Проведшего в бездействии несколько лет принца Людовика, может быть, преобразило восшествие на престол. От него ожидали многого — поэт Вильгельм Бретонец славил его как воина и завоевателя, способного превзойти Филиппа Августа и достичь Пиренеев. В то время как разные кланы полагали, что смогут им манипулировать, новый король поспешил расстроить их замыслы; он расчетливо делал уступки одним и другим и старался завязать прочные связи со своим народом. Народным ликованием будут встречены победы Людовика в Пуату и на юге, где станет ясней его главная стратегическая цель, ясно отмеченная Жераром Сивери, — распространить королевское влияние на атлантическое побережье и на берега Средиземного моря.
Завоевание Пуату
Завоевание Пуату в 1224 г. было предпринято потому, что Людовик VIII под воздействием окружения стремился, выдворив англичан из своего королевства, изгладить память об оскорбительном поражении за Ла-Маншем в 1217 г. Если он и хотел достичь Пиренеев (что, по Вильгельму Бретонцу, было его конечной целью), то сначала ему надо было установить свою власть на землях между Луарой и Гаронной — в Пуату, вообще-то покоренном в 1203–1204 гг., но с тех по большей части утраченном, в Перигоре и Лимузене, то и дело менявших сюзерена. Пуатевинские бароны извлекали выгоду из этой ситуации, бессовестно обирая «английские» города побережья, как Ла-Рошель и Сен-Жан-д’Анжели, торговавшие зерном, вином и шерстью. Гуго де Лузиньян, сеньор Марша и Ангулема, и Гуго де Туар вели себя как мелкие тираны и хищники. Это доказывает следующая угроза, которую Лузиньян адресовал ларошельцам в 1222 г.: «Если кто-либо нанесет мне какое-то оскорбление, вы не посмеете выйти за ворота своего города»[189].
Людовик VIII нашел предлог, чтобы вторгнуться в Пуату: он сослался на то, что Филипп Август в свое время конфисковал все фьефы Иоанна Безземельного. Прежде чем начать эту кампанию, капетингский король отказался от идеи нового крестового похода на Юг и заручился поддержкой Гуго де Лузиньяна. 24 июня 1224 г. войска собрались в Туре. Согласно Николаю Брейскому, готовому предвосхищать объединение провинций в единую Францию, в городе на Луаре собрались бретонцы, «верившие, что король Артур еще жив», воинственные нормандцы, фламандцы — любители ячменного пива, шампанцы, исполненные отваги, и жители долины Роны, которые «богохульствуют, когда их кусает блоха».
Под началом короля было несколько сот вассалов, наемники (не менее шестисот наемных сержантов) и отряды, присланные городами. Он двинулся к Ла-Рошели, и по дороге к нему присоединился сир де Туар, вассалам которого он даровал рентные фьефы. Ньор сдался быстро, 5 июля 1224 г., и его примеру вскоре последовал Сен-Жан-д’Анжели. Далее король осадил Ла-Рошель, город, из которого англичане «контролировали весь регион» (Рожер Вендоверский). Бароны начали роптать: после двадцати дней похода они рассчитывали уже вернуться по домам. К счастью, Ла-Рошель капитулировала быстро — 3 августа 1224 г. Через десять дней тысяча семьсот сорок девять виднейших горожан принесли Капетингу присягу на верность. После этого завоевание Пуату легко завершилось, и продолжением его стало присоединение Перигора и Лимузена; Онис и Сентонж были захвачены, но большая часть Борделе осталась за англичанами.
В конечном счете результат этого пуатевинского похода оправдал ожидания не полностью: Пуату и земли по эту сторону Гаронны были в принципе покорены, бароны принесли оммаж за 100–125 ливров годовой ренты, но их верность осталась нестойкой (Лузиньян и Туар в 1226 г. вновь перешли на сторону англичан), дарованные городам хартии просто подтвердили их прежние вольности, а англичане с тех пор предпочитали запасаться вином в Бордо, покинув Ла-Рошель. Отнюдь не сложив оружия, они в 1225–1226 гг. подрывали пуатевинскую торговлю и неприкрыто договаривались со всеми противниками Людовика VIII, от самозваного Балдуина Фландрского до графа Тулузского, включая Пьера Моклерка, графа Бретонского, получившего в 1225 г, графство Ричмондское. Тем не менее капетингская монархия открыла для себя атлантические перспективы, а французский король показал, что способен положить конец анархии в этих нестабильных регионах.
«Крестовый поход» 1226 г.
Новый всплеск катарской ереси, особенно ощутимый в 1219 г., взволновал папу Гонория III. Он подталкивал Людовика VIII вмешаться, но из-за нехватки финансов Капетинг медлил. Наконец, легат Романо, кардинал замка Святого Ангела, поставил короля во главе экспедиции и подтвердил его права на домены молодого графа Тулузского Раймунда VII, отлученного от церкви. К этой классической версии событий мы, следуя Жерару Сивери, добавим, что тщательная подготовка кампании выдает скорей политический, чем религиозный замысел. Король желал подчинить крупного сеньора Юга и уже поглядывал на средиземноморское побережье. Он хотел быть уверенным, что захватит Нижний Лангедок, имея на руках все козыри. Папа, желая истребить ересь, уступил требованиям Капетинга, которому удалось добиться, чтобы, введя десятину, церковь оплатила поход, направленный на расширение королевского домена.
В апреле 1226 г. королевский ордонанс приговорил еретиков к сожжению на костре, а их сторонников — к бесчестью. Земли тех, кто остается под отлучением более года, подлежали конфискации. Тем самым судьба Раймунда VII на более или менее ближний срок была решена. Армия крестоносцев собралась в Бурже в мае 1226 г. Короля сопровождало несколько епископов; правда, некоторые крупные вассалы, как Пьер Моклерк и Тибо Шампанский, не собирались служить более сорока дней. Людовик VIII предпочел пройти долиной Роны, чтобы упрочить свое влияние в Арелатском королевстве и поддержать Раймунда Беренгария V, графа Прованского. Король осадил имперский город Авиньон, который 9 сентября сдался: его крепостные стены были снесены. Сопротивление города Воклюза воспели в знаменитой сирвенте два тарасконских рыцаря, Томьер и Палази: «У нас будет могущественная помощь — я уповаю на Бога — и мы одержим победу над людьми из Франции. Гнев Господень падет на воинство, кое не испытывает перед ним страха. Держитесь стойко, сеньоры, будем рассчитывать на помощь небесную»»[190]. Эти воинственные призывы и поэтический пыл не могли задержать триумфального продвижения короля на катарский Юг, где настоящее сопротивление оказал только городок Лиму. Территорию подготовила церковь: епископы и аббаты признавали себя королевскими вассалами за светские владения. Можно было даже считать, что высшее духовенство дало захватчикам ключи от Юга. Хуже того — и рыцари вяло поддерживали Раймунда VII. Обнаружилась даже французская партия, зарившаяся на имущество файдитов, альбигойцев, объявленных вне закона. По всем этим причинам с июня по сентябрь 1226 г. сеньоры и города один за другим принимали сторону Людовика VIII.
Цель, которой добивался Капетинг после победы, была вполне понятна: присоединить к домену Нижний Лангедок и не допустить, чтобы арагонцы расширили свои руссильонские владения за счет Прованса. Людовик VIII умело уладил переход от одной власти к другой: он оставил на постах местных управленцев: бальи, вигье и их помощников; он назначил одного сенешаля в Нимско-Бокерский округ и другого — в Каркассонский. Раскаявшиеся сеньоры могли сохранить свои фьефы, и было приказано даже возвращать владения. Приняв эти меры, король не стал изгонять Раймунда VII из Тулузы и повернул обратно на север. Заболев дизентерией, он 3 ноября 1226 г. остановился в Монпансье близ Рьома, в Оверни. Туда он созвал прелатов и баронов и потребовал «поклясться, как можно скорей провести коронацию его сына Людовика» (Пти-Дютайи), чтобы помешать магнатам, если вдруг они пожелают, избрать своего единокровного брата Филиппа Лохматого, графа Булонского. Бланка Кастильская была назначена baillistre (опекуншей) юного короля, действительно коронованного 29 ноября. Тот факт, что ни Пьера Моклерка, ни Тибо Шампанского в Рьоме не оказалось, предвещал смуты.
Внешне в 1223 г. в королевском окружении не изменилось ничего — в нем по-прежнему доминировали Герен и Варфоломей де Руа. Последний стремился заправлять всеми делами и, возможно, слегка подправил завещание Филиппа Августа. Он воплощал чаяния средней знати, чья победа была неполной, потому что Герен стал канцлером и оставался приближенным советником нового короля, который сам твердо решил полностью исполнять свои обязанности, при тесном сотрудничестве с церковью. Когда требовалось, король сам умел принимать окончательные решения, и иногда, утверждая акты, довольствовался тем, что ставил свою печать, обходясь без подписи высших сановников. Он не был лишен выдержки — качества, приобретенного годами ожидания. С Бланкой Кастильской он составлял пару столь же единодушную, сколь и плодовитую: пятеро из двенадцати их детей, окруженные любовью, дожили до совершеннолетия. На службе у королевского семейства трудилось ведомство двора (hotel) численностью около двухсот человек, распределенных по шести ведомствам (хлебодара, виночерпия). Если к ним прибавить знать из королевского окружения, клириков, счетоводов и юристов курии, можно считать, что короля в его дворце на острове Сите окружало четыреста-пятьсот человек. Часть из них следовала за королем в его разъездах.
Ведь Людовик VIII любил появляться среди своего народа. Шарль Пги-Дютайи насчитал сто девять мест, где останавливался король, и может показаться, что для трех лет царствования — это много. На самом деле семьдесят из этих стоянок связано с коронацией и последовавшим за нею разъездом, с военными походами в Пуату и Лангедок и с одной поездкой в Вокулер. Оставшиеся тридцать девять мест находятся в Парижском бассейне, чаще всего в пятидесяти-ста километрах от Парижа. Король предпочитал жить в сердце своего королевства, его излюбленным пристанищем оставался дворец Сите. Из сорока месяцев царствования двадцать восемь он провел в Париже и окрестностях, остальные двенадцать — в походах и дальних поездках.