Например, недавно было предложено создать класс "некоммерческих медиа-компаний" с ограничением права голоса для крупнейших доноров и соответствующим дополнительным правом голоса для более мелких доноров (таких как журналисты, читатели, краудфандеры и так далее). Например, можно решить, что только треть индивидуальных взносов, превышающих 10 процентов от общего капитала компании, должна получить право голоса. Идея заключается в том, что, возможно, имеет смысл дать больше голосов журналисту или читателю, который вкладывает $10 000, а не $100, но лучше избежать предоставления всей власти инвестору с большими деньгами, который вкладывает $10 миллионов, чтобы "спасти" газету. Фирма такого типа находится между традиционным акционерным обществом, основанным на принципе "одна акция - один голос", и фондом, ассоциацией или другой некоммерческой организацией, взносы в которую не дают права голоса (по крайней мере, напрямую).
Изначально задуманная для сектора СМИ и для условий, в которых финансовые взносы принимают форму (невозмещаемых) подарков, подобная модель может хорошо подойти для кооперативов в других секторах, а также может быть применима в случаях, когда взносы капитала возмещаемы. В целом, нет причин ограничивать себя выбором между чисто кооперативной моделью (один человек - один голос) и чисто акционерной моделью (один пай - один голос). Важным моментом является то, что необходимо экспериментировать с новыми смешанными формами в больших масштабах. В прошлом идея фирм, управляемых работниками, вызывала большие надежды, например, во Франции в 1970-х годах (где в ходу было слово autogestion). Но многие проекты не продвинулись дальше лозунгов и ни к чему не привели из-за отсутствия конкретных планов. Любое обсуждение новых предпринимательских структур должно включать планы по изменению порядка налогообложения некоммерческих предприятий. В большинстве стран налоговые льготы на пожертвования в основном благоприятствуют богатым, чьи предпочтения в благотворительности, культуре, искусстве, образовании, а иногда и политике фактически субсидируются менее обеспеченными налогоплательщиками. В четвертой части я расскажу о том, как можно изменить налоговую систему, чтобы стимулировать более демократичные и партисипативные результаты, позволив каждому гражданину отдавать одинаковую сумму на некоммерческие предприятия по своему выбору, возможно, включая пожертвования в сектора, ранее не освобожденные от налогообложения (например, СМИ или предприятия в области устойчивого развития).
Подведем итоги: В девятнадцатом веке и до Первой мировой войны господствующая идеология сакрализовала частную собственность и права собственников. Затем, с 1917 по 1991 год, новое мышление о формах собственности было заблокировано биполярным противостоянием советского коммунизма и американского капитализма. Один выступал либо за неограниченную государственную собственность, либо за полную частную акционерную собственность. Это помогает объяснить, почему такие альтернативы, как совместное управление и самоуправление, не были изучены так полно, как могли бы. Падение Советского Союза открыло новый период неограниченной веры в частную собственность, из которого мы еще не полностью вышли, но который начинает показывать серьезные признаки истощения. То, что советский коммунизм был катастрофой, не означает, что мы должны перестать думать о собственности и о том, как ее можно преодолеть. Конкретные формы собственности и власти постоянно изобретаются заново. Пришло время по-новому взглянуть на эту историю, начиная с немецких и скандинавских экспериментов с совместным управлением, и спросить, как их можно обобщить и распространить на жизнеспособные, инновационные и партисипативные формы самоуправления.
Социал-демократия, образование и конец первенства США
Теперь мы переходим к одной из главных проблем, с которой сегодня приходится сталкиваться социал-демократическим обществам, а именно к вопросу доступа к навыкам и обучению, особенно к высшему образованию. Собственность важна, но образование также играло центральную роль в истории режимов неравенства и эволюции социального и экономического неравенства как внутри стран, так и между ними. Два момента заслуживают особого внимания. Во-первых, на протяжении большей части двадцатого века Соединенные Штаты значительно превосходили Западную Европу и остальной мир в области образования. Это преимущество США восходит к началу девятнадцатого века и далее, и оно во многом объясняет большой разрыв в производительности и уровне жизни, который мы наблюдаем на протяжении большей части двадцатого века. В конце двадцатого века Соединенные Штаты утратили это преимущество и стали свидетелями появления нового расслоения в отношении образования: значительные разрывы в инвестициях в образование отделили низший и средний классы от тех, кто имел доступ к наиболее богато одаренным университетам. Не ограничиваясь Соединенными Штатами, я подчеркну, что ни одна страна не ответила полностью удовлетворительным образом на вызов перехода от первой образовательной революции ко второй - то есть от революции в начальном и среднем образовании к революции в высшем образовании. Эта неудача является одной из причин роста неравенства с 1980 года и того, что социал-демократическая модель (и избирательная коалиция, которая сделала ее возможной), похоже, исчерпала себя.
РИС. 11.3. Производительность труда, 1950-2015 годы (2015 евро)
Интерпретация: Производительность труда, измеряемая ВВП на час работы (в постоянных евро 2015 года по паритету покупательной способности), выросла с 8 евро в Германии и Франции в 1950 году до 55 евро в 2015 году. Германия и Франция догнали (или немного обогнали) США в 1985-1990 годах, тогда как Великобритания остается на 20 процентов ниже. Источники и серии: piketty.pse.ens.fr/ideology.
Начнем с американского первенства. В начале 1950-х годов производительность труда в Германии и Франции едва достигала 50 процентов от уровня США. В Великобритании она составляла менее 60 процентов. Затем Германия и Франция превзошли Великобританию в 1960-х и 1970-х годах и в конечном итоге догнали США в 1980-х годах. После 1990 года производительность труда в Германии и Франции стабилизировалась примерно на том же уровне, что и в США, а производительность труда в Великобритании осталась на уровне на 20 процентов ниже (рис. 11.3-11.4).
Эти графики требуют нескольких замечаний. Во-первых, показатели производительности, показанные на рис. 11.3 и 11.4, а именно валовой внутренний продукт (ВВП), деленный на общее количество отработанных часов, далеко не полностью удовлетворительны. Само понятие "производительность" является проблематичным и требует дальнейшего обсуждения. Может показаться, что это слово означает призыв производить все больше и больше во веки веков, что не имеет смысла, если в результате планета станет непригодной для жизни. Следовательно, вместо того чтобы рассуждать в терминах ВВП, гораздо лучше было бы использовать чистый внутренний продукт - с вычетом амортизации и ущерба капиталу, включая природный капитал, но имеющиеся в настоящее время национальные счета не позволяют нам сделать это. Хотя это не влияет на сравнения, на которых мы здесь фокусируемся, его значение для анализа неравенства в глобальной экономике XXI века остается фундаментальным.
РИС. 11.4. Производительность труда в Европе и США
Интерпретация: Производительность труда, измеряемая ВВП на час работы (в постоянных евро 2015 года по паритету покупательной способности), в 1950 году в Западной Европе была вдвое ниже, чем в США. Германия и Франция догнали (или немного превзошли) США в 1985-1990 годах, в то время как Великобритания оставалась на 20% ниже. Источники и серии: piketty.pse.ens.fr/ideology.
Во-вторых, довольно сложно надежно и сопоставимо измерить количество отработанных часов в разных странах. С 1960-х годов, конечно, проводилось множество опросов, позволяющих оценить количество отработанных часов в неделю, время отпуска и другие важные данные. Но эти исследования редко бывают полностью последовательными во времени и пространстве, и они гораздо менее многочисленны и полны для лет до 1960 года. В этой книге я использовал данные о количестве отработанных часов, собранные международными статистическими агентствами. Это лучшие оценки, которые у нас есть, но их точность не следует преувеличивать. Главный факт, который следует иметь в виду (и который достаточно хорошо документирован), заключается в том, что до начала 1970-х годов количество отработанных часов на одно рабочее место было примерно одинаковым в Западной Европе и США (1900-2000 часов в год на одно рабочее место); однако в 1980-х годах открылся значительный разрыв. К середине 2010-х годов количество часов, отработанных на одном рабочем месте в год, составляло 1400-1500 в Германии и Франции; 1700 в Великобритании; и почти 1800 в США. Эти различия отражают как более короткую рабочую неделю, так и более продолжительные отпуска в Германии и Франции.
Обратите внимание, что в долгосрочной перспективе рабочее время сокращается (в том числе в Великобритании и в меньшей степени в США), что кажется логичным. Поскольку производительность труда растет, естественно работать меньше часов, чтобы проводить больше времени с семьей и друзьями, познавать мир и других людей, искать развлечения и культуру. Возможно, именно в этом и заключается цель технологического и экономического прогресса, а задача повышения качества жизни лучше решается на траектории, которую мы видим в Германии и Франции, чем в Великобритании и США. Какова идеальная скорость сокращения рабочего времени? Каков наилучший способ организации труда? На эти вопросы крайне сложно ответить, и я не собираюсь делать это здесь. Тенденция к сокращению рабочего времени - вопрос сугубо политический, всегда связанный с социальными конфликтами и идеологическими изменениями. Отметим лишь, что в отсутствие национального законодательства или коллективных переговоров для всей рабочей силы или, по крайней мере, рабочей силы всего сектора экономики, исторически крайне редко наблюдаются значительные сокращения рабочего времени.