Глава IОт Робертинов до Капетингов: к истокам королевского семейства(Эрве Мартен)
По сложившейся традиции, «первыми Капетингами» называют Гуго Капета и его трех непосредственных преемников, правивших на протяжении всего XI в. Мы также воспользуемся этим названием, поскольку оно действительно соответствует конкретной фазе в истории династии и королевства, когда королевская власть была слишком слаба, чтобы подчинить себе не только крупных вассалов, но даже мелких сеньоров, которых предки государей сами же разместили на собственных вотчинных землях, передав им скромные обязанности руководителей на местах. Напротив, с правления Людовика VI Капетинги стремительно навязывают свою власть, сначала в королевском домене — на территории в несколько сотен квадратных километров между Ланом и Орлеаном, — затем и во всем королевстве. Таким образом, разлом, приходящийся на 1108 г., заслуживает того, чтобы обозначить нижнюю границу первого этапа нашего повествования. Эта периодизация также в целом совпадает с общей эволюцией властей в королевстве: за распылением власти, доставшейся тысяче мелких замковых сеньоров, следует ее сосредоточение в руках герцогов и нескольких графов первого плана; долгое время французские короли не могли превзойти их по уровню могущества. Уже в XI в. история Франции на деле была историей Нормандии, Шампани, Фландрии, Бургундии и мелких церковных княжеств, таких как епископство Бове, Лана, Суассона… Но в эту эпоху история вершится прежде всего на первичном уровне деревенской сеньории, союзов между владельцами замков и их отношений с их сеньорами, графами, герцогами и епископами. У эпохи первых Капетингов — свой собственный политический облик. Кроме того, чтобы осветить историю династии, нужно начинать издалека, восходя к моменту, когда появляются ее первые известные предки — к периоду поздней каролингской империи. Это возвращение к истокам позволит нам походя напомнить, что Гуго Капет не был первым представителем своего семейства, взошедшим на трон, и что в определенной мере капетингский период начинается не в 987 г., а в 888 г.
Роберт Сильный и его потомки:соперники Каролингов
Кем были Робертины?
Многовековая передача короны по наследству, начавшаяся в 987 г., дала династии прозвище ее основателя, Гуго Капета[19]. Название «Капетинги» появилось во времена Французской революции, когда прозвище «Капет» стали рассматривать как наследственное имя правящего семейства. Впоследствии историки постоянно стали использовать это имя для обозначения династии, несмотря на все его несоответствие. Ведь знатные семейства того времени — так же как и все остальное общество — не имели общего имени, которое передавалось бы от отца к сыну; они довольствовались несколькими именами, которые к тому же часто выбирали из ограниченного списка, характерного для каждого великого рода — например, у Каролингов Карл и Людовик. Прозвища могли дополнить эти имена — Гуго Великий, Роберт Сильный, Карл Лысый… Иногда, если хотели обозначить всю родню разом, прибегали к коллективному имени, происходившему от прославленного предка. Именно поэтому предков Гуго Капета стали называть Робертинами, по имени Роберта Сильного, который в середине IX в. заложил основу для возвышения своих потомков, добившись вкупе с титулом герцога руководящего поста в обширном округе между Сеной и Луарой. Два главных этапа взлета этого семейства, растянувшегося примерно на полтора столетия, нашли свое выражение в коллективных именах, которые поочередно присваивали представителям этого рода: имена «Робертины», затем «Капетинги» увековечили память о двух личностях, которые передали своим потомкам сначала титул герцога, а затем короля.
Гуго Капет никоим образом не был «выходцем из народа», на чем настаивали в XIII в. недруги Капетингов, считавшие его сыном мясника. Он также не происходил из семейства, чье прошлое до Роберта Сильного было темным, как долго думали историки, пока исследования не позволили установить истинное происхождение последнего. Положение предков Роберта было типичным для могущественных семейств каролингской империи; как и многие из них, они были родом из области, являвшейся колыбелью могущества Пипинидов, предков Каролингов, между Рейном и Маасом. Как и остальные представители этого круга, предки Роберта были связаны с государями некоторыми семейными узами, они получали графские обязанности практически по наследству и опирались на крупные монастыри. Как и все великие семейства империи, предки Роберта имели в распоряжении обширные владения, которые были их собственностью или же передавались им к качестве honor, то есть в обеспечение их обязанностей.
Сегодня благодаря кропотливым генеалогическим изысканиям[20] мы знаем, что во второй половине VIII в. предки Роберта были графами в рейнских землях, в Вормсе и его окрестностях; таким образом, их владения находились на окраине региона, где присутствие Пипинидов было наиболее ощутимым. И они передавали графские обязанности по наследству вплоть до самого Роберта. Они также поддерживали связь со знаменитым монастырем Лорш, который находился по соседству с их сферой влияния. К тому же предки Роберта, вероятно, состояли в родстве с основателем Лорша, мецским епископом Хродегангом, одним из самых влиятельных прелатов своего времени, приближенным советником Пипина Короткого. В первой половине IX в. они играли немаловажную роль при императорском дворе.
Основание «робертинского государства»
Роберт Сильный. Карл Ф. Вернер установил, что в 840 г. — или чуть позже — Роберт покинул рейнские земли и отправился в Нейстрию. Он участвовал в движении, которое затронуло немало других крупных сеньоров. После смерти Людовика Благочестивого (840 г.) и распада империи на несколько независимых королевств высшей аристократии пришлось перейти на сторону одного из государей, отказавшись от тех из своих владений, что находились в других королевствах. После своего отъезда Роберт стал служить Карлу Лысому, королю западной Франкии, а не Людовику Германскому, королю восточной Франкии; тогда же ему пришлось распрощаться с землями своих предков. Как оказалось, он сделал правильный выбор, который обеспечил трон его потомкам. Сначала Роберт обосновался в Шампани, где Карл Лысый пожаловал ему земли, захваченные у реймсской церкви; однако он был вынужден вернуть их в 945 г. Мы снова встречаем Роберта в 852–853 гг.: в то время он выполнял обязанности государева посланца, то есть особого уполномоченного короля, наделенного значительной властью, в регионе Мэна, Турени и Анжу. Благодаря своему браку с Аделаидой, дочерью графа Турского и вдовой другого крупного сеньора, Роберт стал свояком императора Лотаря (ум. в 855 г.), чья супруга Эрменгарда приходилась сестрой Аделаиде; он также приходился родственником первой супруге Карла Эрментруде. Подняв мятеж вместе с другими сеньорами Западной Франкии против Карла Лысого, Роберт вскоре вернул себе расположение короля и получил от него титул герцога с властными полномочиями в междуречье Сены и Луары. Этот титул обладал ярко выраженной военной коннотацией: область, вверенная Роберту, на самом деле была маркой, пограничным округом, который ему предстояло защищать от бретонцев и норманнов, обосновавшихся в устье Луары. Сначала он занялся бретонцами, союзниками Людовика Заики, сына Карла Лысого, взбунтовавшегося против своего отца, и вынудил его покориться. В 864 г. король отобрал у Роберта герцогство, взамен пожаловав несколько бургундских графств, но вскоре вернул его, чтобы остановить натиск норманнов. Одержав победу при Бриссарте, Роберт был смертельно ранен в сражении (866 г.). Его отвага в бою принесла ему славу: один из современников назвал Роберта «Маккавеем нашего времени»[21].
Маркграфство Нейстрия. Владения (honor) Роберта не представляли собой единого земельного комплекса — поначалу у них даже не было названия, — но зато были обширны и богаты; они стали новым фундаментом для власти его семейства и играли эту роль вплоть до первых Капетингов, которые, утратив контроль над западными графствами, укрепились на восточной части своей вотчины, на землях между Ланом и Орлеаном, которым было суждено составить в XI веке львиную долю королевского домена. Изначально же «робертинское государство», как его иногда называют, было более обширным: в него входили графства Анжуйское, Вандомское, Мэнское и, чуть позже, Парижское. Кроме того, Роберту и его наследникам принадлежали многочисленные и крупные аббатства, прежде всего Святого Мартина Турского — богатый и прославленный монастырь, где хранились мощи почитаемого «апостола Галлии», святого Мартина: этот монастырь останется одним из сакральных мест французской королевской династии. Сыновья Роберта прибрали к рукам обитель Сен-Дени, другое сакральное место монархии, которое утратили Каролинги. Став королем, сын Роберта, Эд, превратил комплекс своих владений между Сеной и Луарой в «маркграфство Нейстрию». Этот статус признавал за этими землями особую военную функцию[22], а древнее название «Нейстрия»[23] подчеркивало их политическую значимость: государство Робертинов находилось в самом сердце Западно-Франкского королевства, и было вполне справедливо, чтобы его правители стали первыми князьями королевства — если не самими королями. Размеры этого маркграфства были очень велики: от бретонских границ до Бургундии (которая станет целью постоянных экспансионистских устремлений Робертинов), от Иль-де-Франса до Орлеана; кроме того, оно занимало стратегическую позицию между двумя основными коммуникационными линиями, Сеной и Луарой. Эту территорию вполне можно считать маленьким и почти независимым королевством: как и остальные крупные вассалы короля, маркграф-герцог не намеревался ни в чем ему уступать и был практически сувереном на собственных землях. К тому же кажется, что робертинским княжеством лучше управляли, чем землями по соседству: историки, активно изучавшие его на протяжении последних десятилетий, показали, что мир и относительный порядок царили в княжестве, которое маркграф держал под контролем с помощью вассалов и подвассалов, преданных своему сеньору[24]. Правда, в X в., особенно во время краткого несовершеннолетия Гуго Капета (956–960), вассалы, которым доверили управлять различными графствами и виконтствами, входившими в состав этого обширного княжества, становились все более независимыми, и территориальное могущество Гуго Капета представляло собой лишь бледную тень владений основателя династии.
Эд — первый король династии Робертинов
Распад империи. У Роберта Сильного было двое сыновей. Они были первыми представителями своего рода, кому удалось взойти на трон Западно-Франкского королевства, хоть на недолгий срок — десять лет в первом случае, один год во втором — и с интервалом в двадцать лет. Поскольку ко времени гибели отца они были слишком юными, чтобы управлять его герцогством, оно перешло к Гуго Аббату, одному из самых близких их родственников и влиятельнейшему персонажу в королевстве, который и руководил им до своей смерти в 883 г. Затем братья сообща приняли свое наследство. Между тем кончина Карла Лысого (877 г.) открыла широкие горизонты для амбициозных личностей: верховная власть императора, которая кое-как удерживала вместе несколько королевств, постепенно угасала на протяжении трех четвертей века. Титул императора время от времени получали корольки, неспособные оказывать влияние на прочих государей. Теперь же западная Франкия (будущая Франция), восточная Франкия (будущая Германия), Италия, Прованс и Бургундия стали независимыми королевствами. Кроме того, в соперничестве за трон отныне участвовали не прямые потомки Карла Великого: поначалу сыновья и внуки Карла Великого сохраняли иллюзию династической преемственности на протяжении царствований, довольно быстро прерывавшихся с их смертью (877–884), и после них король Германии Карл Толстый даже сумел восстановить территориальное единство империи, сосредоточив в своих руках несколько корон (885–888). Но после его кончины этот фасад рухнул: королевства вновь обрели независимость, и потомки Карла Великого мало-помалу уступили свое место представителям других родов, по мере того как принцип выборности сменил принцип наследования, а усилившийся натиск норманнов спешно потребовал выдвижения людей, способных его отразить. Именно этой ситуацией Робертины воспользовались, чтобы стать королями западной Франкии.
Осада Парижа. Эд, старший сын Роберта Сильного, прославился как один из таких военачальников во время осады Парижа норманнами, длившейся с ноября 885 по ноябрь 886 г. Этот юноша, которому пошел всего лишь двадцать первый год, был графом Парижским; воинская слава его отца предрасполагала Эда к подобной роли, которую он исполнил с особым талантом. Аббон, монах из Сен-Жермен-де-Пре, поведал нам об этом ярком событии, памяти о котором предстояло занять свое место в галерее образов капетингской династии[25]. Укрепившись на острове Сите вместе с епископом Гоцленом, таким же воинственным бойцом, как и он сам, Эд помешал огромному флоту норманнов из семи сотен кораблей подняться по реке и продолжить грабежи в верховьях Сены. Целый год норманны, став лагерем на обоих берегах Сены, которые они полностью разорили, безуспешно осаждали эту маленькую твердыню. Появление вспомогательной армии под командованием самого Карла Толстого лишь преумножило славу Эда: ведь вместо того, чтобы дать сражение, император заплатил норманнам, чтобы они отступили, и пропустил их в Бургундию, по которой те прошлись огнем и мечом. Ничто не могло лучше продемонстрировать, что качествами, необходимыми для отправления власти, обладал не последний из Каролингов, а молодой граф Парижа. В 888 г., после смерти Карла Толстого, Эд был избран королем на собрании магнатов королевства — а на самом деле они представляли лишь север Франции.
Избрание Эда. Эволюция умонастроений и институтов, приведшая на трон Пипинидов в 751 г., повторилась в 888 г., но уже не в пользу их потомков Каролингов. В 751 г. Пипин добился от папы римского Захария, чтобы тот отдал приоритет способностям перед наследственным принципом и предпочел семейство Пипинидов последнему Меровингу. Точно так же каролингский наследник Карл Простой, внук Карла Лысого, был отстранен от престола, тогда как двум его братьям удалось недолго поцарствовать в 879–884 гг. Правда, Карл был еще ребенком, да к тому же заложником графа Пуатье: в такое трудное время было немыслимо возводить на трон столь слабого государя. В свою очередь несколько магнатов признали королем крупного итальянского сеньора и будущего императора Гвидо из Сполето: его даже короновали в Лангре, но он вскоре отказался от этой неудачной затеи. Итак, победил Эд: первый «капетингский» король был миропомазан в Компьене архиепископом Сансским 29 февраля 888 г. Почти в то же самое время Германия, Италия и Бургундия обзавелись своими королями, которые не были потомками Карла Великого — по крайней мере не по прямой мужской линии; Прованс перешел это рубеж уже давно.
Непростое правление Эда. Восшествие на престол этого нового поколения государей не решило существовавших проблем, скорей напротив: норманны продолжали разорять страну, и Эду самому пришлось заплатить им выкуп в 889 г., чтобы избавить Париж от новой угрозы. Магнаты королевства все больше и больше ослабляли свою связь с королевской властью и превращали административные округа, графства и герцогства, которыми управляли от имени государя, в независимые сеньории. Например, Эду не удалось поставить своего брата Роберта во главе графства Пуатье или подчинить себе Балдуина, основателя династии графов Фландрии; что касается южной части королевства, то она полностью избежала его власти. К тому же именно в это время герцогство Робертинов уже пошло трещинами: виконты Анжера, Блуа и Вандома сами стали могущественными персонажами и в ознаменование своего взлета приняли графский титул, передавая свой пост по наследству.
Партия сторонников Каролингов, которой руководил архиепископ реймсский Фульк, не вышла из игры: 28 января 893 г. Карл III Простой в возрасте четырнадцати лет был коронован в Реймсе. Потянулись долгие годы беспорядочной борьбы. Проиграв, Карл в конце концов отказался от короны. Но на смертном одре Эд, сознавая могущество каролингской партии, попросил верных ему людей поддержать Карла (898 г.). Взамен его брат Роберт получил титул «герцога франков» (dux Francorum), который давал ему некоторое первенство над остальными магнатами (хотя бы и потому, что в тот момент он один носил герцогский титул в Северной Франции). На протяжении столетия предки Капетингов будут колебаться между двумя ролями: король — поочередно с Каролингами — или второе лицо королевства, на равных или чуть важнее, чем самые крупные сеньоры.
Робертины, у власти или поблизости от власти
Карл III царствовал свыше двадцати лет и не был лишен авторитета, несмотря на постоянные трудности. Роберт и двое его шуринов, Рауль Бургундский и Герберт де Вермандуа, были наиболее влиятельными персонажами при королевском дворе. Как его отец и брат, Роберт был осенен ореолом воинской славы благодаря победам над норманнами, которых он отбросил под Шартром, предотвратив их попытку вторжения. Роберт также присутствовал рядом с королем во время таких важных событий, как поход в Лотарингию в 911 г. Но когда король повел себя дурно по отношению к Роберту — отобрал монастырь, принадлежавший его семейству, — он в конце концов поддержал восстание крупных сеньоров. Карл Простой бежал, а Роберт был избран королем в 922 г. В следующем году Роберт погиб в сражении против Карла под Суассоном. Но Карла взял в плен и заточил Герберт де Вермандуа: пленный Каролинг умрет в заточении в 929 г. Похоже, что сын Роберта, Гуго, сам отказался от короны; во всяком случае, магнаты избрали королем Рауля Бургундского (923 г.). После смерти Рауля (936 г.) благодаря новым выборам к власти снова пришли Каролинги: на троне сменяли друг друга Людовик IV Заморский (936–954), его сын Лотарь (954–986) и его внук Людовик V.
Внезапная гибель Людовика V (987 г.), который после года царствования умер бездетным, прервала эту каролингскую реставрацию, продлившуюся около полувека. Отсутствие прямого наследника снова придало сил избирательному принципу: именно тогда Робертины вновь заняли — на этот раз окончательно — трон Франции. Правда, и до того они были очень близки к власти, то как советники короля, то как его противники. Гуго Великий, сын короля Роберта, в 936 г. стал инициатором избрания Людовика IV. У Людовика, который был совсем юным и жил в Уэссексе (откуда его прозвище Заморский), было очень мало шансов вернуть себе отцовский трон, но Гуго сумел убедить магнатов и послал за ним в Англию. Возможно, что Робертин считал реставрацию единственным способом восстановить мир в королевстве, охваченном нескончаемыми волнениями; поскольку у него самого не было потомства, обеспечить преемственность власти он не мог. Кроме того, коронация Людовика ударяла по первому противнику Гуго, Герберту де Вермандуа, который удерживал отца нового короля в заточении до самой его смерти. В любом случае Гуго явно намеревался стать самым могущественным лицом в королевстве, подчинив своему влиянию юного короля, который был бы ему всем обязан.
Именно эту роль Гуго и играл в самом начале нового царствования. В одном дипломе от декабря 936 г. Людовик называет его «нашим возлюбленным Гуго, герцогом франков, вторым после нас во всех наших королевствах». Формулировка четко устанавливает то особое место, которое занял Гуго. Но вскоре оказалось, что его амбициозные замыслы — особенно они касались экспансии в Бургундию — не оправдались, и герцог стал противником короля до самой своей смерти в 956 г. Он неоднократно поднимал оружие на Людовика IV в союзе с самим Гербертом де Вермандуа и остальными магнатами. В 945 г. он захватил короля в плен и попытался его низложить; но затем Гуго отпустил Людовика и повторно принес ему оммаж. В борьбе с герцогом франков король опирался на помощь других крупных вассалов, которые поочередно то переходили в его лагерь, то оставляли его. Людовику IV пришлось все чаще прибегать к помощи германского короля Оттона I, который, например, устроил поход во Францию, дойдя до Луары в 946 г., чтобы его освободить. Гуго и Людовик оба были женаты на сестрах Оттона, и тот старался поддерживать между ними равновесие.
Пятьдесят лет спустя сын Гуго Великого, Гуго Капет, займет аналогичное место подле короля Лотаря. Но он сумеет воспользоваться случаем, который предоставит ему внезапная кончина Людовика V, чтобы вернуть себе трон, оставленный его предками.
Наследство Гуго Капета
Правила передачи наследства у Робертинов. После смерти отца Гуго Капету исполнилось самое большее семнадцать лет, поскольку он родился между 939 и 941 г. Он унаследовал маркграфство Нейстрию и титул герцога франков, то есть всю вотчину, собранную Робертинами. Его брат Оттон получил герцогство Бургундское, на наследнице которого он женился; третий брат, Эд, стал клириком, прежде чем унаследовать герцогство Бургундию от Оттона под именем Генриха, Эндрю У Льюис доказал, что передача всего наследства одному Гуго произошла в результате обдуманной вотчинной политики, нацеленной на то, чтобы избежать дробления вотчины и сохранить могущество наследника. Без сомнения, не стоит преувеличивать изощренность этой семейной стратегии Робертинов, которой к кому же благоприятствовало незначительное количество наследников в каждом поколении, и «ничто не позволяет приписывать им разработанную и четко организованную систему» передачи вотчины по наследству. К тому же у крупных семейств в эту эпоху уже было в обычае передавать одному, старшему, наследнику honor, то есть земли, прилагаемые к графской должности. Тем не менее, очевидно, что Робертины — как, без сомнения, и прочие роды — обладали фамильным самосознанием, надежно хранившим память о некоторых их предках. Если прибавить к их способу передачи наследства это чувство идентичности и другие составляющие, такие как воспроизведение одних и тех же личных имен или искусная матримониальная политика, «все указывает на существование семейного порядка, который отдавал преимущество наследнику, что означало становление династии[26]. Таким образом, династическое чувство у Робертинов сформировалось еще до их окончательного восшествия на престол — и являлось немаловажным фактором последнего. К тому же вспомним, что речь идет об эпохе, когда графские семейства начинали считать, что получили свою власть от Господа, а не по поручению короля: титул «граф милостью Божьей» неприкрыто свидетельствует об этой концепции. Понятно, что эта тенденция с особенной силой проявилась у Робертинов, что их титул и история вознесли их над остальными магнатами и что они смогли создать свое почти королевское династическое самосознание.
Тревожное несовершеннолетие. Опека над сыновьями Гуго Великого досталась их дяде по матери, архиепископу Кельнскому Брунону, брату императора Оттона I. Он также стал опекуном юного короля Лотаря, который потерял отца почти в то же время, что и братья Робертины, и тоже приходился племянником архиепископу: ведь королева Герберга и вдова Гуго Великого были сестрами. Годы опеки были нелегкими: несмотря на свой юный возраст, Лотарь постарался воспользоваться ими, чтобы добиться территориальных преимуществ, и признал наследство Гуго только в 960 г. Именно тогда произошел самый мощный рывок к независимости у вассалов между Луарой и Сеной: например, граф Блуаский Тибо Плут заполучил для себя практически независимую территорию и возвел в подконтрольных ему городах крепости — они еще были редки в то время, — олицетворявшие его стремление к власти. И хотя Гуго Капет сохранил наследство Робертинов, в реальности он был явно менее могущественным человеком, чем его отец.
Гуго Капет, герцог франков
Каролинги и Оттоны. Правда, власть короля также понесла урон. Конечно, Лотарь был государем деятельным, чему помогла и продолжительность его царствования. Он опирался на королевские епископства, которыми была усыпана северная Франция, от Нуайона до Лангра. Он умел маневрировать, чтобы обеспечить себе — по меньшей мере временно — поддержку части своих крупных вассалов. По правде сказать, те должны были бы ему служить постоянно, в соответствии с клятвой верности, но уже давно государи могли рассчитывать лишь на добрую волю этих «верных», часто оплачиваемых за счет политических уступок.
Несмотря на эти козыри, политическое влияние Каролингов поблекло по сравнению с неотвратимым усилением германского королевства, чей государь, Оттон I, захватил Италию и возложил на себя императорскую корону. Французский король был почти низведен до уровня протеже императора. Например, он принял участие в собрании вассалов и родственников Оттона в Кельне в 965 г. и женился на Эмме, дочери императрицы от первого брака: так, благодаря повторяющимся бракам, продолжалось сближение двух семейств. Но Лотарь хотел распространить свое влияние на Лотарингию, хотя теперь эта область надежно удерживалась в составе германского королевства; если быть точным, Лотарь вернулся к политике, которую не без успеха проводил его дед, Карл Простой, около 920 г.: речь шла о том, чтобы обзавестись в Лотарингии, колыбели Каролингов, территориальной базой, которой им теперь ощутимо не хватало. Эти лотарингские амбиции испортили отношения между двумя дворами с самого начала правления Оттона II в 973 г. В 978 г. между новым германским королем и Лотарем вспыхнула война: король Франции внезапно напал и разграбил Ахен, но потом был вынужден отступить и укрыться в Париже подле Гуго Капета.
В общем, королевство последних Каролингов представляло собой бледную тень по сравнению с германским государством, и временами казалось, что оно вот-вот угодит в его орбиту. Кажется, что последние Каролинги подражали Оттонам во всем, вплоть до их обычаев передачи наследства[27]. Утверждали даже, что они продержались у власти до 987 г. вопреки своей слабости только благодаря политике равновесия, проводимой Оттоном I и Оттоном II: последним не было выгодно, чтобы Робертины стали слишком могущественными — не более, чем сами каролингские короли. Таким образом, императоры старались, чтобы никто из двух семейств не одержал верх, и одно лишь несовершеннолетие Оттона III — если смотреть с этой точки зрения — помогло Робертинам победить[28]. Как бы то ни было, из Ахена западная Франкия виделась всего лишь одним из тех королевств, которые должны занять место подвассальных государств в лоне возрожденной империи.
Столкновения во время несовершеннолетия Оттона III. Смерть Оттона II (984 г.) — его сыну исполнилось всего лишь три года — оставила Германию без сильной власти, и король Лотарь этим воспользовался, чтобы вернуться к своим замыслам по поводу Лотарингии, и захватил Верден. Гуго Капет, взволнованный этим успехом, в свою очередь собрал войско. Глубинной причиной этой вспышки взаимной враждебности, как кажется, было желание Гуго увеличить тем или иным способом свой политический вес и свои земли, а также — кто знает? — завладеть престолом. Без сомнения, молчание источников не является единственной причиной гой двусмысленности, которая была характерна для его политики: ведь хоть Гуго не помешал Людовику стать соправителем его отца в 979 г. и взойти на престол в 986 г., но в 981 г. герцог франков прибыл в Рим, чтобы встретиться там с Оттоном II — без сомнения, с враждебными намерениями по отношению к Лотарю. Так из-за маневров Гуго земли, где король мог пользоваться неоспоримой властью, постепенно сокращались.
Роль архиепископа Реймсского. Реймсское епископство играло заглавную роль в политической игре того времени; крайне важное для королевской власти, оно традиционного благоволило к Каролингам, но готовилось переменить лагерь и, наоборот, стать решающей поддержкой для Гуго. В то время архиепископом был Адальберон, представитель семейства герцогов Верхней Лотарингии, из которого вышло немало графов и епископов региона. На его службе состоял преподаватель и заведующий епископальной школы, молодой Герберт Орильякский, — без сомнения, самый блистательный человек своей эпохи, которому было суждено стать папой римским под именем Сильвестра II. Письма Герберта позволяют нам проследить политическую эволюцию этих двух персонажей, от верности Каролингу Лотарю до признания того факта, что Робертин Гуго был бы более действенным королем. Незадолго до смерти Лотаря Герберт писал: «Король Лотарь — первый в своем королевстве только по титулу. Но на деле им является Гуго, не по титулу, а по своим деяниям и свершениям»[29]. В глазах реймсских клириков Лотарь был повинен в том, что сблизился с их врагом Гербертом де Вермандуа. Связи, которые Адальберон и Герберт поддерживали с оттоновским двором, также подталкивали их перейти на сторону Гуго, который, в отличие от Лотаря, не лелеял никаких амбиций в отношении Лотарингии и, как следствие, не имел враждебных мотивов против империи: поэтому некоторых представителей «оттоновской партии» можно было встретить в «капетингской партии».
Царствование Людовика V. В этой меняющейся обстановке Лотарь умер (2 марта 986 г.), и его сын Людовик ему наследовал. Хотя ему и исполнилось всего восемнадцать лет, Людовик был коронован уже давно; поэтому наследование трона прошло без препон. Такое впечатление, что новый король был настроен действовать решительно: он продолжил лотарингскую политику своего отца, быть может, даже перешел в наступление на Реймс, чтобы наказать архиепископа за его благосклонность к Робертинам и Оттонам, так же как и на Лан, чей епископ, еще один Адальберон (кстати, племянник первого), разделял настроения своего реймсского собрата. В любом случае, король вызвал архиепископа в Компьень, чтобы тот ответил за свои действия. Но в то самое время, когда участники собрания съезжались, готовясь выслушать Адальберона, Людовик V внезапно умер вследствие несчастного случая на охоте 21 или 22 мая 987 г.
Восшествие на престол Гуго Капета
Наследственность и избрание. В связи наследством Людовика V, умершего бездетным, снова — и на этот раз куда более остро, чем всегда — встал вопрос о соображениях, которые двигали выборщиками. Принцип выборности не возник из ниоткуда: у франков короля традиционно избирали знатные миряне и церковнослужители (предполагалось, они представляют весь народ) из одного и того же семейства. Считалось, что королевское семейство обладает харизмой, магической властью, которая была недоступна остальным семьям, сравнимым с нею по своему территориальному могуществу и союзам. Однако в самом королевском семействе никакое правило первородства заранее не устанавливало порядок наследования престола: выбор магнатов, таким образом, состоял в том, чтобы «классифицировать» наследников в соответствии с их достоинствами (и частенько — милостями и обещаниями, которые они расточали). К тому же один обычай раздела королевства между сыновьями покойного короля и другой, соперничающий с ним, — коллективного отправления власти, — существенно нивелировали принцип выбора магнатами. При Каролингах избрание вышло из обихода или, точнее, свелось к возгласам одобрения в собрании в момент коронации нового короля. Наследственный принцип взял верх и значительно упрочил свои позиции из-за обыкновения государей выбирать себе наследника, провозглашать его и короновать еще при своей жизни. Ритуал миропомазания, введенный Пипином Коротким, лишь усилил религиозный характер королевской власти. Но практика раздела королевства сохранилась: раздел государства между сыновьями Людовика Благочестивого — всего лишь наиболее известный и тяжелый последствиями пример.
После смерти Карла Лысого избрание вновь обрело силу в разных королевствах, появившихся в результате вышеупомянутого раздела: отныне выбирали магнаты, и не только среди представителей каролингского семейства, но и среди их соперников, которые смогли выдвинуться прежде всего за счет своего политического веса — даже если у всех них в жилах текла толика каролингской крови благодаря тому или иному из нескончаемых браков, связавших правящее семейство с высшей аристократией империи. Мотивы выбора в пользу того или иного кандидата менялись в зависимости от семейных связей, обещаний конкурентов, остатков уважения к королевской крови и беспокойства об общем благе. Последний мотив подталкивал выборщиков остановиться на наиболее деятельном кандидате, но это побуждение умерялось потаенным желанием, чтобы слабый король не сильно мешал крупным сеньорам. Избрание Гуго Капета задействовало этот сложный клубок мыслей и соображений.
Избрание Гуго Капета. Мы знаем об этом важнейшем событии благодаря нескольким современным хроникам, главной из которых является хроника Рихера. Монах монастыря Святого Ремигия в Реймсе, ученик Герберта Орильякского и наследник замечательной историографической традиции реймсской церкви, Рихер, возможно, присутствовал при избрании или во всяком случае был о нем прекрасно информирован. Он явно симпатизирует Гуго Капету. Блистательным пассажем его повествования является речь Адальберона, которую Рихер приводит во всех подробностях. Мы уже видели, как еще до смерти Людовика V Адальберон подумывал о том, чтобы короновать Гуго в надежде дать королевству деятельного правителя и избавиться от императорского влияния. Смерть Людовика и уже съехавшееся собрание облегчили ему задачу: Людовик без промедления был похоронен тут же, в Компьене, в Сен-Корней — хотя сам он желал упокоиться в аббатстве Святого Ремигия: но нужно было выиграть время, о чем недвусмысленно говорит Рихер. Как герцог франков, Гуго возглавил собрание и помог оправдаться Адальберону. Собрание, выполнив свои судебные обязанности, затем выслушало самого Адальберона, который напомнил о необходимости выбрать нового короля и выдвинул кандидатуру Гуго. Для того чтобы отсутствующие могли принять участие в выборах, он созвал новое собрание в Санлисе — городе, принадлежавшем Гуго. Между тем архиепископ отправился в Реймс, где выслушал и выпроводил восвояси каролингского претендента, Карла, герцога Нижней Лотарингии, брата покойного короля Лотаря. Собравшись в Санлисе 29 мая, магнаты (к сожалению, у нас нет точного списка присутствовавших) избрали Гуго. Историки, интерпретируя противоречивые источники, расходятся по поводу даты и места коронации с миропомазанием: 1 июня или 3 июля, Нуайон или Реймс, или коронация в Нуайоне и миропомазание в Реймсе. Выбор Нуайона мог объясняться памятью о произошедшей там коронации Карла Великого; этот престижный прецедент мог бы в какой-то мере заменить новому государю нехватку каролингской крови. Что же касается миропомазания в Реймсе, то оно могло бы служить знаком признательности архиепископу Адальберону, который помог Гуго во время выборов. Правда, традиция получать миропомазание в Реймсе в эту эпоху еще не совсем устоялась; некоторые предшественники Гуго устраивали эту церемонию в другом городе или два раза в разных местах, и только позже реймсские архиепископы сделали ритуал миропомазания своей прерогативой. Роберт Благочестивый был коронован и миропомазан в Орлеане, его сын Гуго — в Компьене, но эти исключения постепенно сошли на нет (кроме разве что коронации Людовика VI в Орлеане, продиктованной особыми обстоятельствами).
Почему был избран Гуго Капет? Теперь остановимся на причинах, побудивших избрать Гуго, а не Карла Лотарингского. В силу преемственности, существовавшей в лоне каролингского семейства, Карл мог стать королем — но не обязательно, потому что он не был прямым потомком умершего монарха. Адальберон убедил собрание предпочесть ему Гуго, потому что тот обладал качествами, необходимыми для государя, и уже фактически выполнял его роль. Фактор наследственности, к которому взывал Карл, не играл роли, если ему сопутствовали присущие ему недостатки. Процитируем пространную речь Адальберона, заслуженно ставшую знаменитой: «Мы знаем, что у Карла есть свои доброжелатели, которые утверждают, что он должен получить королевский титул, как и его предки. Но если обдумать это, то он не получит королевства по закону о наследстве, и на трон будет возведен только тот, кто блещет не только знатностью рождения, но и мудростью, кто стойко сохраняет верность и подкрепляет ее величием души. […] Но чего достоин Карл, который не руководствуется верностью, которого ослабляет бездействие, который, наконец, настолько слаб головой, что не убоялся служить иноземному государю и взял жену из рода служилых рыцарей, не равную себе? Как стерпит великий герцог, чтобы женщина из семьи его вассалов стала его королевой и властвовала над ним? Как подчинится тот, перед кем склоняли колена равные ему и даже высшие и поддерживали руками его ноги[30]? Рассмотрите дело прилежно — и увидите, что Карл был отвергнут в большей степени по собственной вине, нежели по вине других. Чего вы больше желаете государству — блага или бедствия? Если вы хотите его погибели, изберите Карла, хотите, чтобы оно процветало, коронуйте славного герцога Гуго. […] Итак, изберите герцога, славного деяниями, знатностью, военной мощью, в котором вы найдете защитника не только государства, но и ваших частных интересов»[31].
В пользу Гуго были и иные козыри, о которых Адальберон не упомянул в своей речи. Первым из этих козырей была прочная сеть союзов, сплетенная им в среде высшей аристократии. Его брак с Аделаидой, сестрой герцога Аквитанского, в данном случае не пригодился Гуго, но ему приходились шуринами герцоги Нормандии и Верхней Лотарингии. Уже в двух предшествующих поколениях с умом заключенные браки обеспечили Робертинам выгодные союзы; кроме того, среди вассалов Гуго с избытком хватало могущественных сеньоров, графов и виконтов. Напротив, если матримониальное положение Карла было таким, каким его представил Адальберон, то оно сильно ему повредило; после смерти своей первой супруги, Агнессы де Вермандуа, он вроде бы женился на дочери простого рыцаря. В глазах Адальберона этот брак не только был мезальянсом, стеснительным для его крупных вассалов, но и свидетельствовал о явном безразличии, с которым герцог Нижней Лотарингии отнесся к требованиям его ранга, что было неприемлемо для государя. Впрочем, эти упреки Адальберона могли быть и клеветой, а так называемая дочь рыцаря — дочерью графа[32]. Но в любом случае, Гуго был гораздо более могущественным человеком, чем герцог Нижней Лотарингии, чей титул — тем более что он был создан недавно — не сопровождался ни территориальной базой, ни сетью вассалов, сравнимой с той, на которую опирался маркграф Нейстрии. Мы уже видели, что Гуго мог рассчитывать на поддержку тех, кто не был равнодушен к престижу династии Оттонов и надеялся на добрые отношения между двумя царствующими дворами. Наконец, Гуго Капет пользовался благоволением служителей Церкви, которые, без всякого сомнения, и сыграли решающую роль в его избрании: он с лихвой предоставил доказательства своего благочестия и заботы в деле реформирования Церкви. Многочисленные монастыри, находившиеся под его контролем, немало получили от его щедрот, и он способствовал возвращению к строгому соблюдению монастырского устава в Сен-Дени и Сен-Рикье.
Таким образом, избрание Гуго Капета не было обязано случаю — за исключением, конечно, падения на охоте Людовика V, из-за которого оно стало возможным, — это избрание объясняется всей совокупностью союзов, благожелательного отношения, позитивного образа их семейства, которые новый король и его наследники на протяжении жизни четырех поколений сумели сформировать у аристократии и духовенства королевства.