Демократы также встали на сторону новых иммигрантов из Европы, в основном ирландцев и итальянцев, к которым протестантская республиканская элита относилась с опаской и стремилась лишить их права голоса, задерживая предоставление американского гражданства и предъявляя требования к образованию. Отчасти именно по этой причине северяне позволили белым южанам восстановить контроль над своими штатами и лишить бывших рабов права голоса. В конце концов, многие республиканцы считали, что чернокожие не готовы к гражданству; поэтому они не были заинтересованы в борьбе за предоставление им права голоса, тем более что они хотели продолжать отказывать в этом праве вновь прибывшим иммигрантам на северо-востоке (в то время как демократы в Нью-Йорке и Бостоне пытались как можно быстрее натурализовать ирландских и итальянских иммигрантов, чтобы пополнить ряды своих сторонников). Четырнадцатая поправка, принятая в 1868 году взамен правила трех пятых, предусматривала, что места в Палате представителей отныне будут распределяться на основе численности населения, но если избирательное право взрослых мужчин будет "каким-либо образом ущемлено... база представительства... должна быть уменьшена". Это положение могло бы стать эффективным способом давления на южные штаты, но оно так и не было приведено в исполнение, потому что штаты Северо-Востока поняли, что они многое теряют, учитывая их собственную заинтересованность в ограничении избирательного права. Это была важная развилка на пути.
Наконец, Пятнадцатая поправка, принятая в 1870 году, запрещала (теоретически) любую расовую дискриминацию в отношении избирательного права, но ее применение оставалось полностью на усмотрение штатов. Демократы-сегрегационисты были на пути к восстановлению контроля над южными штатами в атмосфере крайнего насилия, отмеченного многочисленными линчеваниями и нападениями на бывших рабов, которые пытались заявить о своих новых правах и показаться на публике. Временами ситуация граничила с мятежом, как, например, в Луизиане в 1873 году, когда там было два соперничающих губернатора (один - демократ, другой - республиканец, избранный голосами чернокожих). Учитывая решительность и организованность сегрегационистов, которые всегда держали власть на Юге, Северу потребовалась бы очень сильная воля, чтобы навязать расовое равенство, а такой воли просто не было. Большинство северян винили в войне небольшое меньшинство экстремистов среди крупных владельцев плантаций и считали, что настало время оставить Юг в покое, чтобы он сам управлял своими делами и решал проблемы неравенства по своему усмотрению. Как только южане восстановили контроль над правительствами, полицией, конституциями и судами своих штатов, и, самое главное, как только последние федеральные войска ушли в 1877 году (дата, ознаменовавшая официальный конец Реконструкции), южные демократы получили возможность установить режим сегрегации, который почти на столетие позволил им лишить черных права голоса и не допускать их в школы и общественные учреждения для белых. Также было введено специально разработанное трудовое законодательство, позволявшее поддерживать низкие зарплаты на плантациях, и все большее число чернокожих, которые недолго питали надежду на полную свободу и возможность когда-нибудь обрабатывать собственную землю, начали рассматривать возможность "великого переселения" на Север.
Такова была новая платформа демократов: непримиримая защита сегрегации на Юге, свободные деньги и реструктуризация военного долга, противодействие тарифам на промышленные товары и поддержка белой иммиграции на Севере. В целом, демократы выступали против того, что они считали финансовой и промышленной аристократией Северо-Востока, которая развязала Гражданскую войну и освободила рабов только для того, чтобы увеличить свои прибыли и защитить свои интересы. Именно на этом сложном комплексе вопросов демократы завоевали большинство в Конгрессе в 1874 году и победили на президентских выборах 1884 года (уже набрав больше голосов, но не получив президентство, в 1876 году, спустя чуть более десяти лет после окончания Гражданской войны). Чередование партий нормально для демократии, и эти победы демократов отчасти были следствием естественной усталости избирателей от республиканцев, которые к тому же были запятнаны различными финансовыми скандалами, как это часто случается с партиями власти. Тем не менее, интересно попытаться понять коалицию идей и стремлений, которая позволила этой смене произойти так скоро после войны, поскольку эта коалиция окажет большое влияние на то, что произойдет позже.
Говоря кратко, политическая идеология, которую Демократическая партия разработала во время Реконструкции, была связана с тем, что можно назвать "социальным нативизмом", или, в данном случае, возможно, "социальным расизмом", потому что черные были такими же коренными жителями Соединенных Штатов, как и белые (и даже больше, чем ирландцы и итальянцы), даже если рабовладельцы были бы рады депортировать их в Африку. Можно также говорить о "социальном дифференциализме" для обозначения политических идеологий, которые продвигают определенную меру социального равенства, но только в пределах сегмента населения - скажем, среди белых или людей, считающихся истинными "коренными жителями" данной территории (при понимании, что речь идет скорее о предполагаемой легитимности различных групп, претендующих на занятие земли, чем об их реальном статусе коренных жителей), в отличие от черных или других людей, считающихся вне сообщества (как неевропейские иммигранты в современной Европе). В данном случае "социальное" измерение социального нативизма было столь же реальным, как и "нативизм": Демократам удалось убедить белых избирателей из нижнего и среднего классов в том, что они более склонны защищать их интересы и продвигать их перспективы, чем республиканцы.
Позже в этой книге мы увидим, как эта социально-нативистская демократическая коалиция эпохи Реконструкции способствовала амбициозной программе сокращения неравенства в Соединенных Штатах, особенно с созданием федеральных подоходного налога и налога на имущество в 1910-х годах и Нового курса в 1930-х годах, прежде чем окончательно избавиться от своего нативизма с поворотом к гражданским правам в 1960-х годах. Мы также изучим общие черты и, прежде всего, глубокие различия между траекторией развития Демократической партии в США в период 1860-1960 годов и развитием социального нативизма в начале XXI века, особенно в Европе и США (но теперь под эгидой Республиканской партии).
Бразилия: Имперское и смешанное расовое упразднение, 1888 год
Теперь мы обратимся к случаю Бразилии. Хотя этот случай менее изучен, чем британский, французский и американский, отмена рабства в Бразилии в 1888 году также весьма поучительна. В отличие от американского Юга, где число рабов выросло с 1 миллиона до 4 миллионов в период с 1800 по 1860 год, в Бразилии в XIX веке не наблюдалось впечатляющего роста численности рабов. В 1800 году в стране уже проживало 1,5 миллиона рабов, и их число лишь незначительно увеличилось с того времени до отмены рабства в 1888 году (рис. 6.4). Несмотря на все более настоятельные жалобы британцев, бразильские работорговцы продолжали вести бизнес на протяжении большей части XIX века, по крайней мере, до 1860 года, но в постоянно сокращающихся масштабах. Важным моментом является то, что торговля не позволяла расти так быстро, как это было достигнуто за счет естественного прироста в Соединенных Штатах. Расовое смешение и постепенная эмансипация также гораздо шире практиковались в Бразилии, что помогло ограничить рост численности рабов. По данным переписи населения Бразилии 2010 года, 48 процентов населения назвали себя "белыми", 43 процента - "смешанной расой", 8 процентов - "черными" и 1 процент - "азиатами" или "коренными жителями". На самом деле, имеющиеся исследования показывают, что, как бы люди себя ни называли, более 90 процентов бразильцев сегодня имеют смешанное происхождение, европейское африканское и/или европейское индейское, включая многих, кто называет себя "белыми". Все указывает на то, что расовое смешение было чрезвычайно развито в Бразилии уже к концу XIX века, в то время как в США оно остается весьма незначительным и по сей день. Однако расовое смешение не предотвращает социальную дистанцию, дискриминацию или неравенство (которое остается исключительно высоким в Бразилии и сегодня).
Относительная стабильность числа рабов (1-1,5 миллиона) в быстро растущем населении в период 1750-1850 годов отражается в снижении доли рабов, которая упала с 50 процентов в 1750 году до 15-20 процентов в 1880 году - все еще высокое число (рис. 6.1). Отметим также, что в некоторых регионах доля рабов оставалась выше 30 процентов. Исторически наибольшая концентрация рабов наблюдалась на сахарных плантациях в Нордесте, особенно в районе Баии. В XVIII веке часть рабов была перевезена на юг (особенно в Минас-Жерайс) в связи с разработкой золотых и алмазных приисков, которые вскоре истощились; еще больше рабов было перевезено на юг с развитием кофейных плантаций в регионах Рио-де-Жанейро и Сан-Паулу в XIX веке. В 1850 году население Рио составляло 250 000 человек, из которых 110 000 были рабами (44%), что несколько выше, чем в Сальвадоре-де-Баия (33%).
В 1807-1808 годах, когда лиссабонский двор под угрозой наполеоновских войск покинул столицу Португалии и перебрался в Рио-де-Жанейро, население Бразилии составляло около 3 миллионов человек (половина из которых были рабами), примерно столько же, сколько и население Португалии. Затем произошло событие, уникальное в истории европейского колониализма: в 1822 году наследник португальского престола - после отказа от португальского титула к большому смущению своего двора - стал императором Бразилии под именем Педру I, первым главой нового независимого государства. Последующие десятилетия были отмечены многочисленными восстаниями рабов в стране, где уже существовало множество автономных сообществ, основанных беглыми рабами, начиная с Киломбу-дус-Палмарес в XVII веке, настоящей черной республики, которая просуществовала в горном районе более века, прежде чем уступила войскам, посланным положить конец этому подрывному эксперименту. Первый закон, предписывающий освобождение рабов в возрасте 60 лет, был принят в 1865 году после долгих дебатов. В 1867 году император Педро II произнес длинную речь, в которой поднял вопрос о рабстве, что вызвало возмущение в Палате депутатов и Сенате, где в то время преобладали богатые владельцы недвижимости и избиралось менее 1% населения, среди которого было много рабовладельцев.