Крайнее имущественное неравенство — необходимое условие цивилизации в бедном обществе? Интересно отметить, что писатели XIX века не ограничивались точным описанием современной им иерархии имущества и доходов. Часто они создают очень живую, осязаемую картину образа жизни, повседневной реальности, которую обеспечивают различные доходы. Иногда можно обнаружить и определенное оправдание крайнего имущественного неравенства того времени: между строк читается уверенность в том, что только оно позволяет существовать небольшой социальной группе, которая может заботиться не только о своем выживании, — неравенство является почти что необходимым условием цивилизации.
Так, Джейн Остин скрупулезно обрисовывает течение жизни в ту эпоху: ресурсы, необходимые для того, чтобы питаться, обставлять жилье, одеваться, перемещаться. Суть заключается в том, что в отсутствие современных технологий все стоит очень дорого и требует времени и прежде всего обслуживающего персонала. Слуги необходимы для получения и приготовления еды (хранить которую непросто), для того, чтобы одеваться (самое простое платье может стоить нескольких месяцев среднего дохода, а то и нескольких лет) и, разумеется, перемещаться. Для этого нужны лошади, экипажи, которые в свою очередь тоже требуют людей, которые будут ими заниматься, корм для животных и так далее. В этой ситуации читатель обнаруживает, что те, кто располагает доходом, превышающим средний в три или пять раз, объективно живут очень плохо и должны посвящать большую часть времени повседневным заботам. А если возникает желание обзавестись книгами, музыкальными инструментами, украшениями или бальными платьями, то для этого действительно необходимо иметь доход, превышающий средний в 20 или 30 раз.
В первой части книги мы уже отмечали, насколько трудно и наивно сравнивать покупательную способность в долгосрочном плане, ведь образ жизни и структура цен радикально изменились в самых разных отношениях. Поэтому эту эволюцию невозможно выразить одним-единственным показателям. Тем не менее можно напомнить, что, согласно официальным индексам, около 1800 года покупательная способность среднего дохода на душу населения в Великобритании и во Франции была примерно в 10 раз ниже, чем в 2010 году. Иными словами, те, кто в 1800 году располагал доходом, в 20 или 30 раз превышавшим средний, жили не лучше, чем те, кто сегодня имеет доход в два-три раза выше среднего. Доход, превышавший в 1800 году средний в пять-шесть раз, в современном мире означал бы, что его обладатель находится между минимальной и средней зарплатой.
Тем не менее герои Бальзака и Остин спокойно пользуются услугами десятков слуг, имен которых они обычно даже не знают. Писатели даже иногда высмеивают чрезмерные претензии и потребности своих персонажей, например когда Марианна, которая уже готовится выйти замуж за Уиллоби, краснея, объясняет, что, согласно ее подсчетам, трудно жить меньше чем на две тысячи фунтов в год (что более чем в 60 раз превосходит тогдашний средний доход): «Я убеждена, что мои требования очень умеренны. Содержать приличное число прислуги, экипаж или два и охотничьих лошадей на меньшую сумму просто невозможно»[404]. Элинор, не сдержавшись, замечает, что она преувеличивает. В свою очередь, Вотрен объясняет, что для достойной жизни нужно иметь доход не меньше 25 тысяч франков (что более чем в 50 раз превышает средний доход); он в деталях описывает расходы на одежду, слуг и перемещения. Никто не говорит ему, что он преувеличивает, но Вотрен настолько циничен, что это очевидно каждому читателю[405]. Те же непринужденные расчеты, основанные на таких же представлениях о благосостоянии, мы обнаруживаем в путевых заметках Артура Янга[406].
Каким бы излишествам ни предавались их персонажи, писатели XIX века описывают нам мир, в котором неравенство до определенной степени необходимо: если бы не существовало меньшинства, обеспеченного в достаточной мере имуществом, никто не мог бы заботиться о чем-либо, кроме выживания. Такое представление о неравенстве обладает хотя бы тем преимуществом, что не претендует на то, чтобы быть мери-тократическим. Делается определенный выбор в пользу меньшинства, которое живет за счет всех остальных, однако никто не утверждает, что это меньшинство достойнее или добродетельнее остального населения. Впрочем, в таком мире было совершенно очевидно, что только обладание имуществом может обеспечить достаточный для достойной жизни уровень благосостояния: диплом или квалификация, конечно, могут дать возможность зарабатывать в пять или 10 раз больше среднего уровня, но не больше. Современное меритократическое общество, особенно в Америке, намного менее снисходительно относится к проигравшим, поскольку претендует на то, что доминирование в нем основано на справедливости, добродетели и личных достоинствах, а также на недостаточной производительности труда неудачников[407].
Меритократический экстремизм в богатых обществах. Кстати, интересно отметить, что очень сильное неравенство в зарплатах — тем более сильное, что оно кажется более оправданным, чем неравенство в наследстве, — часто обосновывается самыми яркими меритократическими убеждениями. Со времен Наполеона до Первой мировой войны во Франции имелось небольшое количество высокопоставленных и очень хорошо оплачиваемых чиновников (их зарплата могла превосходить средний доход в 50 или даже в 100 раз), начиная с министров; это всегда оправдывали (в том числе и сам император, который был выходцем из корсиканского мелкого дворянства) тем, что самые способные и достойные должны иметь такое жалование, которое позволит им жить так же достойно и элегантно, как живут самые состоятельные лица (своеобразный ответ властей Вотрену). Как отмечал Адольф Тьер в 1831 году, выступая с трибуны палаты депутатов: «Префекты должны иметь такое же положение, что и видные граждане департаментов, в которых они живут»[408]. В 1881 году Пол Леруа-Болье объяснял, что государство, повышая лишь небольшие жалования, слишком самоустранилось. Он решительно встал на защиту крупных чиновников своего времени, большая часть которых получала не более «15 или 20 тысяч франков в год»; «эти цифры покажутся огромными непосвященному», однако в действительности «не позволяют жить элегантно и откладывать сколько-нибудь значительные сбережения»[409].
Возможно, наибольшее беспокойство вызывает то, что подобную аргументацию приходится слышать в самых богатых обществах, где доводы Остин о необходимости и достоинстве звучат не так часто. В Соединенных Штатах в 2000-2010-е годы такими аргументами пытаются оправдать заоблачные вознаграждения топ-менеджеров (в 50, 100 или даже больше раз превышающие средний доход): акцент делается на том, что если бы не было таких зарплат, то лишь наследники могли бы достичь настоящего благосостояния, что было бы несправедливо. В конечном счете доходы в размере нескольких миллионов или десятков миллионов евро, выплачиваемые топ-менеджерам, ведут к большей социальной справедливости[410]. Здесь видно, как постепенно создаются условия для установления еще более откровенного неравенства, чем в прошлом.
В будущем вполне может оказаться, что будут сочетаться друг с другом и возвращение очень сильного неравенства в наследственном капитале, и огромное неравенство в зарплатах, которое будет оправдываться соображениями достоинства и производительности (которые, как мы видели, на самом деле зиждутся на очень слабой фактической основе). Меритократический экстремизм тем самым может привести к гонке преследования между топ-менеджерами и рантье, а проигравшими будут все те, кто не относится ни к первым, ни ко вторым.
Также стоит отметить, что меритократические убеждения в обосновании неравенства в современном обществе играют роль не только на вершине иерархии, но и касаются диспропорций между низшими и средними классами. В конце 1980-х годов Мишель Ламон подробно опросил несколько сотен представителей «высшего среднего класса» в крупных (Нью-Йорк и Париж) и в средних (Индианаполис и Клермон-Ферран) городах Соединенных Штатов и Франции. Он спрашивал их о жизненном пути и о том, как они воспринимают свою социальную идентичность, свое место в обществе и свое отличие от других групп населения и от низших классов. Один из главных его выводов заключался в том, что в обеих странах «образованная элита» настаивала прежде всего на своих достоинствах и личных нравственных качествах, к числу которых они относили строгость, терпение, труд, усилия и т. д. (а также терпимость, любезность и т. д.)[411]. Герои Остин и Бальзака не сочли бы нужным так описывать свои личные качества по сравнению с характером своих слуг (которые, впрочем, даже не упоминаются).
Общество мелких рантье. Вернемся к сегодняшнему миру, а точнее — к Франции 2010-х годов. По нашим расчетам, для поколений, родившихся в 1970-1980-х годах, наследство и дарения будут составлять около четверти от всех ресурсов (состоящих от наследств, дарений и трудовых доходов, взятых вместе), которыми они будут располагать в течение жизни. А значит, в том, что касается общего объема, для нынешних поколений наследство и дарения уже имеют такое же значение, как и для поколений девятнадцатого столетия (см. график 11.9). Следует также уточнить, что речь идет о прогнозах, соответствующих основному сценарию; если же будут выполнены условия альтернативного сценария (снижение роста, повышение очищенной от налогов доходности капитала), то для поколений XXI века на наследство и дарения будет приходиться более трети, а возможно, и четыре десятых ресурсов[412]