ут могли приложить руку Ногаре и Плезиан. В ответ на эти лживые обвинения тамплиеры и папа потребовали расследования, «чтобы пролить свет» на это дело, которое агенты короля поспешили взять в свои руки.
Четырнадцатого сентября 1307 г. в Париже был отдан приказ арестовать тамплиеров: «Мы повелели, чтобы все члены ордена Храма в нашем королевстве были арестованы, отправлены в заключение и отданы под суд Церкви, а все их имущество изъято». Королевские комиссары, отвечавшие за выполнение этого приказа, получили следующие указания: «Они поместят этих лиц по отдельности под хорошую и надежную охрану; сначала произведут расследование их дел, потом призовут уполномоченных инквизитора и усердно выведают правду, если понадобится — с применением пытки»[282]. Секрет тщательно хранился до 13 октября 1307 г., когда молниеносный «удар» позволил арестовать пятьсот сорок шесть тамплиеров. Ускользнуть от облавы удалось лишь немногим.
Расследование вели по-макиавеллиевски: власть афишировала благородное намерение отделить чистых от нечистых и в феврале 1308 г. поручила инквизиции разобраться в деле. Против тамплиеров было выдвинуто семь главных обвинений:
«— Они отрицают Христа, которого считают лжепророком […]. Во время церемоний они топчут крест, плюют и мочатся на него.
— Они поклоняются идолам, коту и голове с тремя лицами, которыми подменяют Спасителя.
— Они не верят в таинства, а священники ордена во время мессы «забывают» произносить слова освящения.
— Магистры и сановники ордена, хоть они и миряне, отпускают братьям грехи.
— Они практикуют непристойные обычаи и мужеложство.
— Они обязуются способствовать обогащению ордена любыми средствами.
— Они тайно собираются по ночам; всякая огласка того, что происходит на капитулах, строго наказывается, вплоть до смерти»[283].
Эти обвинения были сформулированы заранее, поскольку фигурируют уже в ордере на арест от 14 сентября 1307 г. Оставалось добиться признаний, прибегая при надобности к пытке. Сохранились протоколы двухсот тридцати двух допросов, проведенных в Париже и в провинциях. Вот несколько отрывков из показаний Гуго де Перо, досмотрщика Франции, записанных 9 ноября 1307 г.: «На вопрос, принимал ли он каких-либо братьев, показал под присягой, что да и несколько раз.
На вопрос, каким образом он их принимал, показал под присягой, что после того, как они обещали блюсти уставы и секреты ордена, и после того, как на них надевали плащи, он отводил их в тайные места и велел целовать себя в нижнюю часть позвоночника, в пупок и в уста, что потом он велел вносить крест, при чем кто-нибудь должен был присутствовать, и говорил, что им следует, в силу уставов оного ордена, трижды отречься от распятия и креста и плюнуть на крест и на образ Иисуса Христа, сказал же он при этом, что, хоть и приказывал им это делать, но поступал так не от всего сердца […]. Также показал под присягой, что говорил тем, кого принимал, что, если они не смогут сдерживать естественный пыл, он дает им дозволение утолять его с другими братьями»[284]. В этих признаниях слишком заметны умелое руководство и хорошее планирование, чтобы они не вызывали тягостного чувства. Кстати, некоторых современников эта инсценировка не одурачила. Но великий магистр Жак де Моле, проявив слабость, подтвердил эти показания. Из-за дурного обращения и психологического давления монахи-воины признали набор обвинений, достаточно обычных в конечном счете, — некоторые уже прежде предъявлялись еретикам.
Процесс затянулся. В декабре 1307 г. Моле и другие отказались от своих показаний. В феврале 1308 г. папа приостановил работу инквизиции. Король оказал на него давление, созвав в мае следующего года в Туре Штаты и добившись, чтобы провинциальные соборы судили тамплиеров индивидуально, пока вселенский собор, назначенный на 1310 г. во Вьенне, не вынесет решение о судьбе всего ордена в целом. В конце 1309 г. и в 1310 г. происходили епископские расследования; монахи тамплиеры решили защищать свой орден, рискуя, что их объявят впавшими в ересь повторно и отправят на костер, что и случилось в Сансе с пятьюдесятью четырьмя из них.
Вселенский собор открылся во Вьенне 16 октября 1311 г. Чтобы верней повлиять на него, Филипп Красивый в марте 1312 г. созвал в Лионе Штаты. Отцы собора желали, чтобы тамплиеры могли представить доводы в свою защиту; даже большинство членов комиссий высказалось в их пользу. Помедлив, Климент V не сумел отказать Капетингу в настойчивом требовании: «Вашему Святейшеству известно, что следствие выявило у тамплиеров такое количество ересей и преступлений, что орден должен быть упразднен». И понтифик смирился с этим решением, издав 22 марта 1312 г. буллу «Vox in excelso». Потом буллой «Ad providam» от 2 мая 1312 г. он передал имущество распущенного ордена госпитальерам. Эта операция шла медленно, то здесь, то гам встречая сопротивление. Филипп Красивый, считая себя кредитором госпитальеров, потребовал от них выплаты 200 тыс. ливров. Доход от этой операции был скудным, ее стоимость в людях — высокой (сам Жак де Моле погиб на костре в марте 1314 г. как повторно впавший в ересь), но настоящие ее последствия надо искать в другом месте, в области политики и идеологии.
Истинную природу процесса тамплиеров не понять, не сравнив его с другими делами, какими было отмечено это царствование, в частности с кампаниями против Бернара Сессе, Бонифация VIII и других противников абсолютизма[285]. Как показал Ален Демюрже, это был политический процесс, который проводила инквизиция. Цель судей состояла не столько в выявлении истины, сколько в том, чтобы «сделать подозреваемого виновным», как заметил в 1308 г. один английский тамплиер. Если бы задача состояла в том, чтобы добиться торжества какой-то церковной ортодоксии над заведомой ересью, было бы сложно понять, почему так легко прощают тех, кто в этой ереси сознался.
Манипуляции во всем этом темном деле совершенно очевидны. Если еще раз перечесть статьи обвинения, заметишь, что любую из них, вероятно, можно было применить к отдельному тамплиеру, но не к ордену в целом. В каком-то исходном утверждении мог содержаться элемент истины, но это утверждение чрезмерно преувеличивали и с годами раздували все больше. Инициационные поцелуи по мере продолжения процесса становились все непристойней. Возможные случаи гомосексуальных отношений возводились в общее правило ордена: «Давая обет, — утверждал король в 1307 г., - они клянутся, не боясь оскорбить человеческий закон, безотказно отдаваться друг другу»[286]. Знаменитая голова, которую монахи якобы почитали как идола, на самом деле была реликварием. Тут все дышит фантасмагорией, создаваемой в корыстных целях, злонамеренной сплетней, сознательным искажением смысла: мнимое отрицание Христа, видимо, было всего лишь испытанием, разновидностью «дедовщины» (bizutage), за которым следовало грубое «иди исповедуйся, болван». Верх лицемерия: король сделал вид, будто ему крайне трудно поверить в обвинения, которыми он сам же велел осыпать тамплиеров! Это риторическое недоверие выглядит очень подозрительным и дополнительно загрязняет атмосферу, и так уже очень ядовитую.
Какими же были настоящие мотивы короля и его агентов? Возможность наложить руку на владения тамплиеров была лишь одним из способов добывания денег в числе прочих, имевшим ограниченный эффект. Желание гарантировать добрый христианский порядок, который распутство монахов-рыцарей ставило под угрозу, было более благовидным предлогом для действий, на который Филипп IV и легисты ловко ссылались, по-настоящему не веря в это. Попытка дать новый импульс крестовому походу, в котором христианские силы возглавит король-воин, оставалась туманной утопией. Укрепление государства — вот какую цель преследовали в конечном счете, уничтожая орден, имевший филиалы за границей. Этим и объясняется этот «сталинский процесс» до Сталина, как справедливо пишет Ален Демюрже, где главную роль играли пытка и психологическое давление, где обвиняемых приводило в ужас и растерянность то, что происходило с ними. Возводимые на них поклепы казались им немыслимыми: их, преданных Святой земле, называли «объективными союзниками» сарацин и еретиков. Достаточно заменить «Святую землю» на «социализм», а «сарацин» и «еретиков» на «империалистов» и «капиталистов», чтобы получить процессы в Москве, Праге и Будапеште. В этом смысле тамплиеры стали жертвами не только вызревавшего государства Нового времени, но и зарождавшегося тоталитарного государства. Это предчувствовали некоторые современники: ни Данте, ни Виллани, ни Боккаччо, ни цистерцианец Иаков Теринский не верили в виновность монахов-воинов.
До царствования Филиппа IV королевская пропаганда осуществлялась в основном в символической форме, используя в качестве довода ореол короля как священника, судьи и целителя; отныне она проявляла себя открыто, в виде памфлетов и пасквилей, выступлений перед промежуточными органами управления и даже проведения настоящих митингов. 24 июня 1303 г. епископы, монахи, представители нищенствующих орденов и университета собрались в садах Дворца на острове Сите, чтобы наперебой заклеймить «преступления» Бонифация VIII. Нотарии записывали тех, кто поддерживал обращение, обличавшее папу. Чего не хватало для формирования современной системы манифестаций, петиций и делегаций? Придется сознаться, что немногого. Тот же сценарий был использован 15 июня 1308 г. на новом митинге в поддержку короля, вставшего на борьбу с тамплиерами. Верные соратники государя при помощи нескольких доминиканцев взяли на себя комментирование официального циркуляра.
При виде этих собраний нового типа, какие могли быть вызваны и борьбой Парижского университета за свои права, мы считаем возможным предположить, что с царствования Филиппа IV началась новая эпоха в истории политического поведения, отмеченная весомостью общественного мнения, влиятельностью религиозного и светского слова и развертыванием многоликой пропаганды. Обрушившись на тамплиеров, последняя приняла форму систематического оболванивания населения! Столкнувшись с сопротивлением папы Климента V, желавшего умерить рвение инквизиторов, она не остановилась перед шантажом: «Пусть папа побережется […], он повинен в симонии; по родственной привязанности он отдает бенефиции Святой Церкви Божьей близким родственникам». Желая оправдать изгнание евреев в 1306 г., пропаганда придумывала объяснительные мифы, которые впоследствии получат большую популярность. Широко распространилась история о ребенке в печи: христиане-однокашники юного еврея уговорили его «креститься». Когда он вернулся домой, отец закрыл его в раскаленной печи, от жара которой его спасла Дева Мария. Ходил рассказ о чуде с кровоточащей гостией: еврей-заимодавец потребовал от бедной женщины, чтобы она принесла ему гостию, которую он принялся протыкать булавкой. При виде крови, потекшей из нее, ростовщик и его семья обратились в христианство. Об этом триумфе истинной веры свидетельствует чудесная гостия, сохраненная в церкви Бийет. Эти легенды, следы которых можно найти в университетских диспутах тог