sequela Christi («следовать обнаженным за обнаженным Христом»): мол, право проповедовать имеют только те, чье поведение соответствует слову Божию.
Именно благодаря впечатлению, что их дела соответствуют словам, бродячие проповедники конца XI в., откровенно бравшие за образец восточных отцов-пустынников, основателей монашества, и увлекали за собой толпы. Здесь функцию «пустыни» выполняли леса (со всем грузом смутной сакральности, обременявшим их). В пределах Мэна и Бретани вокруг сильных личностей, таких как Петр де л’Этуаль (ум. 1114), Бернард Тиронский (ум. 1117), Виталий из Савиньи (ум. 1122) или Роберт д’Арбриссель (ум. 1116), собирались группы отшельников…
Другие вдохновители этого отшельнического движения осмеливались даже подстрекать народ к выражениям антиклерикальных чувств. Пусть ни один из отшельников как будто не вышел за пределы ортодоксии, но все-таки сфера их влияния уже предвосхищала аудиторию, к которой в следующие десятилетия обратились еретики. Так, странствующий монах Генрих Лозаннский (или Клюнийский) находил учеников («генрикианцев») именно на Юге, куда в 1145 г. пришел спорить с ними Бернард Клервоский.
Пусть отшельничество существовало во все времена, но взлет его популярности во второй половине XI в. совпал с подъемом волны «народного» христианства. Мы видели в предыдущей главе, что, как и основание Фонтевро в 1101 г. Робертом д’Арбрисселем, эволюция цистерцианского ордена отражала твердую решимость части церковной иерархии восстановить контроль над этими движениями, с трудом поддававшимися управлению. Маленькая отшельническая община, которую собрал Роберт Молемский (ум. 1111), захирела бы, если бы в 1112 г. в нее не явился Бернард де Фонтен во главе трех десятков знатных молодых людей из своего рода. Этот приток новых членов рыцарского происхождения позволил «новому монастырю» в свою очередь создать филиалы. Поочередно возникли аббатства Ла-Ферте (1113), Понтиньи (1114), Моримон и Клерво (1115) в семейном имении Бернарда, ставшего его настоятелем.
В ответ на централизацию клюнийского ордена цистерцианская конгрегация объединила дочерние цистерцианские аббатства Хартией милосердия (в 1119 г. ее утвердил своей буллой Каликст II), которая оставляла им обширную автономию, но в качестве фактора единства вводила ежегодные (с 1116 г.) собрания генерального капитула. Опять же, в отличие от Клюни, Сито поначалу не стремился выйти из-под епископской юрисдикции, но по мере усиления власти генерального капитула права епископата сокращались, а после смерти святого Бернарда папство даровало цистерцианским монастырям широкие привилегии прямого подчинения Святому престолу.
Благодаря необыкновенному престижу Бернарда Клервоского (1090–1153) цистерцианская конгрегация распространилась по королевству (и по всему христианскому миру); каждый монастырь был автономен, но сохранял связь с каким-то из пяти головных аббатств. Одним только Клервоским аббатством было создано шестьдесят восемь дочерних обителей. Поскольку цистерцианцы решили сами эксплуатировать свои земельные угодья (приток пожертвований иссякал), они разработали для этого самые эффективные методы (например, скотоводства). Многочисленные конверзы избавили клиросных монахов от физического труда, работая на ригах, удаленных от аббатств, процветание которых они обеспечивали. Тем самым цистерцианцы включились в торговую, меновую систему наемного труда, утратив первоначальный аскетизм.
Стремление привести образ жизни каноников (имевших попечение о душах верующих) в соответствие с образом жизни монахов стало одной из причин, по каким белое духовенство хотело вновь взять руководство церковью в свои руки. Ранняя (с первых десятилетий XI в.) регуляризация соборных капитулов была специфичной для Юга. На деле для перехода к общинному образу жизни, а тем более к обязательной бедности требовалось пройти несколько стадий. Неизбежным следствием этих реформ стало более эффективное управление достоянием капитулов, оказавшихся хозяевами крупных сеньорий.
Как правило, в епархиях северной части страны (кроме епархии Се) духовенство соборов или коллегиальных церквей держалось за свои прерогативы. То есть регуляризации здесь не сопутствовала каноническая реформа. Чаще всего довольствовались возвращением Каролингского устава, в лучшем случае украсив его выдержками из святого Августина. Однако некоторые канонические общины, взыскуя строгости и подлинности, во второй половине XI в. приняли устав святого Августина. Его называли Ordo antiquus [Старым уставом (лат.)], когда сторонники ordo novus [нового уставa (лат.)], такие как каноники Шпрингирсбаха-на-Мозеле в начале XII в. или вслед за ними, в 1120 г., премонстранты, добавляли к нему Ordo monasterii [Монастырский устав (лат.)], тоже приписываемый святому Августину. Регулярные капитулы, поначалу из-за разного происхождения и из-за расхождения в целях не имевшие меж собой никакой организационной связи, в итоге объединились в конгрегации — парижскую Святого Виктора (основанную в 1108 г. Гильомом из Шампо) или авиньонскую Святого Руфа (основанную в 1039 г., а через полтора века уже объединявшую шесть десятков приоратов). Каноники этой конгрегации, которых возглавил будущий папа-англичанин Адриан IV (1154–1159), вероятно, способствовали насаждению римского права в долине Рейна.
С тех пор принадлежность к соборному капитулу часто (но не обязательно) становилась решающим фактором для доступа к должности главы епархии. Как кардиналы (с 1059 г.) назначали папу, так и соборные капитулы в XII в. повсюду брали избрание епископов исключительно на себя. Епископ тем меньше подчинялся политической власти, чем сильней становилась его зависимость от Рима. Мирян из коллегий выборщиков постепенно исключали, тогда как монахи, если они получили пребенды, по-прежнему участвовали в выборах. Клюнийцы присутствовали в Шартре, Орлеане, Труа, члены конгрегации Святого Виктора — в Париже, Шартре и Туре. В конечном счете сан епископа стал привычным венцом карьеры для священников знатного происхождения, которые резервировали за собой доступ в число каноников. То есть реформа не уничтожила аристократических прерогатив на епископский сан — отныне они распространялись на внутренние церковные процедуры.
В течение века улучшился и сам контингент епископов. Во многих епархиях (Лиможе, Ангулеме, Сенте, Пуатье, Каркассоне) можно обнаружить клюнийское влияние. В Провансе в первой половине XII в. три епископа были выходцами из коллегиальной церкви Сен-Руф, семерых дал орден Клюни и шестерых — Сен-Виктор в Марселе; соборные капитулы выдвинули из своего состава восемь епископов для собственных соборов и шесть — для чужих.
После того как результаты выборов утверждал митрополит, епископа помазывали, и он начинал отправлять власть при помощи сотрудников, чаще всего из состава капитула, который обеспечивал постоянство института. В важнейших епархиях в епископскую курию, возглавляемую канцлером (хранителем печатей) и казначеем (ответственным за финансы), входили клирики, способные составлять документы, какие были необходимы для централизованного управления епархией. По мере того как церковное судопроизводство отделялось от светского суда, оно делалось все сложнее. В северных епархиях Франции в последние десятилетия XII в. (Реймс, 1182 г.; Ле-Ман, 1191 г.) официал — сменяемый представитель епископа — разбирал дела, подсудные церковному суду (for), то есть в которых были замешаны духовные лица. Пострижение по указанию епископа означало вступление в состав духовенства и давало судебный и налоговый иммунитет. Таким образом, не все, кого постригли, желали стать священниками, — некоторые (как горожане-клирики в Реймсе) довольствовались малыми чинами, другие становились иподиаконами или диаконами (что предполагало целибат) и выполняли важные церковные обязанности, но при этом не будучи рукоположены в священники.
С другой стороны, контроль епископа над своим клиром становился более ощутимым по мере восстановления функций архидиакона, одновременно «дублера» епископа[168] и видного члена капитула, иногда бравшего на себя руководство капитулом. Риск возникновения споров о подсудности уменьшало дробление епархий на несколько округов (архидиаконств и, на более низком уровне, деканств, в которые назначались архипресвитеры). На деле ситуация могла быть очень разной: то архидиакон не имел территориальной компетенции, то епархия включала несколько архидиаконств; в одном месте сохранились границы времен раннего Средневековья, в другом деление территории выглядит позднейшим. Это укрепление епархиальных структур явно приводило к росту епископских доходов (mense). Епископ в принципе должен был получать свою долю десятины с урожая и взимал налоги с приходских священников во время соборов или епископских «визитаций».
Таким образом, пастырские заботы высшего духовенства по преимуществу сводились к более плотной опеке приходского клира. Сеть приходов в XII в. стала более частой также вследствие демографического роста и связанных с ним масштабных работ по распашке нови. Сельских приходов становилось все больше как в результате строительства новых деревень, так и в результате дробления крупнейших из прежних округов, происходившего в разном темпе. В городе расширение новых кварталов и развитие бургов приводили с запозданием к возведению новых второстепенных храмов в полноценных приходских центрах. Так, если в XII в. нужды верующих Санса обеспечивал только собор, то в 1220 г. город разделили на тринадцать приходов.
Реформаторы хотели восстановить принцип власти епископа над приходскими священниками. По существу, этот клир мог оказаться в самых непохожих положениях. Каноники, которые должны были печься о душах верующих, иногда передоверяли службу в приходе клирикам-заместителям (недельным священникам, священникам-надзирателям, квартальным священникам). Это «низшее духовенство» и обеспечивало регулярность служб в соборе или коллегиальной церкви. Членов капитула могли посылать на службу во внешние приходы — имеются в виду