civitas, обнесенная к 885 г. стеной для защиты от норманнов, и suburbium, активно росший в феодальную эпоху. Жители этого предместья оставались сервами аббатства Святого Ведаста (Сен-Вааст) и пользовались его покровительством. Служители аббатства постепенно занялись коммерцией. В XII в. были заложены основы богатства Арраса — появились торговля шерстью, сукноделие и обмен. Этот динамично развивавшийся город, включенный в королевский домен и получивший в 1180 г. коммунальную хартию, к концу XIII в. уже, возможно, насчитывал двадцать тысяч жителей, оставаясь двойным городом, где огороженный бург соседствовал с «сите», не сливаясь с ним (см. рис. 4).
Что касается Реймса, он с трудом сумел преодолеть раздвоенность. В IX в. в старом городе жила церковная и военная элита. В следующем веке на расстоянии более километра от civitas вырос бург Сен-Реми, обнесенный в 925 г. стеной. Так как религиозная функция преобладала здесь над остальными, в Реймсе происходило миропомазание королей и располагались прославленные школы. С XI по XIII в. импульс для роста города давали архиепископы. Поскольку не все шестьдесят гектаров города были поделены между кем-либо, на его севере образовался новый бург. Но бург Сен-Реми тоже рос — и в конце XI, и в начале XII в. К 1150 г. оба городских ядра слились по Новой улице, ставшей чем-то вроде спинного хребта города, в то время как у различных ворот зарождались новые бурги. В 1176 г. архиепископ Вильгельм Белорукий, близкий к капетингским монархам, превратился в подрядчика, взявшего на себя строительство своего города, и руководил его расширением. Он решил построить новые кварталы в западной части, на своих землях, чтобы придать городскому ансамблю большее единство. С 1183 г. начали дробить на наделы район Ла-Кутюр («Шов»), раньше служивший чем-то вроде ярмарочного поля, а потом район Жардо-Драпье. Контуры большого Реймса был проведены, но не укреплены ранее 1230 г. в горячке заключения подрядов на строительство, которому церковники почти не противились. Сообщается, что в 1270 г. было застроено 160 из 200 га всей площади. В 1328 г. город насчитывал около 3 700 домов, небольших размеров и невысокой стоимости, где, вероятно, обитало 20 тыс. жителей; разделенный на владения архиепископа, аббатств Сен-Реми и Сен-Никез, он совсем не отличался единством — ни в юридическом, ни в архитектурном отношениях. Даже городская стена не была достроена к 1300 г., готовы были только рвы и ворота. Но процветание шампанскому городу было вполне обеспечено — и как региональному рынку сельскохозяйственных продуктов, и как центру производства черепицы и сукна[314].
Обычно рост предместий и внутригородской застройки обеспечивало строительство общей городской стены. Нужно было восстанавливать единство «старого города», в который могли войти дополнения, занимавшие в три-четыре раза большую площадь, чем первоначальное ядро. Впрочем, случалось, что слияния не происходило. Так было в Аррасе, так случилось и в Вердене, где старый город и купеческое поселение, обнесенное стеной, находились друг против друга по обоим берегам Мааса, а также в Лиможе, где бург Сен-Марсиаль затмевал civitas. В других местах, как, например, Руан, Дижон, Пуатье или Шартр, объединение назрело в XII в. В Париже стена Филиппа Августа, возводившаяся с 1190 по 1210 г., включила в себя площадь 273 га и, по оценкам, за ней жило пятьдесят тысяч человек. Расширения XIII и XIV в. позже оказались внутри стены Карла V.
Предместные города (villes daccession) — распространенное, хоть и несколько устаревшее название населенных пунктов, «стихийно» формировавшихся вокруг «негородского» элемента (монастыря, замка, рынка), — были, похоже, особо характерны для феодального периода и лучше всех иллюстрируют представление об органическом росте города, происходившем преимущественно в радиально-концентрическом плане и в ограниченных масштабах (от нескольких сотен до нескольких тысяч жителей). Урбанизацию стимулировали обе доминирующих силы феодального общества церковь и сеньориальная власть, — либо совместно, либо порознь, либо соперничая.
Поскольку города и поселки «монастырского происхождения» возникали рядом с отдельными аббатствами, монахи вмешивались в их дела, учреждая ярмарки и рынки, даруя юридические привилегии, а иногда даже распределяя земельные участки. Такая модель воспроизведена в сотнях экземпляров — это бург Сен-Дени при самом знаменитом аббатстве королевства, в жизнь которого ежегодно вносила оживление ярмарка в Ланди; это бург Клюни, обнесенный стеной в 1180 г., центр обширного иммунитетного округа, сильной сельской сеньории и огромной монастырской империи; это бург Сен-Дье. По планам бургов видны формы связи между поселением и монастырем: расположение рядом — в Муассаке, Клюни или Сен-Дье, притяжение (attraction) — в Шарлье, где к аббатству сходилось несколько улиц, или окружение концентрическими кольцами, которые напоминали паутину в Бриве и имели почти правильную форму в Берге, вокруг аббатства Сен-Винок (см. рис. 5).
Города и поселки «феодального происхождения», как, например, Шатоден, Шатору, Кастельжалу, Кастельсарразен или Ла-Ферте-Бернар, формировались вокруг замка, служившего убежищем для населения, административным центром и центром организации рынка, который, в свою очередь, стимулировали потребности сеньориального двора. Города, родившиеся таким образом, настолько многочисленны (к этой категории, в частности, относятся Амбуаз, Шинон, Сомюр и Ньор), что вся статистика в целом может дать лишь оценочное суждение об их количестве. Рене Крозе отметил сорок городов такого типа между Луарой и Гаронной, а Бурд де ла Ружери насчитал их в Бретани почти шестьдесят.
В зависимости от удобства или ограничений местности могло возникнуть несколько типов населенных пунктов. Замок мог возвышаться над городом, расположенным внизу, как в Шато-Тьерри, или спускающимся уступами по склону, воспроизводя перепады высоты, как в Гурдоне и Монлюсоне. Но крепость и поселение могли располагаться и на одном уровне, что было наглядным признаком общности их судеб. Примеры этого встречаются и на равнине, как Шательро на берегу Вьенны, и на возвышенностях, как Шатоден, возведенный на отроге 700х300 м, который доминирует над двумя долинами. Развитие Кана шло более сложным путем. Внутри замка, стоявшего на холме, мог находиться «настоящий город», но у подножия возникло четыре бурга, образовавшие нижний город. Такая модель роста города, похоже, преобладала во Фландрии, где импульс явно давал граф и где именно с замков начались почти все выдающиеся города, в том числе Гент, Ипр и Кассель, все три — с коллегиальной церковью и рынком. Города же, которые создавались намеренно, были одним из самых наглядных признаков динамичности феодальной экспансии. «Совте» (sanvetes) XII и XIII вв. мы оставим сельской истории, потому что они, как правило, не пошли дальше стадии деревни. Обратим внимание на блистательную цепь бастид Юго-Запада, первым звеном которой стал заложенный в 1144 г. Монтобан. Этот сюжет заслуживает отдельного историографического обзора, и в нем видное место могли бы занять Пьер Лаведан, который враждебно относился к идее бастиды, возникшей в мозгах профессиональных геометров, и Шарль Игуне, который настаивал, что эти новые центры колонизации органично вписались в сеть сельских поселений. Недавно четыре бельгийских исследователя произвели оригинальный и взвешенный анализ этого спорного вопроса[315].
На юго-западе Франции (см. карта 19) отмечено более двухсот случаев закладки бастид, «армировавших» площадь в 50 тыс. км2. Эти новые центры колонизации удалось идентифицировать на основе архивных текстов по правильным планам (около ста пятидесяти случаев) или по топонимике — тридцать раз встречается слово La Bastide. Их создание было обусловлено несколькими факторами, в отношении которых разные историки почти не расходятся во мнениях. Они подчеркивают, что тут сказалось соперничество французских Севера и Юга — Монтобан (1144 г.) и Корд (1222 г.), например, были заложены, чтобы попытаться дать отпор нападениям северных соседей. Немало населенных пунктов возникло в результате альбигойского крестового похода, и своим появлением они были обязаны Людовику IX (Эг-Морт и Каркассон), его брату Альфонсу де Пуатье, предполагаемому родителю сорока пяти бастид, и их преемникам Филиппу Смелому и Филиппу Красивому, желавшим закрепить территориальное господство в Аквитании. Надо также принять в расчет франко-английский антагонизм, проявлявшийся на земле Перигора, Ажене и в долине Адура. И не следует забывать ни об амбициях аквитанских сеньоров, в частности графов Фуа и Беарна, ни об интересах аббатств и монашеских орденов. Похоже, в данном конкретном случае мало смысла задаваться вопросом, было ли стратегическим императивом стремление к прибыли — поскольку чем больше держателей, тем больше податей можно собрать, — или элементарная забота об удержании земель. Легче составить список «самых активных» основателей бастид, где будут соседствовать имена Раймунда VII Тулузского (1222–1249), упомянутого Альфонса де Пуатье — графа Тулузского с 1249 по 1271 г., Эсташа де Бомарше, королевского сенешаля с 1270 по 1294 г., давшего свое имя одному из основанных им двадцати населенных пунктов, и, наконец, Эдуарда I Английского, «далекого отца» двадцати пяти поселений, включая Монпазье (1285 г.).
Каждая бастида действительно была звеном «линии», создание которой отражало первоочередную заботу об обороне, заселении и обмене, форму которой определяли стратегии, какие разные власти той эпохи использовали для внедрения. В Ажене и Перигоре французы, видимо, пытались выдвинуться поближе к Бордо, что провоцировало англичан на оборонительные меры. В Гаскони бастиды «отмечали рубежи продвижения королевской власти», сталкивавшейся на сей раз с сопротивлением крупных феодалов. Вполне логично, что любая власть старается заселить подвластную территорию и разбить ее на административные единицы, чтобы удерживать без содержания дорогостоящих гарнизонов: ведь жители новых центров колонизации должны сами обеспечивать себе защиту. От Перигора до земли Фуа шла ис