В конечном счете, это привело к созданию Ирландского свободного государства в 1922 году, а затем Ирландской Республики в 1937 году после серии жестоких столкновений, следы которых видны и по сей день. Однако для наших целей интересно то, что реальная угроза независимости Ирландии вынудила британскую политическую систему в период 1880-1920 годов согласиться на проведение различных аграрных реформ и перераспределение земли в Ирландии, каждая из которых нанесла удар по господствующей идеологии собственничества. В частности, правительство решило выделять постепенно растущие суммы на помощь ирландским фермерам в покупке земли. В итоге правительство само контролировало перераспределение ирландских земель, но со значительной компенсацией для лендлордов, выплачиваемой из государственного казначейства. Закон для достижения этой цели, гораздо более амбициозный и лучше финансируемый, чем закон 1870 года, был принят в 1891 году. За ним последовал еще один закон о земле в 1903 году, который позволил бывшим арендаторам выкупить свои земли с помощью семидесятилетних кредитов по номинальной ставке 3 процента (в то время никто не предвидел грядущих приступов инфляции, которые на практике свели стоимость этих покупок практически к нулю); также была предусмотрена дополнительная помощь в виде государственных субсидий в размере 12 процентов от стоимости земли. В довершение всего в 1923 году был принят еще один закон, обязывающий оставшихся помещиков продать свою землю новому ирландскому правительству, которое, в свою очередь, продало ее арендаторам по низким ценам. Но, по некоторым оценкам, почти три четверти земли уже перешли из рук в руки до войны, отчасти благодаря законам 1870, 1891 и 1903 годов и, прежде всего, мобилизации самих ирландских фермеров.
Ирландский опыт показателен в нескольких отношениях. Во-первых, квазиколониальное положение Ирландии и огромное неравенство, которое оно породило, привело к более общему сомнению в легитимности всей системы частной собственности и связанного с ней постоянного неравенства. Например, в ответ на обвинения в том, что земельная собственность стала гиперконцентрированной не только в Ирландии, но и во всем Соединенном Королевстве, лорды согласились на проведение в 1870-х годах серии земельных обследований, которые показали, что собственность была еще более концентрированной, чем предполагали даже самые пессимистичные предыдущие оценки. Эти исследования сыграли важную роль в эволюции представлений о неравенстве и перераспределении, поскольку они показали, что даже если Великобритания была лидером в создании современной промышленной экономики, она была отстающей в отношении неравенства; более того, эти две реальности ни в коем случае не противоречили друг другу - скорее наоборот (как во Франции эпохи Belle Époque). Ирландский пример особенно интересен, поскольку он указывает на проблемы перераспределения и аграрной реформы, которые возникнут в других постколониальных контекстах, например, в Южной Африке в 1990-х годах. Кроме того, ирландский опыт иллюстрирует тесную связь между вопросом границ и вопросом перераспределения, а также между политическим режимом и режимом собственности. Взаимодействие между системами границ и структурами неравенства - взаимодействие, сформированное вопросами политики, богатства и в некоторых случаях иммиграции - продолжает играть ключевую роль по сей день не только в Великобритании и Европе, но и во всем мире.
Швеция и конституционализация общества четырех порядков
Теперь мы обратимся к примеру Швеции, которая представляет собой удивительный и относительно малоизвестный пример ранней конституционализации общества четырех порядков, за которой последовал новый переход к обществу собственности, в ходе которого Шведское королевство придерживалось собственнической логики в большей степени, чем Франция или Великобритания: в частности, Швеция в конце XIX века приняла дерзкую систему пропорционального представительства, основанную на количестве собственности, которой владел каждый избиратель (или сумме уплаченных налогов).
Случай Швеции еще более интересен, поскольку в двадцатом веке эта страна стала синонимом социал-демократии. Социал-демократы САП пришли к власти в начале 1920-х годов, когда исторический лидер партии, Хьямал Брентинг, был избран премьер-министром. Впоследствии партия находилась у власти более или менее постоянно с 1932 по 2006 год, и этот длительный период правления позволил ей разработать очень сложную систему социального обеспечения и налогообложения, которая, в свою очередь, достигла одного из самых низких уровней неравенства, когда-либо наблюдавшихся в мире. Поэтому люди часто думают о Швеции как о стране, которая всегда была эгалитарной по своей природе. Это не так: до начала двадцатого века Швеция была глубоко неэгалитарной страной, в некоторых отношениях более неэгалитарной, чем другие страны Европы; или, скорее, она была более изощренной в организации своего неравенства и более систематической в выражении своей собственнической идеологии и формировании ее институционального воплощения. Швеция смогла изменить свою траекторию только благодаря необычайно эффективной мобилизации населения, особым политическим стратегиям и своеобразным социальным и налоговым институтам.
Люди иногда воображают, что каждая культура или цивилизация имеет некую "сущность", которая делает ее естественно эгалитарной или неэгалитарной. Так, Швеция и ее социал-демократы якобы были эгалитаристами с незапамятных времен, как будто равенство - это какая-то страсть викингов. В отличие от этого, Индия с ее кастовой системой должна быть вечно неэгалитарной, без сомнения, на основании какой-то арийской мистики. На самом деле, все зависит от правил и институтов, которые устанавливает каждое человеческое общество, и все может очень быстро меняться в зависимости от баланса политической и идеологической власти среди противоборствующих социальных групп, а также от логики событий и неустойчивых исторических траекторий, которые можно понять только путем детального изучения. Пример Швеции - это идеальное противоядие консервативным аргументам идентичности, которые слишком часто появляются в дебатах о равенстве и неравенстве. Швеция напоминает нам, что равенство - это всегда хрупкая социально-политическая конструкция, и ничто не может считаться постоянным: то, что было преобразовано в прошлом с помощью институтов и мобилизации политических движений и идеологий, может быть преобразовано снова с помощью аналогичных средств, к лучшему или к худшему.
Давайте начнем с обзора истории. С 1527 по 1865 год шведская монархия опиралась на парламент, риксдаг, который состоял из представителей четырех орденов или сословий: дворянства, духовенства, городской буржуазии и землевладельческого крестьянства. В отличие от трифункционального общества, организация была явно четвертичной, а не троичной. Каждый из четырех орденов назначал своих представителей в соответствии со своими особыми правилами; на практике право голоса имели только самые богатые буржуа и крестьяне, которые платили наибольшие налоги. В Риксдаге каждый орден голосовал отдельно, как и в Генеральном эстате во Франции времен анцианского режима. Правила, установленные Риксдагом 1617 года, предусматривали, что король мог отдать решающий голос, если ордена были разделены пополам.
Однако, согласно Риксдагсдордингу 1810 года, четыре ордена должны были продолжать дебаты и голосование до тех пор, пока не будет достигнуто большинство три к одному или четыре к нулю. На практике дворянство играло явно доминирующую роль в этой теоретически четвертичной системе. Его представители превосходили представителей других орденов, что позволяло ему доминировать в комитетах, где обсуждались решения. Более того, члены правительства выбирались королем, который сам обладал важными законодательными и бюджетными прерогативами, и на практике главными министрами, как правило, были дворяне. Первый недворянский глава правительства вступил в должность только в 1883 году. Рассматривая все шведские правительства с 1844 по 1905 год, мы видим, что 56 процентов министров были представителями дворянства, которое составляло всего 0,5 процента населения.
В отличие от Великобритании и Франции, Швеция начала проводить систематические переписи населения очень рано. Относительно сложные опросы населения начались уже в 1750 году. Это привело к административному определению дворянства, основанному на заверенных генеалогиях, прослеживающих происхождение от феодальной воинской элиты, или на грамотах, выданных монархом. Ни во Франции, ни в Великобритании не было такого официального определения дворянства, за исключением пэров Франции и крошечного титулованного дворянства в Великобритании. Из записей переписей видно, что шведское дворянство было относительно небольшим уже в середине восемнадцатого века; впоследствии оно росло не так быстро, как все население: в 1750 году дворянское сословие составляло около 0,5 процента населения, в 1800 году - 0,4 процента, а в переписях 1850 и 1900 годов - даже не 0,3 процента. Эти уровни не сильно отличаются от показателей Франции и Великобритании (рис. 5.2), за исключением того, что в Швеции дворянство было официальной административной и политической категорией. Таким образом, в Швеции мы наблюдаем необычайно тесный симбиоз между формированием централизованного государства и переопределением трифункциональной схемы (здесь в ее четвертичном варианте).
Четвертичный режим Риксдага был заменен в 1865-1866 годах цензовым парламентом с двумя палатами: верхней палатой, избираемой небольшим меньшинством крупных собственников (едва ли 9000 выборщиков, менее 1% взрослого мужского населения), и нижней палатой, также цензовой, но значительно более открытой, поскольку за ее членов имели право голосовать около 20% взрослых мужчин.
По сравнению с другими европейскими странами, которые реформировали свои избирательные системы в тот же период, Швеция оставалась довольно ограничительной: всеобщее избирательное право для мужчин было окончательно восстановлено во Франции в 1871 году, а британские реформы 1867 и 1884 годов увеличили процент взрослых мужчин с правом голоса сначала до 30%, а затем до 60%. В Швеции избирательное право не расширялось до реформ 1909-1911 годов, и только в 1919 году для мужчин были отменены все имущественные цензы; затем в 1921 году право голоса было распространено на женщин. В 1900 году, когда правом голоса обладали лишь немногим более 20 процентов взрослых мужчин, Швеция была одной из наименее развитых стран Европы, особенно по сравнению с Францией и Великобританией (рис. 5.3), а также по сравнению с другими странами Северной Европы.