, не стоит забывать и сиров де Лузиньяна и де Туара. Кстати, последний политический акт Людовика VIII, составленный на смертном ложе, выдает некоторые опасения такого развития событий. Через несколько месяцев можно будет отметить, что за десять лет Франция и Англия обменялись позициями: в 1216 г. юный Генрих III унаследовал от Иоанна Безземельного расколотое королевство, где настоящим королем казался Людовик Французский; в начале 1227 г. юный Людовик IX и регентша Бланка Кастильская вели борьбу с коалицией феодалов, которых поддерживал государь из династии Плантагенетов.
Глава IIЛюдовик IX (1226–1270): политика на основе Священного Писания?(Эрве Мартен)
Судя по последним работам, это царствование, которое часто описывали унылыми агиографическими красками, было, похоже, ключевой фазой построения государства. Не надо позволять обманывать себя заявлениям о монархе, всегда старавшемся соблюдать «честный старый порядок» и никогда не посягавшем ни на чьи привилегии. Лучше довериться другим источникам, более верно отражающим коллективные представления. В начале царствования, судя, например, по «Scripta de feodis ad regem spectantibus», высшие сановники еще воспринимали королевство как сеньорию с огромной господской запашкой (королевский домен) и гигантскими держаниями (большие фьефы). Не умея ясно осмыслить политические реалии, где все менялось, люди короля еще сводили их к традиционным структурам. Лет через двадцать понятие государства словно бы уже в какой-то мере было осознано, коль скоро Людовик IX в 1248 г. под Дамьеттой мог обратиться к окружению с такими словами: «Не думайте, что спасение церкви и государства зиждется на моей особе. Вы сами — государство и церковь». Следовало видеть дальше смертной особы монарха, видеть за ней Корону — воплощение политической общности, гаранта общего блага.
В этом долгом царствовании принято выделять этапные моменты: 1234 г. — год, когда король достиг совершеннолетия и женился на Маргарите Прованской; 1242 г. — конец феодальных смут и фактического правления Бланки Кастильской; 1248 г. — дата отплытия в египетский крестовый поход, откуда монарх вернется глубоко преобразившимся, приняв решение провести большие реформы.
Территории
Географически Французское королевство 1226 г. принципиально не отличалось от Francia occidentalis (Западной Франкии), уступленной Карлу Лысому по Верденскому договору 843 г. От империи Францию по-прежнему отделяла граница по четырем рекам (Шельде, Маасу, Соне и Роне), не без смещений в ту или иную сторону, как и не без отрезков, определенных приблизительно, — жители некоторых местностей не знали, которой власти подчиняются. На юге королевство упиралось в Средиземное море и в хребты Пиренеев; Руссильон в его состав уже не входил, «даже если Людовик Святой окончательно признал это только в 1258 г.»[191]. В сердце территории площадью 420 тыс. км2 находился королевский домен площадью которого составляла около 200 тыс. км2. Он включал лучшие земли, главные пути и их основные перекрестки. Из Иль-де-Франса капетингский спрут протягивал щупальца вдоль долин рек (Сены, Уазы, Соммы). Города как военные опорные пункты и этапы передачи административных распоряжений были объектами пристального внимания французских королей.
Франция была самой населенной страной Западной Европы. Можно считать, что в ней жило 12–13 млн человек, коль скоро «Опись приходов и очагов» 1328 г. перечисляет 16–17 млн индивидов[192]. Указывать среднюю плотность населения, составлявшую 30–32 жителя на квадратный километр, особого смысла нет, потому что перенаселенные зоны, такие как Бос или Пикардия, соседствовали с «полупустынями». Область Шартра, изученная Андре Шедевилем, занимала среднее место по плотности населения — 15 семей на квадратный километр в долинах рек, от 7 до 10 на плоскогорьях, всего 4 в Перше. Население Франции, народ крепкий, в первой половине века, по полученным данным, росло на 0,4 % в год. С 1250 г. динамика его роста снизилась, но оно сохранило ментальность растущего народа, самыми явными признаками которой были бесконечно длинные наружные стены городов и соборы, столь же просторные, сколь и высокие. Смотря на жизнь оптимистично, современники Людовика Святого верили в будущее. Вследствие этого роста увеличился контраст между двумя Франциями, развивавшимися неравномерно. Если результаты расследования, которое в 1247 г. провели бальи и сенешали, прочесть должным образом, то, по мнению Жерара Сивери, можно заметить, что регионы значительно различались по богатству и по развитию торговли. Разве можно было сравнивать рыцарей из французской глубинки, вынужденных довольствоваться 60 ливрами годового дохода, с аррасскими купцами, способными платить выкупы в несколько тысяч ливров? «Франция новых богатств», по его мнению, включала в себя Фландрию, области западней Шельды, Шампань, Париж, а также Руан, атлантический морской фасад (Ла-Рошель, Бордо), средиземноморское побережье (Нарбонн, Эг-Морт) и внутренние районы Лангедока. В целом это были земли, которые контактировали с другими развитыми экономическими пространствами и где часто предпочитали селиться итальянцы. Кроме как через Иль-де-Франс, через сердце этой территории большие торговые потоки не шли.
Регентство и метания крупных феодалов (по 1242 г.)
В предыдущей главе мы видели, что Людовик VIII, предчувствуя близкую смерть, созвал прелатов и баронов в Монпансье и потребовал от них клятвы, что они в ближайшее время коронуют его двенадцатилетнего сына Людовика, назначенного его наследником по завещанию. Он опасался, как своеволия феодалов, так и конкуренции со стороны Филиппа Лохматого, графа Булонского, бастарда, которого Агнесса Меранская родила от Филиппа Августа.
Правящая команда как фактор стабильности осталась на месте. Ловко играя на соперничестве аристократических кланов, она доверила опеку юного Людовика не графу Булонскому, а матери, Бланке Кастильской, иностранное происхождение которой в некотором роде ставило ее над партиями. Выполняя заветы покойного монарха, откладывать коронацию не стали — она состоялась 29 ноября. Это значит, что события осени 1226 г. обнаружили определенную хрупкость династии, которую, по счастью, компенсировало постоянство администрации. Высшие сановники оказали помощь регентше, ее поддержал и папский легат — Романо, кардинал замка Святого Ангела. Несмотря на эту поддержку, королевская власть в период несовершеннолетия Людовика IX действовала с позиции слабости. Как недавно было отмечено, «крупные вассалы считали, что женщина на самой вершине феодальной лестницы — это унизительно и неприлично»[193]. Монархия долго держала феодалов в узде, и теперь они решили, что им представилось возможность сбросить ее иго, как это сделали английские бароны, восставшие в 1215 г. против Иоанна Безземельного. Филипп Лохматый, Тибо Шампанский, Пьер Моклерк и иже с ними начали разрозненные мятежи. Первая феодальная коалиция была только недолгой вспышкой — весной 1227 г. Пьер Моклерк и граф Маршский быстро договорились о своем подчинении. Первому из них поручили охрану королевских крепостей Сен-Жам-де-Беврон, Беллем и Ла-Перьер. Вторая коалиция баронов, собравшаяся в Корбее под предводительством Филиппа Лохматого, создала угрозу для самой особы юного короля, на помощь которому пришел народ Парижа. В 1228 г. знать съезжалась на собрания, но зимой 1229 г. волнения удалось прекратить, взяв замок Беллем в Перше. Пьер де Дре, он же Моклерк, герцог Бретонский, тогда потерял все, что приобрел в 1227 г. С другой стороны, на Великий четверг 1229 г. Раймунд VII Тулузский в городе Мо изъявил покорность папскому легату. По условиям Парижского договора, заключенного в апреле, сенешальства Бокер и Каркассон переходили к королю, брат которого Альфонс де Пуатье должен был жениться на наследнице Тулузского графства.
Бароны, уязвленные, что из окружения регентши их вытесняют испанцы и священники, с конца 1229 г. вновь начали сговариваться меж собой. На сей раз дело приняло гораздо более серьезный оборот. Об этих событиях в Западной Франции можно судить по рассказу, вышедшему из-под живого пера Жана-Пьера Легюэ. «Расстроенный тем, что его надежды оказались обманутыми, Пьер (де Дре) направился в Англию, которая до тех пор ему почти не помогала, встретился в октябре 1229 г. в Портсмуте с Генрихом III и совершил решительный жест- принес ему оммаж за герцогство. К этому обязательству исключительной важности добавился настоящий вызов, посланный письмом французскому королю […]. О дальнейшем нетрудно догадаться: обе стороны сразу начали мобилизацию сил, и в Бретани высадились английские войска, чтобы оказать вооруженную поддержку новому союзнику. Начались военные операции, и, к счастью для гражданского населения, они были, похоже, не такими смертоносными, не такими опустошительными, как в последующие века. Бойцы нередко строго придерживались вассальных обязанностей […]. Правильным сражениям предпочитали осады, мелкие стычки, нападения на обозы. Ничего решающего не случилось до 1234 г., кроме того, что Людовик Святой в районе Ансени созвал собрание, на котором Пьер был обвинен в вассальной неверности и лишен должности регента Бретонского герцогства […]. В 1231 и 1232 г. непрерывно шли кампании, в результате которых герцогство потеряло некоторые территории — были оккупированы города и крепости Ансени, Удон, Шатосо […]. Мятежному князю становилось все трудней продолжать борьбу. Атмосферу внутренней неуверенности усугубляли измены […]. Трехлетнее перемирие оказалось очень кстати, чтобы король и Бланка Кастильская укрепили свою власть, а Пьер получил сведения о намерениях английских союзников и вторгся на земли отпавших вассалов. Но в июле 1234 г. вернулась королевская армия и возобновила наступление, исполненная решимости на этот раз добиться окончательной победы. При виде развертывания сил на всех фронтах, от нормандской границы до Луары, князь бретонцев по обыкновению не стал упорствовать и вступил в переговоры, пока было еще не поздно. Его возвращение в ленную зависимость от французского короля фактически было капитуляцией в чистом виде, «сверху и снизу», которая сопровождалась временной передачей в залог нескольких замков, в том числе Сент-Обена. Он сохранил пост регента герцогства лишь на время и с 1237 г., когда его сын Жан стал совершеннолетним, фактически перестал играть какую-либо политическую роль»