ratione peccati (по причине греха). «Таким образом, всякое человеческое существо подчинено римскому понтифику […]; это совершенно необходимо для спасения»[278]. Столь резкое утверждение могло только задеть людей, привыкших разделять соответствующие сферы деятельности обеих властей. Не довольствуясь неприятием притязаний Рима, легисты перешли в яростные атаки на «клириков, раскормленных, разжиревших и распухших от благочестия государей»; они предлагали папе вновь обеднеть, требовали упразднения Папского государства и призывали к секуляризации церковных владений. Этот кризис мог иметь только драматическую развязку. Сменив Флота, Ногаре предпринял наступление на Бонифация VIII, рассчитывая созвать собор, чтобы его сместить. 13 июня 1303 г. в Лувре состоялось собрание, на котором прозвучали худшие обвинения лично по адресу папы: «Он не верит в бессмертие души […]. Он не стесняется открыто заявлять, что предпочел бы быть собакой или ослом, чем французом […]. Чтобы увековечить свою проклятую особу, он велел установить в церквях серебряные изображения себя самого, побуждая тем самым людей к идолопоклонству. У него есть личный бес, советам которого он слепо повинуется. Он обращается к колдунам и ведьмам.»[279] Королевская пропаганда, не останавливавшаяся ни перед какими преувеличениями, явно старалась подстегнуть гордость французов. Заговорили о созыве собора ради спасения церкви и защиты веры.
Ногаре поехал в Италию, чтобы сообщить папе о королевских планах. Бонифаций VIII, со своей стороны, был уже готов отлучить врага от церкви и изгнать его из рядов христиан. Посланник Капетинга направился в городок Ананьи в Лации, чтобы вызвать понтифика на собор, но агрессивных намерений лично против его особы не имел. Может быть, его побудил «сорваться» его приспешник Шарра Колонна, представитель римского рода, яростно враждовавшего с родом Гаэтани? В конечном счете ночью с 6 на 7 сентября 1303 г. в папскую резиденцию в Ананьи ворвалась настоящая «свора». Нанесла ли она преемнику Петра самые тяжкие оскорбления? Похоже, знаменитая пощечина, полученная понтификом, — это все-таки легенда. Ногаре удалось добиться, чтобы отлучение его повелителя не было провозглашено. В остальном Бонифаций VIII остался несговорчив и отстаивал положения, выдвинутые в «Unam Sanctam». Освобожденный жителями Ананьи, он вернулся в Рим, где вскоре, 11 октября 1303 г., умер. Его преемники, Бенедикт XI и Климент V, простили Филиппа Красивого, и Бенедикт XI отменил приговор об отлучении, грозившем королю. Церковь подчинилась капетингской монархии.
Поселение папы в Авиньоне могло даже создать впечатление, будто он согласился на опеку со стороны французского короля. На самом деле обосноваться на берегах Роны главу церкви вынудило стечение обстоятельств, и ни о каком «пленении» — мифе, который выдумали задним числом итальянцы и немцы, — речи не было. Непохоже, чтобы Авиньон был выбран заранее, и до самого 1334 г. этот выбор оставался под сомнением. Бертран де Го, архиепископ Бордоский, избранный папой под именем Климента V, собирался уехать в Италию. Тем не менее, уступив просьбе Филиппа Красивого, он согласился короноваться в Лионе 14 ноября 1305 г. Позже пересечь Альпы ему помешала болезнь, а потом процесс тамплиеров (с осени 1307 г.), потребовавший созыва собора во Вьенне. Чтобы подготовить это собрание, он поселился в Авиньоне, владении Анжу-Сицилийского дома, недалеко от Конта-Венессен, с 1274 г. принадлежавшего Святому престолу. Службы римской курии присоединились к нему в 1307 г. и обосновались в Карпантрасе. При его преемнике Иоанне XXII (1316–1334), бывшем епископе Авиньонском, папство прочней укоренилось на берегах Роны, хотя папа и обещал итальянским кардиналам вернуться в Рим. Обнаружились преимущества новой резиденции, неподвластной французскому королю, находящейся в «гармоническом центре христианского мира»[280], на соединявшей Северную Италию с Фландрией главной магистрали европейской торговли, и расположенной на сравнимых расстояниях — от 1200 до 1400 км — от Отранто, Лиссабона, Кракова и Эдинбурга. К тому же это способствовало расширению города — к подножию Домской скалы, которую венчали замок, собор и епископский дворец. Окрестности были приветливыми; на левом берегу Роны хлебные поля соседствовали с виноградниками. Эта плодородная и мирная земля была одним из самых приятных «мест изгнания».
Авторам некоторых недавних исследований, таких как, например, «Жизнь и смерть ордена Храма» Алена Демюрже[281], можно поставить в заслугу то, что они отделили дело тамплиеров от псевдоисторических заблуждений и вернули в рамки «потребностей» — более идеологических, чем материальных — вызревавшего государства Нового времени. Чтобы понять, почему 13 октября 1307 г. по всему королевству монахов ордена тамплиеров молниеносно арестовали, надо провести ретроспективное исследование того, как монахи-воины приобрели богатство, как они, возможно, ослабели в течение XIII в. и как мог назреть скрытый кризис в их отношениях с капетингской монархией.
Для описания богатств тамплиеров пролито немало чернил. Тамплиеры располагали значительными земельными владениями, в основном состоящими из даров, полученных ими со времен основания ордена в XII в. Замки, земли, мельницы. были впоследствии объединены в целые имения, «округленные» при помощи обменов и покупок и образовавшие обширные командорства. В такой области, как Бретань, хоть она и не была главным оплотом ордена, присутствие тамплиеров отразилось в топонимике (Ле-Тампль, Ле-Мустуар, Виль-Дье, Вильде) и в пейзаже — в виде скромных часовен (Лимерзель) и лапчатых крестов, установленных близ командорств. Что тогда говорить о тамплиерском могуществе на Юго-Западе, где над плато Ларзак возвышалось гордое поселение-крепость Ла-Кувертуарад, резиденция властей командорства? В принципе, треть доходов от тамплиерских владений отсылали на Святую землю. Как ни странно, похоже, поступления были не очень большими — со всех бургундских хозяйств в конце XIII в. они не превосходили 4 тыс. ливров, хотя тамплиеры были очень чуткими к аграрным новшествам, почти как цистерцианцы. Тем не менее Vox populi, мало знакомый с бухгалтерскими сводками, обвинял красных монахов в том, что они проявляют чрезмерную алчность, надзирая за своими имениями. Это обвинение подкрепляли спешное освоение ими банковской деятельности, связанное с необходимостью переправлять упомянутые доходы, или responsiones, на Святую землю, а также суммы, которые доверяли им крестоносцы, короли и папы. Так крепости ордена Храма постепенно превратились в депозитные и ссудные банки, где у королей, высших чиновников и купцов было нечто вроде текущих счетов.
Правда ли, что тамплиеры, посвятив себя в XIII в. коммерческой деятельности ради помощи Святой земле (ad subsidium Terre sancte), стали пренебрегать своей миссией? В их уставе не было ничего аскетического: две трапезы в день, мясо трижды в неделю, некоторое время следовало отводить на воинские упражнения, богослужению и благотворительности уделялось довольно мало внимания, — ничто не способствовало тому, чтобы они стали воплощением «монашеского идеала». У их внутреннего суда и капитулов были и тайные заседания, дававшие повод для сплетен. Тем не менее в XIII в. они были «истинными хозяевами латинского Востока» (Ален Демюрже). В этом качестве им доводилось вступать в конфликты с европейскими монархами и с итальянскими городами, имевшими на побережье фактории, или втягиваться в их ссоры. Их выбор не всегда совпадал с выбором ордена госпитальеров. В случае поражений общественное мнение упрекало их за эти раздоры, которые несведущим людям казались возмутительными. Когда латинские государства рухнули, а падение Акры в 1292 г. завершило их крах, монахи-воины утратили смысл существования. Не устояли и их «неприступные» крепости: в 1271 г. пал Крак-де-Шевалье, в 1291 г. — Шато-Пелерен. Их беспорядочное бегство с Востока контрастировало с активным присутствием во французских коридорах власти: духовники королей, послы и комиссары (при Людовике IX), штатные ответственные за финансы, тамплиеры казались преуспевающими — нагло и благодаря хорошим деньгам.
Монахи-воины страдали и от того, что общественное мнение в Европе вообще пересмотрело отношение к крестоносной системе — этот термин одновременно означал идеологию и институт, тесно связанные меж собой. Когда крестовые походы повернули в Тунис или в Арагон, они стали вызывать немало нареканий. Сеньоры больше не желали покидать свою mesnie (свое домашнее окружение), чтобы ехать воевать на Восток. Новые монашеские ордены, францисканцы и доминиканцы, призывали к миссионерству, к обращению мусульман, а тем более монголов в христианство, В этой психологической атмосфере военные ордены выглядели пережитками прошлого. Их критиковали одновременно за надменность, трусливую осторожность, мелочные склоки и за алчность. После взятия Акры поместные соборы заговорили о слиянии орденов тамплиеров и госпитальеров.
Подвергались ли тамплиеры тогда, в конце XIII в., нападкам и со стороны других монахов-воинов? Никаких подтверждений этого нет. У них были свои панегиристы, как Рютбеф, и свои хулители, обличавшие их за трусость, измену и расхищение средств, предназначенных на крестовые походы. Они с трудом оправились после нападок Фридриха II, который считал их безусловными приспешниками папы. Но их главная ошибка, видимо, имела политический характер: тамплиеры не сумели «переквалифицироваться», создав себе теократическое государство, как это в 1226 г. сделали тевтонские рыцари в Восточной Европе, на Кульмской земле, и госпитальеры на Родосе в 1306 г. В результате их позиция стала уязвимой.
До 1303 г. ничто не позволяло предчувствовать наступление кризиса в отношениях с капетингской монархией. Значит, дело, видимо, началось позже этого года. Может быть, свою роль сыграл и отказ в 1305 г. Жака де Моле, великого магистра ордена тамплиеров, от объединения с орденом госпитальеров. С июня 1307 г. по королевству поползли дурные слухи о тамплиерах. Помимо прочих преступлений, их обвиняли в ереси, идолопоклонстве и содомии. Похоже, очагом этой клеветы с конца 1305 г. и в начале 1306 г. была Аженская область, и т