Можно ли считать, что Людовик IX по-настоящему взимал налоги с подданных? Жан Фавье без колебаний использует слово «налог» (irnpot). Налог, полагает он, взимался с домена в редкой форме эда (aide, помощи). По всему королевству собирали также налог за неучастие в военной службе. Ведь со времен Филиппа Августа король мог потребовать военной службы либо выкупа за отказ от нее (aide de lost) от вассалов, городов, а также простолюдинов из своего домена. С царствования Людовика VIII арьер-вассалы и простолюдины, жившие во фьефах, подлежали воинской повинности. Наследовав эти права, Людовик IX мог требовать военной службы либо денег с большей части общин, к которым принадлежали жители королевства. Наконец, он мог прибегнуть к третьей форме налога, еще не называемого этим словом, добиваясь, чтобы города предоставляли ему «дары», менее всего добровольные. В общем, король сумел постепенно добиться от подданных признания за ним права требовать от них выплат — в случае опасности или, когда ему просто не хватало денег.
Духовенство никакими льготами не пользовалось; оно должно было платить сеньориальные сборы за свои светские владения и многочисленные десятины, взимавшиеся с бенефициаристов. Возможность собирать эти чрезвычайные налоги, разрешенные папой, конечно же, удовлетворяла и короля, стесненного в средствах, и святого, получавшего «инструмент для необходимого умерщвления плоти духовенства, слишком склонного к компромиссу с миром» (Жан Фавье).
Разные службы монархии, от финансовой до судебной, включая канцелярию, претерпели заметные усовершенствования, благодаря которым утверждались новые понятия вроде налога или апелляции в парламент, свидетельствуя о постепенном зарождении государства Нового времени. Отмечено также, что несколько изменились и интересы разных подразделений. Большинство документов, сохраненных в Сокровищнице хартий, относится к привычным действиям центральной власти; решению религиозных споров, сбору десятин либо предъявлению прав на получение оммажа и на рельефы. Но 10–20 % всех документов позже 1260 г. отражает и новые заботы — контроль над счетами городов, регулирование деятельности ремесленных цехов, усиление присутствия короля в городском мире.
Время великих ордонансов
Ни один Капетинг не принял столько законов, как Людовик IX с 1254 по 1270 г. — период, когда реформаторские ордонансы появлялись в регулярном ритме. Восстанавливая связь с каролингской традицией, король во всеуслышание провозглашал себя верховной властью: «Мы, Людовик, Божьей милостью король Франции, постановляем». Серию масштабных законодательных мер открывает ордонанс 1254–1256 гг. о бальи и сенешалях, направленный на искоренение злоупотреблений, которые выявило расследование 1247 г. Не будет преувеличением говорить в этой связи о реформе местной администрации, которая сопровождалось комплексом мер, направленных на повышение общественной нравственности. Луи Каролюс-Барре основательно разъяснил происхождение и дух этого «постановления» за декабрь 1254 г., благодаря коему, если верить Жуанвилю, «управление королевством Францией стало намного лучше»[204]. Принятия этих мер не понять, если не соотнести их с убеждениями короля, считавшего себя ответственным перед Богом за провинности своих служащих, и с примером, который подал его брат Альфонс де Пуатье. Унаследовав в 1249 г, земли, завещанные ему двадцать лет назад тестем — Раймундом VII Тулузским, тот решил тщательно изучить все свои владения. Дело пошло живо, младших судебных чинов (auditeurs) быстро сменили ревизоры-реформаторы (enqueteurs- reformateurs). Проведя систематическую классификацию жалоб, высказанных подданными, в 1253 г. граф выпустил реформаторские ордонансы по Ажену, Керси и другим провинциям. Известны и авторы этих альфонсовских эдиктов (юрист Ги Фулькуа, рыцарь Жан де Мезон, двое миноритов, горожанин из Шартра), некоторые формулировки которых перешли в текст ордонанса 1254 г. Разработка последнего была особо медленной и сложной — ведь, как считается, известны четыре его последовательных редакции, не считая добавлений. Поначалу задача состояла только в том, чтобы заставить бальи и их подчиненных вести себя достойно: «Пусть все наши бальи, виконты, прево, мэры и все прочие, каким бы делом ни занимались […], присягнут […], что станут воздавать по справедливости каждому, не исключая никого, как бедным, так и богатым и как чужестранцу, так и соотечественнику; и будут хранить нравы и обычаи, которые добры и проверены временем.
И если окажется, что бальи или виконты либо прочие, как сержанты или лесничие, в чем-либо преступят свои клятвы и будут в этом уличены, — мы желаем, чтобы они были наказаны, чтобы пострадало как их владение, так и они сами, сообразно преступлению […].
И пусть они поклянутся и обещают, что, если узнают о присутствии среди них какого-либо чиновника, сержанта или прево, которые нечестны, творят грабежи, занимаются ростовщичеством или исполнены иных пороков, из-за которых должны оставить нашу службу, то не поддержат их ни из-за подарка, ни вследствие обещания, ни из любви, ни по другим причинам, но покарают и добросовестно осудят».
К тому времени наметилась некая административная география: королевский домен включал четырнадцать бальяжей (девять во «Франции», разделенных на превотства, и пять в Нормандии, разделенных на виконтства) и два южных сенешальства (Бокер и Каркассон), разделенных на вигьерии. Владения Альфонса де Пуатье, которые в 1271 г. будут присоединены к домену, включали десять сенешальств. Еще до 1250 г. бальи покинули королевский двор и стали жить в своих округах.
В дальнейшем текст ордонанса обогатился мерами по исправлению общественной нравственности, направленными против ростовщичества, богохульства и проституции: «Желаем и постановляем, чтобы все наши прево и бальи воздерживались от произнесения любого слова, выражающего презрение к Богу, Богоматери и всем святым, и чтобы они остерегались игры в кости и посещения таверн. Желаем, чтобы по всему нашему королевству было запрещено изготовление игральных костей и чтобы падшие женщины были изгнаны из домов, а всякий, кто сдаст дом падшей женщине, выплатил бы прево или бальи сумму, равную годичной плате за съем дома»[205].
Было сделано новое добавление о ростовщичестве, определенном как взимание любой суммы, превосходящей отданный взаймы капитал, согласно решениям собрания в Мелене в 1230 г. Власть попыталась также воспрепятствовать произвольным реквизициям: «Кроме того, повелеваем, чтобы наши прево и бальи не отбирали ни у кого наследия, каковым он владеет, не разобравшись в деле или без нашего особого повеления; и чтобы они не обременяли наших людей новыми поборами, тальями и новыми податями; а также чтобы не призывали их в военный поход затем, чтобы получить с них деньги; ибо мы желаем, чтобы никого, обязанного ходить в походы, не призывали в войско без необходимости, и чтобы тех, кто хочет сам идти служить в войско, не принуждали откупаться от похода за деньги»[206].
Согласно Луи Каролюсу-Барре, который в этом вопросе расходится с Жераром Сивери, первая редакция была написана для земель языка «ойль», вторая — для земель языков «ойль» и «ок», третья — только для северных областей, а четвертая — для сенешальств Бокера и Каркассона. В целом, как сообщается, это был законодательный текст с переменным размещением статей, настоящее «платье Арлекина», включавший ранние документы, например ордонансы 1230 и 1240 г. о евреях. Анализ ключевых терминов позволяет выявить несколько влияний, имевших одну направленность. Прежде всего — влияние римского права, которому учили в Болонье, Тулузе и Орлеане: какой-то пассаж взят из «Дигест», какой-то из Кодекса Юстиниана; для обозначения казны используется термин fiscus; гражданские дела отделены от уголовных; провозглашен принцип презумпции невиновности. На эти римские реминисценции накладываются заимствования из каролингского законодательства — возвеличивание королевской власти, стремление к миру и спокойствию королевства (pax et quies regni) и структура, похожая на структуру капитуляриев Карла Великого, да и ревизоры-реформаторы Людовика IX удивительно похожи на государевых посланцев (missi dominici). Близки они и к инквизиторам. Людовик IX и его советники действительно вдохновлялись церковной моделью, издавая statutum generate (общее постановление), которое трудно не сопоставить с постановлениями соборов. Напрашивается и сравнение языка государства с языком церкви. Наконец, этот разношерстный текст выявляет, что существовало некоторое противоречие между государем, внимательным к правам каждого человека, и не слишком щепетильными чиновниками — упорными и настойчивыми строителями централизованной монархии.
Какие конкретные результаты повлекли за собой меры, которые в 1254–1256 гг. было предписано принять? Обычно считают, что Людовик IX и его советники назначили компетентных бальи, выбрав их из числа хороших мэров и хороших прево домена, таких как Жюльен де Перонн, или из юристов, уже работавших в апанажах. С этим выбором согласился Филипп III, оставивший на местах десять из двадцати бальи, служивших при отце. Но говорить о переменах в персональном составе, которые в принципе должны были происходить раз в четыре-пять лет, надо осторожней. В 1254–1256 гг. сменилось четырнадцать чиновников, но некоторые оставались на своей должности очень долго, как Этьен Буало в Париже — с 1261 по 1271 г. или Этьен Тастесавер в Сансе — с 1253 по 1272 г. Лишь в следующем царствовании можно найти карьеру, сравнимую с карьерой современного префекта. Мы, конечно, имеем в виду Филиппа де Бомануара, поочередно бальи или сенешаля в Санлисе с 1273 г., в Клермон-ан-Бовези с 1280 г., в Сентонже с 1288 г., в Вермандуа с 1289 г., в Сен-Кантене с 1290 г., в Туре с 1292 г. и, наконец, снова в Санлисе с 1295 г.