[239] личности Людовика Святого и художественных произведений его времени.
Друг Робера де Сорбона и Винцента из Бове не общался с великими умами своего времени. Утверждение, будто он принимал у себя за столом Фому Аквинского, — всего лишь легенда. Он довольствовался тем, что слушал проповеди святого Бонавентуры. В общем, он воспринял некоторые отголоски богословского образования, какое давали в первом университете христианского мира, но непохоже, чтобы он дебатировал с великими учителями теологии. Как представляется, его способности к полемике были крайне ограниченными. Это подтверждают и его отказ вступать в диалог с исламом и иудаизмом, и его явное пристрастие к скорым решениям. Эта «рыцарская» резкость контрастирует с демонстративным пониманием, какое проявлял Альфонс X Кастильский, вскормленный мусульманской и иудейской ученостью, окруженный переводчиками, способными переходить с арабского на латынь, а с нее — на кастильский. Людовику IX крайне недоставало духовной открытости. Он не унаследовал вкуса предков к куртуазной лирике и никогда не желал петь ничего иного, кроме антифонов в честь Богоматери, обращая внимание лишь на самый бестелесный аспект любовной лирики. По всем этим причинам Людовику Святому нет места в галерее меценатов. Он скорей относится к традиционной категории основателей-дарителей. Тем не менее принесенные им жертвы позволили исключительным архитекторам, витражистам и миниатюристам полностью раскрыть свои таланты и придать его царствованию яркий блеск. Всем областям искусства этого времени, в частности архитектуре, скульптуре и миниатюре, присущи общие черты. Их стройность, радость и хрупкость выражают слегка нематериальное понимание прекрасного. Такая идеальная красота — это красота человека и мира до грехопадения или же после Искупления. Этому лучистому и гармоничному миру неведомы следы наслаждения или клеймо греха.
Глава IIIФилипп III Смелый (1270–1285): бесцветный наследник Людовика Святого(Эрве Мартен)
В качестве вступления к рассказу об этом сравнительно коротком царствовании, итог которого был во многих отношениях положительным, сравним два портрета этого короля, разделенные шестью веками и показательные для двух подходов к историографии. «Большие французские хроники» представляют Филиппа III достойным сыном Людовика IX, старающимся буквально выполнять «Наставления» знаменитого отца: «Пусть он не был образован, но был кроток и добр к прелатам святой Церкви и ко всем, кто пламенно желал служить Нашему Господу […]. После того как король возвратился во Францию и вступил на престол отца, он начал усваивать добрые нравы и учиться творить добрые дела». Следуя «совету мудрецов и достойных людей», он не раз прибегал к умерщвлению плоти, «отчего можно было бы сказать, что вел он скорей жизнь монаха, нежели рыцаря». Через шесть веков в «Истории Франции» под общей редакцией Эрнеста Лавиccа[240] медиевист Шарль Виктор Ланглуа, один из мэтров так называемой позитивистской школы, высказал о старшем сыне Людовика IX, ставшем королем в двадцать пять лет, безапелляционное суждение: «Повелителя Запада на троне Франции сменил человек незначительный […]. Послушный отцу, послушный матери, до крайности покорный». Возможно, и сильный физически, но «имевший вид благодушный и заурядный». Он был благочестив, милосерден и честен, но «ему недоставало проницательности и энергии» — до такой степени, что он позволял приближенным руководить собой.
В подтверждение последнего заявления можно вспомнить, насколько влиятельным при дворе стал Пьер де Ла Бросс, уроженец Тура. Сделавшись в 1266 г. камергером Людовика IX, он сумел приобрести большое влияние на наследника и пользовался его щедротами. Делая с королем «все, что хотел», по выражению одного хрониста, он так же внушал страх баронам и прелатам, как и уважение — папе и английскому королю. Однако эту безраздельную власть подорвал второй брак Филиппа III. Овдовев после смерти Изабеллы Арагонской, король в августе 1274 г. женился на Марии Брабантской. После этого вспыхнула беспощадная война между кликой брабантцев, группировавшихся вокруг королевы, и кликой королевского фаворита Пьера де Ла Бросса. Обе стороны не брезговали самой бессовестной клеветой. Говорили, что Людовик, старший сын короля, умерший в 1276 г., был отравлен брабантцами. Ходили слухи о гомосексуализме монарха, наказанием за который якобы и стала кончина принца Людовика. Это темное дело плохо обернулось для Пьера де Ла Бросса. Ловкая интрига позволила его врагам добиться, чтобы его арестовали и повесили в июне 1278 г., не оставив ему времени привести доводы в свою защиту. Современники усмотрели в этом только превратность судьбы, переменчивой в своих милостях. На деле он пал жертвой заговора крупных феодалов (герцога Бургундского, герцога Брабантского и графа д’Артуа), желавших контролировать королевский совет.
После этого влияние королевы Марии на слабовольного Филиппа III упрочилось. Любившая роскошь королева окружила себя блестящим двором, где были не только французские вельможи (Дре, Сен-Поль), но и имперские (герцог Брабантский, графы Бургундский и Люксембург) и где выделялись Роберт д’Артуа и Карл Анжуйский, король Сицилии. Следовало считаться и с постоянным влиянием королевы-матери Маргариты Прованской, заклятой противницы анжуйцев, открыто поддерживавшей англичан. Король колебался между этими враждебными друг другу силами, и не следует забывать также о весе, какой еще сохраняли советники и чиновники его отца. Хронисты настаивают, что выдающуюся роль играл Матвей Вандомский, аббат Сен-Дени, которому якобы доверяли «все дела королевства».
В территориальном плане, очень важном, когда речь идет о ком-либо из Капетингов, по определению собирателей земель, в актив Филиппа III можно внести два больших успеха — присоединение к домену аквитанского Юга, а также графства Шампанского вместе с Наваррой. Смерть Альфонса де Пуатье и его супруги в 1271 г. не свелась к банальному пресечению династии, а стала очень значительным событием ввиду важности наследства — в него входили не только Пуату, но также Овернь, Онис, северная часть Сентонжа, Тулузская область, Альбижуа и Венессен. Стало возможным включить в состав домена основные земли аквитанского Юга. Короткая военная кампания, устроенная для того, чтобы приструнить графа Фуа, дала весной 1272 г. повод «представить правосудие и величие короля на землях Тулузы»[241]. Сенешаль Каркассона, взявший на себя задачу добиться присяги от консулов и баронов, умело осуществил переход графства Тулузского во власть короля (Saisimentum comitatus Tolose). Другие чиновники короля провели аналогичные церемонии в Аженё, Керси, Руэрге, Альбижуа и Венессене. Королевская администрация подтверждала местные привилегии более гибко и деликатно, чем это делал Альфонс де Пуатье, однако продолжала его политику в самом главном — строила бастиды, чтобы держать эту территорию в руках. В этот период появилось тринадцать укрепленных поселений (bourgades), в том числе Монрежо, Флеранс и Домм.
Филипп Смелый переуступил часть наследия Альфонса де Пуатье: графство Венессен в 1274 г. отошло Святому престолу, который требовал его с конца альбигойского крестового похода; Аженё и южная часть Сентонжа были переданы королю Англии, герцогу Аквитанскому, по условиям Амьенского соглашения 1279 г. Этому договору предшествовал оммаж, принесенный в 1273 г. Эдуардом I «за все земли, которые он должен был держать от французской короны». Несмотря на это изъявление верности, у него очень не заладились отношения с виконтом Беарнским и виконтессой Лиможской, которые не преминули пожаловаться на него во французский парламент. Однако эти ссоры не вылились в вооруженные конфликты, и в 1279 г. наконец было достигнуто примирение. Алиеноре Кастильской, королеве Англии, было даже «разрешено принять во владение Абвиль и Понтье, которые она только что унаследовала»[242]. Через шестьдесят лет эти опорные точки окажутся очень ценными. Примирившись с английским королем, Филипп III проявил немалую твердость в отношении Карла Анжуйского, когда тот в 1284 г. выдвинул притязания на Пуату и Овернь как на отцовское наследство.
В том же 1284 г. наследник престола, будущий Филипп Красивый, смог принять титул rex Navarre, Campanie et Вгуе (короля Наварры, Шампани и Бри). Для этого ему было достаточно жениться на наследнице этих владений, связанных общей судьбой, — Жанне Наваррской. Действительно, с 1234 г. маленькое пиренейское королевство перешло во владение Блуа-Шампанского рода и Памплона несколько затмила Труа и Мо. Поскольку Тибо V вел себя как послушный вассал, Капетинг хозяйничал на его землях. Поэтому в 1284 г. они были включены в королевский домен. Сохранились четыре шампанских бальяжа — Труа, Мо, Витри и Шомон, а также должности сенешаля, маршала, виночерпия и коннетабля. Что касается управления королевством Наваррой и его обороны, эти обязанности были возложены на сенешаля Тулузы.
Филипп III производил также покупки земель и прав, которые становились возможными в результате разорения некоторых сеньоров. Таким образом он приобрел графство Гин — в 1281 г., за три тысячи парижских ливров и пенсию в тысячу турских ливров, порт Арфлер и права на баронство Небур и виконтство Пьерфон. Столь же алчный до земель, как и его предки, король поручал своим бальи заключать договоры на совладение (pariage) с феодалами, особенно на Юге. Кроме того, он проторил путь для будущего присоединения Лиона (осуществившегося при Филиппе Красивом), Монпелье (при Филиппе V Длинном) и Виваре. Как дальновидный государь он старался не расточать приобретенное, предпочитая давать пожизненные пенсии, чем земли. Тем не менее своим сыновьям Карлу и Людовику он даровал апанажи Валуа и Эвре-Этамп.