время освящения восстановленного собора архиепископ Реймсский мог читать проповедь на тему повиновения вышестоящим и поносить коммуны. В марте-апреле 1115 г. королевская армия, преследовавшая Тома де Марля, воспользовалась прохождением близ Лана, чтобы вступить в город, который не оказал сопротивления, и сурово наказать бывших инсургентов. В 1128 г. король вернул Лану вольность, назвав эту акцию «установлением мира». Сообщество, в следующем году включившее в себя четыре ближайших деревни, возглавили мэр и присяжные, которые, похоже, к тому времени уже выполняли свои обязанности; были уточнены фискальные и судебные обязанности сообщества в отношении короны; его членов освободили от сервильных повинностей, предоставили собственной юрисдикции и обязали платить фиксированную талью; определили их отношения со знатью и клириками; были оговорены права короля, епископа и других сеньоров; наконец, всех жителей, совершивших преступления во время смут, помиловали, кроме тринадцати человек.
Другие примеры вмешательства Людовика VI в коммунальное движение
Наша информированность о ланском событии имеет совершенно исключительный характер: остальные коммунальные движения того времени остаются для нас очень малоизвестными. В 1108–1110 гг. король утвердил хартию вольности Нуайона по просьбе самого епископа, должно быть, решившегося на это, потому что жителей поддержал шателен. В 1110 г. он даровал вольности городу Манту, только что отбитому у единокровного брата Филиппа, — верность жителей, которым постоянно угрожали англо-нормандцы, надо было поощрить; впрочем, король оставил за собой назначение высшего должностного лица, которым станет его собственный прево. На следующие годы пришлись Ланское восстание и еще два кровопролитных бунта, в Амьене (1113–1117) и в Бове (1114–1115).
События в Амьене очень близки к событиям в Лане по времени и по составу участников — там обнаружился Ангерран де Куси. Но фронт там оказался перевернутым: епископ поддержал коммуну. Вскоре после Ланского восстания, вероятно, в течение 1113 г., жители Амьена добились от епископа хартии вольности, которую король утвердил. Не признали два светских сеньора, деливших с епископом власть над городом, — шателен Адам, комендант городской крепости (Шатийона), и граф Амьенский, которым был не кто иной, как Ангерран де Куси, род которого присвоил себе графское достоинство в ущерб сыновьям Гуго де Вермандуа. Война, вспыхнувшая после этого между обеими сторонами, привела в апреле 1115 г. к вмешательству короля, который вернул графскую власть роду Вермандуа и признал коммуну, но не смог захватить Шатийон. Последний держался еще два года.
В Бове коммуна существовала с конца XI в. и была утверждена Людовиком VI — неизвестно, в каком году. Но в 1114 г. — отметим: одновременно с событиями в Лане и Амьене, — вероятно, когда епископский престол был вакантен, между жителями и соборным капитулом вспыхнул конфликт из-за убийства, в котором, как подозревали, был замешан один из каноников. Король вмешался, хотя капитул ссылался на право самостоятельно судить своих членов; сильно раздраженное население изгнало каноников и разграбило их жилища. В следующем году король еще раз вступился за жителей, теперь в связи со злоупотреблениями судебной властью со стороны шателена города.
Король ратифицировал также хартию, предоставленную аббатами Корби и Сен-Рикье жителям своих городов (1123–1126), хотя во втором случае был вынужден пресечь чрезмерные проявления независимости со стороны коммунаров. Он также учредил коммуну в епископальном городе Суассоне (вероятно, после 1116 г.), но, как и в Сен-Рикье, впоследствии, в 1136 г., должен был напомнить жителям о границах, поставленных их свободе. Тем не менее эти привилегии были распространены на шесть деревень в окрестностях. Людовик VI даровал хартию также Дре (точная дата неизвестна), а в 1128 г. утвердил коммуну в Шелле.
Наконец, во Фландрии Людовик VI во время похода 1127 г. утвердил хартии, великодушно, впервые или заново, дарованные Вильгельмом Клитоном Сент-Омеру и Брюгге в обмен на их подчинение — щедрота бесполезная и забытая со следующего года из-за оплошностей, допущенных новым графом. Но Тьерри Эльзасский, обязанный победой городам, в свою очередь должен был признать их коммуны; так зародилась автономия больших фламандских городов, выросшая, впрочем, из давней графской милости. Французский король на этот ход событий не имел никакого влияния.
Существовала ли королевская политика в отношении городов?
Заметно, что трудно сказать, была ли у Людовика Толстого политическая концепция отношения к такому важному новшеству, как коммуны, и еще трудней — в чем эта концепция состояла. Историки иногда пытались прояснить, как менялось его отношение к коммунам, датируя 1120-ми гг. охлаждение после того, как он несколько раз выказал последним милость. Во всяком случае, можно отбросить расхожее представление, будто он их поддерживал как подходящих союзников в борьбе с непокорными феодалами. Пример Амьена и некоторые аспекты примеров Бове и Манта такому представлению соответствуют, но, анализируя ситуацию в Лане, мы уже убедились, насколько социальная реальность и соотношение сил были сложней и богаче оттенками, чем просто противостояние «бюргеров» и «феодалов». Из роли ополчения — кстати, скорей сельского, чем городского, — в штурме Ле-Пюизе, которое так восхвалял Сугерий, не следует делать общих выводов. Лучше вычленить некоторые факторы, влиявшие на мнения короля в этой сфере; во-первых, любовь к деньгам, которая не раз предопределяла его позицию. Во-вторых, стремление к порядку, которое в зависимости от конкретного случая могло побудить его выступить как на стороне коммун (ведь они в принципе были институтами для защиты мира и порядка), так и против них (ведь их сопротивление установленным властям на деле иногда приводило к беспорядкам). Наконец, влияние клириков, которые чаще всего, но не всегда, настраивали его против коммун. Каждому известна формулировка Гвиберта Ножанского: «коммуна — новое и отвратительное слово» (или, точней, «новый и отвратительный смысл этого слова»), вставшая в ряд лапидарных оценок того же рода, первую из которых сделал Ив Шартрский. В целом и по многим причинам высшее духовенство скорей осуждало коммунальное движение, и его антипатия, конечно, сказывалась на настроениях короля.
Остается последний нюанс: очень похоже, что король предоставлял городам, не принадлежавшим ему непосредственно, более обширную автономию чем своим собственным. Мы уже видели проявление такой осторожности в отношении Манта, ее можно обнаружить и в предоставлении привилегий четырем большим королевским городам: Парижу, Орлеану, Этампу и Буржу, а также Компьеню. Что касается Парижа, то речь идет о привилегии, дарованной в 1121 г. «ганзе речных купцов», то есть объединению купцов, торговавших на Сене. Этот текст был очень важным для парижских купцов, ознаменовав начало их господства над городом; но его содержание было чисто коммерческим. Тексты для прочих городов, насколько они известны, в большей степени затрагивают личные свободы и налоговые вопросы, но ни о какой автономии коммунального типа в них речи нет. Однако хроника монастыря Мориньи — важный источник по истории царствования — сообщает, что и королю пришлось столкнуться с возмущением в Этампе из-за одного судебного дела. Но можно сказать, что в целом коммунальный феномен не имел никакого отношения к действиям Людовика VI в его домене.
Король и трансформации крестьянского общества
Сохранилось немало актов Людовика, касающихся положения крестьян, которые жили на его землях и на церковных. Его интерес был вполне под стать переменам, происходившим в тот период в деревне: повинности по отношению к сеньору, повсюду претерпевали кодификацию и во многих случаях становились легче (неизбежным следствием письменной фиксации было прекращение или уменьшение произвола). С другой стороны, демографический рост побуждал сеньоров проявлять инициативу, и они создавали новые деревни, также снабжая их писаными кутюмами. Король тоже демонстрировал активность, соответствовавшую его роли крупного землевладельца и опекуна церковных имений, но нельзя сказать — как иногда делали историки, — что он был особо либеральным сеньором, склонным к освобождению сервов[137]. Ведь многие из этих актов подтверждают его права на владение сервами, на которых претендовали другие сеньоры, или посвящены разделу детей, рожденных от браков между сервами из разных сеньорий. Случаев освобождения отдельных людей немного, но к ним надо прибавить десяток актов, улучшавших положение сервов, которые принадлежали церковным сеньорам.
Тексты, более всего заинтересовавшие историков, говорят о коллективных улучшениях статуса свободных крестьян, которые жили или приглашались жить в королевских деревнях (семь случаев) или церковных (тридцать случаев); к этим текстам следует добавить шесть актов о совладении. Часто задача состояла в том, чтобы пресечь неправомерные реквизиции на церковных землях, какие производили соседи — могущественные миряне; тут мы снова выходим на сюжет борьбы с бесчинствами мелких сеньоров. Но в большинстве хартий облегчаются или отменяются повинности перед самим королем (и иногда признается их несправедливость, как и в предыдущей категории); впрочем, это делалось для того, чтобы угодить скорей капитулам и монастырям, чем крестьянам. Однако в очень немногих случаях есть и настоящие хартии вольности, наделявшие деревни очень выгодным статусом; самый известный из этих текстов — хартия для деревни Лор-рис в Гатине (недатированная), по образцу которой после были даны хартии другим сельским общинам. Она предусматривала освобождение от серважа любого человека, который проживет в этой деревне год и один день, свободу покидать свою землю, отмену барщины, дозорной обязанности, чрезвычайных налогов и пошлин на продажу продуктов питания, а также фиксацию очень умеренных сумм в качестве прочих выплат и судебных штрафов. Упоминание охранного пропуска на ярмарку (conduit defoire), выписываемого торговцам, показывает, что мы имеем дело с экономикой, широко открытой для торговли, какая часто встречалась в местностях, щедро наделенных привилегиями. Но надо подчеркнуть, что от этих вольностей еще очень далеко до коммунальной автономии: королевские чиновники полностью сохраняли контроль над деревней, и по-прежнему только они вершили там суд. Хорошо заметно существенное качественное различие между статусом крестьян, даже в самом благоприятном варианте, и статусом жителей коммунальных городов. Лишь десять-двенадцать деревень в окрестностях Лана и Суассона пользовались в то время вольностями, которые можно сравнить с городскими.
В других случаях король приглашал «гостей», обещая им ту землю, которую они расчистят, и ограниченные повинности, но не предоставляя свободы и обязывая жить в этом месте. Самая классическая хартия для таких «гостей» (притом что многое в ней нам остается неясным, как часто бывает с такими текстами) — хартия для Торфу, деревни, основанной ранее 1134 г. на полдороге между Парижем и Этампом[138]. Она иллюстрирует главные аспекты политики Людовика VI, которую продолжит и Людовик VII: участие в широком движении расчистки целины, какое принимали также прочие сеньоры Иль-де-Франса и других мест; привлечение людей с целью усилить королевскую власть и, может быть, ослабить власть враждебных сеньоров из окрестностей; усиление контроля над важными маршрутами и особенно над дорогой, связывающей Париж и Орлеан, безопасность которой была постоянной заботой королевской власти — Бург-ла-Рен и Ле-Марше-Неф-д’Этамп были основаны тоже Людовиком VI, а его преемники добавили к ним другие деревни. Последние — ради большей безопасности этой жизненно важной области, угрозу для которой составляли не менее опасные шателены, чем владетели Ле-Пюизе или Монлери, — получали такие же права, как и деревни, основанные или освобожденные аббатством Сен-Дени (о которых мы хорошо знаем благодаря Сугерию) либо другими аббатствами и капитулами[139]. Тем самым хартии вольности способствовали замирению королевского домена.
Крупные фьефы и Англо-Нормандское королевство
Усиление региональных государств
Королевский домен был не единственным государством, где в первой половине XII в. встала задача консолидации. Территориальные князья в те времена тоже старались одолеть независимость феодалов, парализовавших их власть, и некоторые начали обзаводиться административными структурами, каких еще не имел король. Ведь царствование Людовика VI было периодом, когда региональные государства, могущество и независимость которых придают своеобразие французской политической истории, по-настоящему структурировались. Как ни парадоксально, капетингская монархия в конечном счете извлекла наибольшую выгоду из этих политических перемен, даром что последние очень часто считают единственным негативным фактором, помешавшим Франции достичь национального единства за недолгий срок. На самом деле, как только преемникам Людовика VI удавалось завладеть каким-то из этих больших фьефов с помощью силы или, как они предпочитали, с помощью умелого комбинирования матримониальных и феодальных связей, как их могущество возрастало очень быстро — ведь каждое из маленьких государств, приобретаемых ими, уже представляло собой цельную и эффективную единицу. Следовательно, создание внутренней организации, проводившееся во времена Людовика VI в этих региональных государствах, в итоге оказалось полезным для королевской власти[140].
Среди этих государств, формирование которых шло полным ходом, постоянные связи с монархией поддерживали только княжества северной половины королевства. Фландрия, Анжу, графства Блуа и Шампань — не говоря уж о могущественной Нормандии — могли в зависимости от обстоятельств становиться сильными партнерами или противниками Капетингов во всех делах. Их отношения с государем имели очень непостоянный характер: вчерашний союзник завтра мог стать врагом, и магнаты начинали войну так же запросто, как и шателены королевского домена, с которыми они при случае вступали в союз. Однако в запутанном клубке, какой представляли собой связи короля с его основными вассалами, можно различить несколько главных нитей.
Король и его вассалы
Константа первая: слабость связей с фьефами, которые не соседствовали с королевским доменом непосредственно. Это утверждение относится к Бретани, тяготевшей к Англо-Нормандскому государству (и официально связанной с ним статьями Жизорского договора 1113 г.), и к герцогству Бургундскому, географически более близкому, но политически как минимум столь же чуждому. Еще в большей степени это можно сказать о южных княжествах, связи с которыми возникали лишь в отдельных эпизодах — таких, как призыв к графу Барселонскому о помощи против Альморавидов, напоминающий о каролингских временах. На Юге доминировали соперничающие графы Тулузские и Барселонские, которые стремились расширить свое владычество от Пиренеев до Альп и не проявляли никакого интереса к событиям на Севере. Герцог Аквитанский, более близкий, оставался очень сдержанным и лишь изредка вступал в прямые контакты с сюзереном; в 1126 г., во время второго похода в Овернь, он был готов к столкновению, но предпочел принести запоздалый оммаж. В конце царствования случилось нечто совершенно неожиданное — Людовику VI предложили женить старшего сына на Алиеноре, наследнице этого герцогства. Этому браку предстояло перекроить всю политическую географию королевства.
Константа вторая: враждебность Тибо IV, графа Блуаского и Шартрского с 1106 г., а потом еще и Шампанского — с 1125 г., под именем Тибо II, когда он наследовал дяде. За исключением двух кратких периодов, когда Тибо приводил свой контингент в королевское войско (1109–1111 и 1124 гг.), он вступал во все коалиции, какие складывались против Людовика VI, — от коалиции Рошфоров в 1107–1108 г. до сторонников дю Пюизе в 1112 г. и Гарландов после 1127 гг., а также неоднократно заключал союз со своим дядей, английским королем. Тем не менее в 1135 г. с примирения между обоими старыми врагами после последней, особо ожесточенной войны началась новая фаза в их отношениях. Это сближение избавило короля от очень неприятной угрозы: ведь государства Тибо теперь сжимали королевский домен с запада и с востока, и его союз с англо-нормандцами грозил бы домену окружением (см. карта 8).
Третий важнейший факт: политический подъем графов Анжуйских. В течение всего XI в. они почти неуклонно расширяли свои территории. После отката в конце века экспансия возобновилась с новой силой, когда в 1110 г. был аннексирован Мэн. Анжуйцы, чьи территориальные амбиции столкнулись с сопротивлением англо-нормандской державы (у которой они яростно оспаривали Мэн), стали для Людовика VI ценными союзниками против этого общего врага. Но брак Жоффруа Красивого и Матильды, наследницы английской короны, в 1127 г. стал предвестником союза обоих государств и переломил ситуацию: начала формироваться грозная «империя Плантагенетов», с которой преемникам Людовика VI придется столкнуться.
Остаются княжества, в дела которых король вмешивался непосредственно. Прежде всего это мелкие государства Центральной Франции, графства Овернь и Невер, сеньория Бурбон, на которые он считал естественным распространить свое влияние, замиряя южные земли домена. Он предпринял два похода на графа Овернского из-за жалобы епископа Клермонского (1122–1126), но настоящего успеха не добился. Операция против Аймона II де Бурбона в 1109 г., похоже, имела более стойкий эффект; наконец, Ниверне населяли королевские «верные», такие как епископ Оксерский или граф Гильом II. Аналогичная ситуация существовала и к северу от королевского домена, в графстве Вермандуа: оно принадлежало графу из рода Капетингов, который к тому же был ближайшим советником короля — своего двоюродного брата.
Тест: фламандское дело
Фландрия была одним из главных феодальных государств, ее экономическое развитие шло полным ходом, урбанизация продвинулась далеко, а ее графы, каждый из которых правил очень недолго, начиная с Роберта II (1093–1111) упорно предпочитали искоренять беспорядки, а не строить новые крепости. Из всех крупных светских вассалов именно со стороны этих графов король мог рассчитывать на самую постоянную поддержку: фламандский отряд регулярно пополнял королевское войско и был многочисленным (притом, что граф был обязан приводить всего двадцать рыцарей), а Роберт II и вслед за ним Балдуин VII нашли в королевских походах смерть (соответственно, в 1111 и в 1119 г.). Однако после заключения в 1120 г. договора между Карлом Добрым и Генрихом I, фламандские войска уже не так часто приходили на королевский зов и больше не воевали против англо-нормандцев, хотя раньше делали это весьма охотно.
Проблема наследования Карлу Доброму, убитому 2 марта 1127 г., стала решающим испытанием, которое позволило оценить власть короля в этом фьефе, как будто наиболее открытом для его влияния. Карл, само восшествие которого на престол не обошлось без затруднений, не оставил наследника, а четкого обычая в этой сфере не существовало. В какой мере король имел возможность навязывать свою волю беспокойной знати и вполне утвердившимся городам, претендовавшим на право самостоятельно избирать нового сеньора? Собрав знать в Аррасе, Людовик сумел добиться от нее согласия признать его кандидата Вильгельма Клитона, сына Роберта Коротконогого — бывшего герцога Нормандского. Вильгельм как креатура Людовика должен был обеспечить ему полную покорность Фландрии. Фактически Людовик управлял сам все время, пока оставался в этой стране с целью покарать убийц. Осажденные в башне, которая примыкала к церкви Святого Донациана в Брюгге (той самой, где они совершили свое преступление), они в конечном счете сдались и 5 мая 1127 г. были сброшены с вершины башни. Но после отъезда короля оплошности Вильгельма Клитона привели к всеобщему восстанию городов, поддержанному частью знати; восставшие обратились к главному сопернику Вильгельма в борьбе за наследство Карла Доброго — Тьерри Эльзасскому, и весной 1128 г. тот взял верх. Только после этого король, которого задержала война, развязанная Гарландами, пришел к Вильгельму на помощь. Слишком поздно, судя по резкому ответу бюргеров Брюгге на предложение вступить в переговоры. Выдвинув Людовику VI обвинение, что он продал графство Вильгельму Клитону, они также отказали ему во всяком праве вмешиваться в избрание графа. Людовик отреагировал вяло — церковными санкциями и скоро снятой осадой Лилля, в котором находился Тьерри. Смерть Вильгельма, смертельно раненного при попытке продолжить борьбу, закрыла вопрос. Королю оставалось лишь признать нового графа.
Королевская власть и автономия княжеств: попытка подвести итог
Фламандский эпизод, очевидно, показал, что король Франции пока далеко не всегда мог напрямую диктовать свою волю жителям больших фьефов. Это был вполне явственный провал попытки усилить королевскую власть над княжествами. То есть с этой точки зрения итоги царствования Людовика VI были весьма скромными. Кроме Фландрии, где все закончилось неудачей, он нигде не вел последовательной политики с целью влиять на крупных феодалов. Его отношения с ними почти полностью исключали понятие «власти» и по преимуществу сводились к союзам, почти не отличавшимся от тех, какие эти феодалы заключали с английским королем. Какой-нибудь Тибо IV Блуаский мог позволить себе почти всю жизнь быть активным врагом короля, и тот, как бы это его ни раздражало, не имел реальных возможностей исправить ситуацию. Тем не менее Жан-Франсуа Лемаринье отмечает, что королевская власть начала укрепляться: это проявлялось как в постоянном присутствии в войске короля некоторых феодальных контингентов, так и в настойчивых требованиях к территориальным князьям принести оммаж[141]. Даже те, кто изначально был не расположен это делать, как герцоги Нормандские и Аквитанские, в конечном счете его принесли, пусть даже «на границе» и за часть своих государств[142]. Наконец, Лемаринье обнаруживает в двух фразах Сугерия зачатки представлений о верховенстве французского короля над королем-герцогом Нормандии. Но надо сказать, что эти признаки укрепления власти остаются очень слабыми и им противоречат другие данные: например, карта адресатов, которым рассылались акты Людовика VI[143], лишь в самых исключительных случаях не совпадает с пределами королевского домена. И пока что количество территориальных князей, являвшихся ко двору, даже по торжественным случаям, можно было сосчитать по пальцам двух рук. В общем, только призывы в королевское войско имели ощутимое воздействие; конечно, приходили всегда одни и те же контингенты: фламандцы, жители Ниверне и Вермандуа — почти всякий раз, часто прибывали анжуйцы, остальные же не появлялись почти никогда (кроме исключительного случая в июле 1124 г.) — из безразличия, из-за удаленности либо (как герцог Нормандский) из принципа. Во всяком случае, служба нескольких крупных вассалов в войске короля показывает, что его не совсем игнорировали в собственном королевстве. Существовала и другая связь, соединявшая государя с некоторыми территориями за пределами домена, — отношения верности или просто дружбы, какие традиционно поддерживали с короной некоторые епископства и монастыри, соответственно распространяя королевское влияние. В общем, все это подтверждает, что Людовик VI практически не мог перенести свою деятельность за пределы королевского домена. Тем не менее крупные феодалы уважали этого короля, который был не способен на них воздействовать: не надо забывать, что он, как минимум к концу царствования, был богаче и сильней любого из своих вассалов (за исключением, естественно, англо-нормандского короля) и что его престиж значительно возвышал его над ними. Образ действий Людовика Толстого, поистине королевский, показывает, что он сознавал это превосходство[144].
Англо-нормандское могущество
Английский король, вассал Капетингов за Нормандию, с полным правом может упоминаться в этой главе, посвященной равным ему; к тому же связи между обоими королевствами в тот период неразделимо переплелись с теми связями, какие между собой и со своими сеньорами поддерживали большие фьефы. Франко-английские отношения, интенсивные и сумбурные, во многом становятся непонятными, если изъять их из этого контекста. Тридцать лет — с тех пор как Генрих I отобрал Нормандию у своего брата Роберта Коротконогого в 1106 г., и до смерти Генриха в 1135 г. — вражда между обоими королевствами практически не прекращалась и трижды выливалась в открытую войну. Силы были неравными: Генрих I располагал значительно большими ресурсами в людях и деньгах, чем Людовик VI и мог рассчитывать на союз с Тибо IV Блуаским и многими менее значительными сеньорами королевского домена. Худшей организацией капетингских сил легко объясняются (независимо от той или иной тактической ошибки командования) их поражения в боях. Но у французского короля тоже были дипломатические ресурсы: мы только что видели, что его естественными союзниками против англо-нормандцев были графы Фландрские и Анжуйские. Кроме того, он умел разжигать распри внутри нормандской знати или пользоваться ими, поддерживая Вильгельма Клитона, неудачливого претендента на герцогскую корону, у которого было некоторое количество приверженцев. Наконец, шателены Вексена, пограничной области между обеими державами, которая до Филиппа Августа будет ареной столкновений между ними, делились на два лагеря и довольно часто переходили из одного в другой, но франкофильская тенденция среди них все-таки преобладала. Зная обо всех этих союзах, можно понять, что Людовик VI скорей успешно выдерживал эту конфронтацию.
Почти непрерывная война (1109–1119)
В 1109 г. молодой король оказался лицом к лицу с первой коалицией Генриха, Тибо IV и вассалов, принявших участие в интриге Филиппа Мантского. До 1113 г. он метался от одного противника к другому. Тибо, побежденный при Турне, подчинился и в 1109 г. принял участие в походе на Вексен, а в 1111 г. вновь поменял лагерь и в следующем году разбил королевскую армию при Тури. Сражение при Жизоре и взятие Манта (фьефа изменника Филиппа Мантского) в 1109 г., взятие Мелана в 1110 г., гибель в бою графа Роберта II Фландрского в следующем году — вот самые заметные события этой войны, которая закончилась в марте 1113 г. подписанием Жизорского договора. Людовик должен был признать сюзеренитет Генриха над Бретанью и над Мэном, за который его союзник Фульк Анжуйский был вынужден принести оммаж.
В 1116 г. Людовик, Фульк и Балдуин, граф Фландрский, возобновили военные действия, чтобы поддержать притязания Вильгельма Клитона.
Два года война шла вяло, пока Людовик VI был занят разрешением конфликтов с вассалами. В начале 1118 г. союзники предприняли совместное и победоносное наступление на Генриха I, потерявшего немалые территории как в Вексене, так и в Мэне. Но ситуацию переломило 20 августа 1119 г. — сокрушительное поражение Людовика VI при Бремюле, на реке Андель, всего в двух десятках километров восточнее Руана. Когда король продвигался в глубь вражеской территории, на него неожиданно напала гораздо более многочисленная армия и он счел делом чести вступить в бой. В сражении погибли немногие, но поражение французов было полным. Людовик VI немедленно возобновил наступление, собрав всех бойцов, каких мог; он сжег Иври и осадил Бретей, но не взял этот город. Эта новая неудача привела его в такое бешенство, что он едва не сжег Шартр в отместку графу Тибо, однако настойчивые мольбы городского духовенства заставили его отказаться от этой мысли. К тому же он растерял всех союзников: Балдуин VII Фландрский погиб в бою, Ангерран де Шомон, основной из его «верных» в Вексене, тоже умер, а Фульк Анжуйский заключил мир с Генрихом I. Тогда он попытался добиться, воспользовавшись созывом в Реймсе церковного собора (в конце октября 1119 г.), чтобы Каликст II осудил Генриха и Тибо, но в конечном счете был вынужден довольствоваться посредничеством папы, который в ноябре 1119 г. в Жизоре встретился с английским королем. В следующем году был заключен мир на основе statu quo ante — стороны вернули друг другу замки и пленников, тем не менее Людовик получил от Вильгельма Аделина, сына и наследника Генриха I, оммаж за Нормандию.
Новая политическая ситуация и начало длительного мирного периода
25 ноября того же года Вильгельм Аделин утонул при крушении «Белого корабля», в результате чего у Генриха не осталось прямых наследников мужского пола. Вновь активизировался Вильгельм Клитон и заручился поддержкой Фулька V и двух магнатов — Амори де Монфора и Галерана де Мелана, за которыми потянулась многочисленная знать из Нормандии и Вексена. Осенью 1123 г. Генрих I пошел на них войной и добился от императора Генриха, своего зятя, чтобы тот в свою очередь напал на Францию. Сам он вторгся в Вексен; согласно Сугерию, союзники его отбросили; согласно Ордерику Виталию, он одержал над ними большую победу при Ружемутье (недалеко от Понт-Одемера) в марте 1124 г., причем французский король в этой войне не участвовал. Что касается Генриха V, то он отступил без боя в августе 1124 г., когда узнал, что крупные вассалы отозвались на брошенный Людовиком VI призыв в ост и что в Реймсе собралась внушительная королевская армия. В 1127 г. поражение и смерть Вильгельма Клитона во Фландрии и брак наследницы англо-нормандского государства с наследником анжуйского графства окончательно лишили Людовика VI всякой возможности сколотить коалицию против Генриха I. С тех пор Франция и Англия тридцать лет не воевали между собой. Последние годы царствования были исполнены надежд на прочный мир. Англия, расколотая кризисом наследования, пока более не представляла угрозы, тогда как коалицию, прежде всегда готовую образоваться против нее, раздробили династические перемены в Анжу и Фландрии; Блуаско-Шампанское княжество как будто сближалось с Французским королевством; наконец, Людовик VI подчинил фрондировавших сеньоров, крупных и мелких, которые раньше поддерживали любую агрессию с англо-нормандской и шампанской сторон. Итак, очень многие элементы политической игры в этой северо-западной части Западной Европы поменяли свое положение, но их перестановка еще не завершилась, и в ее результате возникнет опасный сосед Капетингов — государство Плантагенетов.
Церковные дела: французская церковь, папство и борьба за инвеституру
В царствование Людовика VI начал складываться союз между капетингской монархией и церковью (как римской, так и французской), созданию которого прежде долго мешали императорское влияние в Риме, а потом личные проблемы Филиппа I и его склонность к симонии. Собственно, этот союз возник еще до смерти Филиппа, когда гот 2 декабря 1104 г. примирился с церковью, а в 1107 г. принял Пасхалия II. Визит папы дал возможность заключить соглашение по вопросу об инвеституре епископов (жгучей проблеме нескольких десятилетий), оказавшееся практичным и прочным.
Король — покровитель и друг церкви
Первая треть XII в., несомненно, стала таким периодом в истории церкви, когда деятельность монахов была наиболее плодотворной. Тогда активно развивались ордены, основанные в конце прошлого века, и повсюду возникали их отделения. Их влияние очень сильно проявлялось в образе жизни, какой усваивало белое духовенство и даже миряне. Король не мог остаться в стороне от этого всеобщего увлечения монастырской жизнью и раздавал все новые привилегии и дары цистерцианцам, премонстрантам, фонтевристам и другим, менее распространенным орденам. Он сам в 1113 г. основал в Париже аббатство регулярных каноников Сен-Виктор, которое позже приобрело исключительное интеллектуальное и духовное влияние. Он также безупречно выполнял свою роль защитника церквей и их имущества, никогда не отказываясь карать грабителей и гонителей. В походах на Гуго дю Пюизе в 1111 г. и на Тома де Марля в 1115 г. Людовик выступал как «светская рука» власти, исполняющая приговор, вынесенный церковным собранием. Добиваясь соблюдения «Божьего мира» по просьбе клириков, провозгласивших таковой, король фактически делал его ненужным: ведь к «Божьему миру» прибегали, чтобы компенсировать беспомощность предков Людовика[145]. Его деятельность и деятельность его преемников вскоре позволили утвердиться новому принципу: все церкви охраняет король[146]. Этот постепенный переход всего контроля над миром и безопасностью церквей в руки королевской власти пока что проявлялся лишь неброско, в виде согласия между обеими властями, которое воплощалось в присутствии при особе короля авторитетных клириков — прежде всего Ива Шартрского, отношения которого с Людовиком часто были непростыми, но который оказал монархии неоценимые услуги, а также Сугерия, тоже пламенного защитника церковных свобод, но более чуткого к политическим надобностям.
Защита королевской прерогативы
Все становилось сложней, когда интересы короны входили в конфликт с интересами церкви. Первым поводом для столкновения стало усиление королевской юстиции, отныне желавшей стоять выше церковных судов и даже иметь право судить клириков. Церковники, хоть были и рады возможности прибегать к помощи «светской руки», чтобы защититься от посягательств светских сеньоров, тем не менее не хотели отказываться от своей судебной автономии. Долгое соперничество обеих юрисдикций еще только начиналось, но Людовик VI энергично утверждал на практике верховенство королевских судов. При нем в королевский суд впервые принесли апелляцию на приговор церковного суда. Таких высших сановников, как епископ Клермонский, аббат Мориньи или епископ Ланский, судил королевский суд, хоть они и претендовали на судебную автономию.
Еще тяжелей был вопрос выборов епископа, по двум причинам: получение доходов с вакантных церковных должностей приносило государю немалый вклад в казну, а идея, что светская власть должна прекратить вмешательство в назначение и инвеституру клириков, уже полвека как была самым важным и самым спорным элементом церковной реформы. Обычай, установившийся в епископствах и аббатствах, контролируемых Капетингами, не нарушал прав короля, при этом оставляя почти полную свободу выборщикам и не посягая на верховенство папы в духовной сфере. Король давал разрешение па проведение выборов епископа или аббата (licentia eligendi), после чего более или менее энергично поддерживал какого-либо кандидата (но в принципе не навязывал его) и принимал от нового избранника присягу на верность, прежде чем инвестировать его владениями и светскими полномочиями, подобающими по должности. Людовик VI упорно отстаивал эту позицию, и его твердость обычно увенчивалась успехом. Если некоторые коллегии выборщиков пытались действовать по-своему, папы предлагали собственного кандидата, а новые избранники отказывались приносить клятву верности, то они почти никогда не добивались успеха; часто, но не всегда королевские кандидаты отличались склонностью к симонии, как минимум к консерватизму, и не давали хода клирикам, открыто выступавшим за реформу. Когда Людовик был еще только соправителем отца, вспыхнули бовезийский и парижский конфликты, порожденные амбициями Этьена де Гарланда, а потом — реймсский конфликт, последствия которого сказывались до самой коронации нового суверена. Еще одно столкновение произошло в 1109 г. в связи с выборами аббата монастыря Мориньи, который Капетинги особо ценили. В 1112 г. король навязал своего кандидата в качестве преемника Годрика Ланского, опять-таки чтобы угодить Этьену де Гарланду — при таком новом епископе освобождалась должность декана церкви Сент-Круа в Орлеане, на которую тот зарился. В 1115 г. в Оксере были избраны одновременно два епископа: одного поддерживал король, другого, клюнийца, — папа. В 1118–1119 гг. аналогичный конфликт возник в Туре, но на сей раз папа и король пришли к соглашению. В 1122 г. сам Сугерий навлек на себя королевский гнев, когда был избран аббатом Сен-Дени (без ведома короля и в его отсутствие) без позволения провести выборы. Наконец, что касается выборов епископа Аррасского в 1131 г., то до нас дошло письмо, которое Людовик VI направил выборщикам, прося поддержать одного кандидата.
В целом таких столкновения, пусть и довольно многочисленные, похоже, происходили в меньшинстве случаев, и, вероятно, из этого следует, что все остальное время королевская воля не встречала сопротивления. Доктрина, разработанная тогда, в целом фактически поддерживала капетингскую практику. Ив Шартрский, самый авторитетный из ее создателей, проложил умеренный путь между радикализмом реформистов первого григорианского поколения и упорным старанием некоторых суверенов, особенно императоров, полностью сохранить за собой контроль над иерархией. «Какое значение имеют внешние формы инвеституры? — писал Ив в 1095 г. — Важно, чтобы короли не намеревались жаловать чего-либо духовной области и сообразовывались с выбором духовенства, даруя избраннику имения и прочее имущество, которое церкви держат от королевских щедрот». Поколение спустя Гуго Сен-Викторский и сам Бернард Клервоский рассуждали точно так же[147]. Таким образом, какими бы неоднозначными ни были некоторые кандидатуры, каких поддерживал Людовик VI, вопрос назначения епископов был в его царствование решен удовлетворительно и надолго.
Конфликты из-за распоряжения бенефициями и из-за реформы капитулов
Эффект этого важного достижения был, к сожалению, частично смазан из-за нескольких дел, поначалу мелких, но вызвавших резкие столкновения между королем и самыми прославленными из прелатов-реформаторов. Так, в 1114–1115 гг. возник разлад между Ивом Шартрским и чиновниками-прево его церкви, которые взимали с нее хоть и освященные обычаем, но чрезмерные сборы. Из-за упорства обеих сторон этот ничтожный эпизод перерос в долгий конфликт, в который вмешался и папа, поддержав епископа. В 1126 г. Хильдеберт Лаварденский, архиепископ Турский, не позволил королю назначать каноников своего капитула и был вынужден на четыре года удалиться в изгнание, после чего дорого заплатил, чтобы вернуться в милость. Тем временем каноники вели борьбу меж собой, не гнушаясь физическим насилием, а один был даже искалечен противниками. В 1128 г. в конфликт с королем в свою очередь вступил Стефан Санлисский, епископ Парижский: король не разрешил ввести в капитул собора Парижской Богоматери регулярных каноников из Сен-Виктора, как намеревался епископ. Как и его турского собрата, Стефана лишили владений и изгнали; святой Бернард резко протестовал, но папа не стал раздражать суверена. Неизвестно, как закончился этот конфликт, который, во всяком случае, хорошо показывает неоднозначность церковной политики Людовика VI. Он сам основал аббатство Сен-Виктор и хотел сделать его очагом обновления, но не решился распространить реформу на капитулы, которые сам контролировал. Ведь после этого он не смог бы располагать пребендами, которые давали ему ценную возможность вознаграждать друзей и слуг короны и вводить надежных людей в состав высшего епархиального духовенства. Конфликты из-за распоряжения бенефициями капитулов были в конечном счете более чреваты последствиями, чем раздоры, порожденные епископскими выборами. На конец царствования пришлись и другие дела: конфликт между королем и Генрихом Санглие, архиепископом Сансским, в 1129 г., прямое столкновение со Святым престолом в 1134 г., из-за того, что сын короля Генрих, аббат Сен-Меллона в Понтуазе, завладел пребендой, и прежде всего два эпизода, которые закончились убийствами и серьезно скомпрометировали короля. Насилие в орлеанском капитуле Сент-Круа вылилось в убийство заместителя декана Аршамбо, только что взятого под защиту папой (в конце 1132 г. или в первом полугодии 1133 г.); убийцы пользовались покровительством королевской канцелярии. Через недолгое время, 20 августа 1133 г., в присутствии епископа Парижского вассалы Этьена де Гарланда, приходившиеся племянниками одному сановнику капитула Парижской Богоматери, зарезали приора Сен-Виктора. Убийц, осужденных папой и собранием епископов в Жуарре, королевская юстиция в обоих случаях преследовала очень вяло. Эта относительная безнаказанность сильно повредила добрым отношениям монарха с папством и с частью епископов. Итак, царствование завершилось в атмосфере скрытого недовольства, которая была вполне под стать противоречиям политики Людовика VI в отношении его духовенства.
Установление превосходных отношений с папами было одним из больших достижений царствования Людовика VI. Если обстоятельства, сделавшие французского короля необходимым для пап и «родным сыном римской церкви» (по собственному выражению Людовика VI), способствовали этому, то его вмешательства в дела французской церкви портили дело. Но благоразумие пап и короля и их потребность в поддержке друг друга не позволили развиться какому-либо серьезному кризису в их отношениях.
Завершение борьбы за инвеституру
Первая фаза этих отношений еще проходила под знаком последних потрясений спора об инвеституре. Капетингская монархия была самой надежной опорой Пасхалия И: собор, созванный Людовиком VI во Вьенне в 1112 г., осудил Генриха V, а позже король принял легата Конона Пренестинского, который два года (1114–1115) возобновлял это осуждение. Геласий II, изгнанный из Рима, нашел убежище во Франции и в январе 1119 г. умер в Клюни. Его преемник Каликст II был не кем иным, как шурином короля, и сотрудничество между обеими властями никогда не будет столь тесным, как в его понтификат. Он тоже долго гостил во Французском королевстве и 20–21 октября 1119 г. созвал там Реймсский церковный собор, еще раз осудивший императора, но сделавший реальный шаг к окончательному соглашению с ним, которое будет заключено через три года в Вормсе. Угрозу германского вторжения в августе 1124 г., которая сошла на нет благодаря сосредоточению войск вассалов вокруг Людовика VI, вероятно, можно воспринимать, хотя бы отчасти, как попытку Генриха V взять реванш. Впрочем, весь этот период папы могли только выражать благодарность союзнику, не противореча ему в вопросах, по которым они имели противоположное мнение — например, насчет создания Турнейской епархии или соперничества архиепископов Сансского и Лионского. Зато и увещание, с каким Каликст II обратился к Генриху I, было не столь резким, как желал бы Людовик.
Схизма Анаклета
После Вормсского конкордата папа несколько охладел к Франции, что было вполне естественно, так как он больше не нуждался в помощи Капетингов. На этот период пришлись ссоры короля с архиепископом Сансским, архиепископом Турским, епископом Парижским. В Риме Гонорий II старался, официально осуждая короля, щадить оба лагеря. Его смерть и избрание двух пап в 1130 г. снова сделали французского короля необходимым союзником папы: Людовик поддержал Иннокентия II, согласившись с мнением французских епископов, которые в сентябре-октябре 1130 г. собирались в Этампе. Когда Иннокентия изгнали из Рима, он немедленно прибыл во Францию и за несколько месяцев получил признание со стороны Генриха I и Лотаря III. Через год он короновал короля Людовика Молодого после внезапной смерти брата и созвал в Реймсе вселенский собор. Как и после 1123 г., папа стал менее тепло относиться к французскому королю, когда вернулся в свое государство и перестал нуждаться в Людовике. На сей раз ситуацию отравили еще и тяжелые инциденты (убийства 1132–1133 гг.), но перед смертью короля отношения снова улучшились. Похоже, в продолжение всего царствования Людовик VI поддерживал со сменявшими друг друга папами особые связи: никакие разногласия, разделявшие их, не могли полностью пересилить гармонию, в целом царившую в отношениях между ними.
Царствование Людовика VI принято представлять как первый большой этап утверждения монархии и территориального объединения Франции. И оно действительно было очень важным, пусть даже историки отличаются чрезмерной благосклонностью к нему. Существование написанной Сугерием биографии — исключительного и откровенно апологетического источника, привлекательная и энергичная личность короля, отсутствие затруднений в различении «добрых» п «злых» и суровые наказания, каким подвергались последние, — все эго способствовало формированию явно положительного образа царствования как в народной памяти, так и в монархической и республиканской историографии. Фигуры Филиппа I и Людовика VII от такого слишком невыгодного соседства, вне всякого сомнения, поблекли, и в результате их реальная роль в создании капетингской системы оказалась недооцененной. Завершая главу, надо напомнить, что рамки, в которых действовал Людовик VI, были очень тесными, что он не приобрел новых территорий, не улучшил контроль над крупными вассалами, а его дипломатическое влияние в Западной Европе было очень ограниченным. Но, отметив, что Людовику VI повезло с историографами и что его деятельность знала пределы, все-таки надо присоединиться к хору его апологетов: да, это в его царствование начались возрождение королевской власти и объединение национальной территории, это при нем капетингская монархия обеспечила себе солидную домениальную базу, сделавшую возможными завоевания Филиппа Августа, наконец, при нем французские короли начали приобретать ценный имидж защитников слабых, друзей горожан, преданных сынов церкви.