chevalier-le-roi), позже широко распространившийся. Он вошел в королевский совет, в 1258–1260 гг. заседал в парламенте и выполнял разные поручения в провинции. В «Письме другу», написанном между 1253 и 1258 г., он попытался проанализировать кутюмы Вермандуа в свете римского права. Что касается Эда де Лорриса, он сформировался как администратор в апанаже Анжу, прежде чем в 1254 г. поступить на королевскую службу. С ним можно сравнить Жюльена де Перонна, пикардийского бальи, поднявшегося в высшие сферы в качестве советника парламента. Наконец, францисканец Эд Риго был не только советником, к которому король особо прислушивался, но также его наперсником и внимательным прелатом, который с 1261 по 1269 г. вел дневник своих пастырских визитов, очень ценный в том отношении, что отражает состояние сельских приходов в Руанской епархии. Так ли далеко было в то время от попечения о душах до гражданской администрации? Разве на вершину государственной власти не вели два главных пути: проявление компетентности в наиболее структурированном аппарате, церкви, и неторопливая карьера в «региональной» администрации?
В системе, центром которой еще оставался монарх, очень влиятельными людьми были его приближенные. Службы в ведомстве двора были поделены между разными кланами. Известны настоящие династии камергеров, например Вильбеоны и Шамбли. Играла свою роль и солидарность географическая: так, выходцы из Тура способствовали возвышению Пьера де Ла Бросса, служащего двора, финансовые способности которого ценил Людовик IX и которого при Филиппе III Смелом ждала трагическая гибель.
Подъем политического мышления
Больше, чем на отдельных людей, попавших в милость при дворе, внимание следует обратить на интенсивные политические размышления, какими на второй стадии царствования занимались богословы и юристы. Умозрительные рассуждения Фомы Аквинского, который преподавал в Италии с 1259 по 1268 г. и на Людовика Святого почти не повлиял, в расчет можно не принимать[198]. Зато нужно отметить активность некоторых братьев-доминиканцев из монастыря на улице Сен-Жак, которые, как считается, были чем-то вроде политической академии Людовика Святого. Когда король обратился к Гумберту Римскому, тот якобы попросил группу монахов составить «Зерцала», предназначенные для государей. К этой категории относятся две работы Винцента из Бове, в том числе «De morali principis Institutione» (О нравственных устоях государя), написанная между 1260 и 1263 г., и другое маленькое сочинение неизвестного брата-проповедника — «De eruditione principum» (О просвещении государя)[199]. При этом не все политические трактаты той эпохи принадлежали доминиканцам. Цистерцианец Иоанн Лиможский между 1255 и 1260 г. составил трактат «De regia disciplina» (О королевском обучении), а францисканец Гвиберт из Турне в 1259 г. написал для короля трактат «Eruditio regum et principum» (Просвещение королей и князей). Цель всякой власти, напоминал он как верный ученик святого Августина, состоит в том, чтобы подавлять дурные побуждения и предписывать или восстанавливать нравственное церковное наставление. Но государь должен также стремиться к общему благу государства, защищать обездоленных и слабых, служить щитом смиренным. Кроме того, он должен уметь добиваться любви подданных, выказывая милосердие и остерегаясь впадать в тиранию. Гвиберт очень болезненно воспринимал злоупотребления власти, жертвами которых становились прежде всего бедняки, особенно в судах, ввиду коррумпированности должностных лиц. Бедняк перед судом, напоминал он, это Иисус перед синедрионом. По отношению к нему сильные мира сего, солидарные меж собой, не стесняются использовать любые средства. Этот ученик поверелло из Ассизи беспощадно называл их пиявками, пьющими кровь бедняков, саранчой и хищниками и не испытывал особого почтения к придворному монашеству, очень многочисленному в это царствование, признавая при этом, что некоторые из них приносят пользу на службе церкви, на службе обездоленным и внушают уважение к законам[200].
Если мы имеем полное право выделять вклад богословов в развитие политического мышления, было бы парадоксальным и несправедливым недооценивать вклад юристов, проникшихся духом римского права в Болонье, Монпелье или Орлеане. В последнем прославился Жак де Ревиньи, учитель Жана де Монши и Симона Парижского, верных сподвижников Карла Анжуйского. По работам М. Буле-Сотель хорошо известны личность и идеи бургундца Жана де Блано, умершего около 1281 г., доктора Болонского университета, юриста, особо отмеченного герцогом Бургундским. В 1256 г. он опубликовал в Болонье комментарий к книге IV «Институций» Юстиниана и написал трактат об оммаже. К тому времени император Фридрих II только что умер, тогда как французский король еще находился в зените славы. Блано видел три лика власти: короля, феодалов и империю. На его взгляд, potestas regia (королевская власть), которую он уподоблял императорскому порядку, противостоит феодальному порядку, в основе которого лежит личное обязательство вассала и сеньора. Точней, potestas regia по природе отличается от власти барона, потому что «король имеет Imperium (верховную власть) над всеми людьми своего королевства». Цель его деятельности — общественный порядок: «Король повелевает из соображений общего блага […], желая общественной пользы […], ради блага всей страны, во имя страны […]». Пусть эти формулировки не вводят в заблуждение: в них отражено обновление государства, подчеркнуто отделенного от особы государя. В текстах, вышедших из-под пера Блано, обнаруживаются и другие семантические перемены, например, появляются слова patria (родина), corona и regnum (королевство), а также совмещение regnum с utiiitaspublica (общественным благом). Бургундский юрист хоть и был пропагандистом королевской власти, но считал, что государь не вправе уничтожать феодальный порядок, поскольку существует принцип: «Вассал моего вассала — не мой вассал». Но и феодалы, со своей стороны, не должны ни восставать, ни препятствовать королевской деятельности, которая идет на пользу общества. Следовательно, вассал обязан помогать прежде всего королю, а уж потом своему сеньору — propter bonum publicum, что переведем так: «когда речь идет об общественном благе». В этих условиях медиатизация баронов больше не должна производить пагубный эффект. Пусть королевская власть отправляется в стране беспрепятственно, как императорская власть — в мире. Блано делал не что иное, как передавал Капетингу атрибуты кесаря[201].
Другие юристы старались согласовать римское право с местными обычаями, как упомянутый выше Пьер де Фонтен. Прогресс римского права к концу царствования заметен по «Книге правосудия и тяжб» (около 1260 г.), а при Филиппе Смелом — по «Установлениям Людовика Святого» (около 1275 г.). Эти произведения содержали максимы типа «Король не должен зависеть ни от кого»; его суд выше любого другого, в этом отношении все ему подчиняются. Переход от этих текстов к централизаторской пропаганде легистов Филиппа Красивого обеспечит, в частности, Филипп де Бомануар (ок. 1250–1296), автор «Кутюм Бовези»[202].
Специализация центральных служб
Процесс разветвления аппарата монархии, начавшийся только в 1248 г., во второй стадии царствования продолжился. Совет не был органом, по-настоящему отдельным от королевской курии, кроме как с 1252 по 1254 г. С 1254 г. вернулись к заседаниям совета по конкретным поводам, причем самых доверенных людей, таких как Рига, Фонтен или Фулькуа, отличали от технических специалистов, к которым обращались при возникновении частных проблем, по преимуществу финансовых или монетных. Первой специализацию претерпела судебная система. В самом деле, с 1250 г. суд вершило особое ведомство при дворе. Возник обычай созывать в Париже парламенты и приглашать в них опытных юристов (уже в 1255 г. они составляли две трети участников собрания). С 1253 по 1270 г. были заложены основы парламента XIV века. Его еще не делили на три палаты, но уже не смешивали тех, кто расследовал, и тех, кто судил. Появились подготовительные судебные решения, или consilia, различали суд первой инстанции и апелляционный (последние проводили редко, чтобы не перегружать ведомство). Намеренно провоцировать апелляции ради монархической централизации станут уже в следующих царствованиях.
В финансовой сфере изменения выглядят менее явственными, поскольку еще до 1248 г. был достигнут существенный прогресс. К казначею Тампля был приставлен помощник, действовавший в интересах короля. Некоторые подати больше не поступали в Тампль, например печатные пошлины (profits du sceau), отныне попадавшие в кассу ведомства двора, или Денежную палату, вверенную попечению опытных финансистов. Отметим еще одну незаметную перемену: постоянным органом стала Счетная палата. В обязанности ее магистров счетов (magistri compotorum), входил контроль над деятельностью бальи и оценка ресурсов. Ценные сведения о последних дает исследование Жана Фавье[203]: домениальные доходы росли как следствие общего экономического подъема, несмотря на потери, связанные с выделением апанажей. Росли и феодальные пошлины со сделок об отчуждении имущества, канцелярские пошлины и пошлины за рассмотрение дел в особом производстве (juridiction gracieuse), а также доходы от чеканки монеты, ведь с 1263 г. у королевской монеты был принудительный курс, и грош Людовика IX пользовался за пределами королевства большой популярностью. Зато добрый король слишком щадил баронов, чтобы пользоваться «феодальной помощью» (aide feodale), которой потребовал только в 1268 г. на посвящение наследного принца Филиппа в рыцари и на крестовый поход в Тунис.