. Эти суммы позволяли в немногих словах точно обрисовать обстановку, образ жизни, соперничество между людьми, целую цивилизацию.
Можно было бы привести много других примеров из американских, немецких, итальянских романов и романов из всех прочих стран, где царила та же монетарная стабильность. До Первой мировой войны у денег был смысл, и писатели охотно к нему обращались, исследовали его и использовали как литературный прием.
Этот мир бесповоротно канул в небытие в годы Первой мировой войны. Для финансирования боевых действий, приобретших невиданный размах и жестокость, для выплат жалования солдатам и закупки все более дорогостоящих и сложных вооружений, которые использовались на фронтах, правительства влезли в огромные долги. Уже в августе 1914 года основные воюющие страны отменили обмен своих денег на золото. После войны все страны в той или иной мере обращались к печатному станку, чтобы избавиться от огромного государственного долга. Попытки вновь ввести золотой стандарт, которые предпринимались в 1920-е годы, были оставлены с наступлением кризиса 1930-х годов: Великобритания отказалась от золотого стандарта в 1931 году, Соединенные Штаты — в 1933 году, Франция — в 1936 году. Золотодолларовый стандарт, установленный после войны, также оказался неустойчивым: введенный в 1946 году, он исчез в 1971 году, когда был отменен обмен долларов на золото.
График 2.6
Инфляция со времен промышленной революции.
ордината: Темпы инфляции (индекс потребительских цен), %.
Примечание. Инфляция в богатых странах в XVIII–XIX веках стремилась к нулю, была высоной в XX веке, а после 1990 года составляет около 2 % в год.
Источники: piketty.pse.ens.fr/capital21с.
С 1913 по 1950 год инфляция превышала 13 % во Франции (т. е. цены за это время увеличились в сто раз) и достигла 17 % в Германии (т. е. цены увеличились более чем в триста раз). В Великобритании и в Соединенных Штатах, в меньшей степени затронутых войнами и меньше страдавших от политической нестабильности, уровень инфляции был заметно ниже: всего 3 % в год с 1913 по 1950 год. Однако и при таких темпах цены выросли втрое, тогда как на протяжении двух предшествующих столетий они оставались неизменными.
Во всех странах потрясения 1914–1945 годов настолько запутали денежные ориентиры, преобладавшие в довоенном мире, что инфляционные процессы не прекратились до сих пор.
Это хорошо видно на графике 2.6, который отражает поэтапную эволюцию инфляции в четырех странах в период с 1700 по 2012 год. Можно заметить, что инфляция составляла в среднем от 2 до 6 % в год между 1950 и 1970 годами, затем в 1970-е годы она выросла настолько резко, что достигла 10 % в Великобритании и 8 % во Франции между 1970 и 1990 годами, несмотря на тенденцию к снижению инфляции, которая обозначилась повсюду с начала 1980-х годов. Если сравнить период с 1990 по 2012 год, когда средняя инфляция составляла около 2 % в четырех рассматриваемых странах (несколько меньше в Германии и Франции, несколько больше в Великобритании и Соединенных Штатах), с предшествующими десятилетиями, то возникает соблазн усмотреть в этом постепенное возвращение к нулевой инфляции, царившей до Первой мировой войны.
Однако пойти по этому пути — значит забыть, что двухпроцентная инфляция сильно отличается от нулевой. Если прибавить к ежегодной инфляции в 2 % реальный рост на 1–2 % в год, то это означает, что все показатели — производства, доходов, зарплат — растут на 3–4 % в год, и через 10 или 20 лет все эти суммы лишатся какого-либо смысла. Кто помнит, какие были зарплаты в конце 1980-х — начале 1990-х годов? Кроме того, вполне возможно, что инфляция в 2 % в год несколько вырастет в ближайшие годы, если учесть изменения в монетарной политике, произошедшие с 2007–2008 годов, особенно в Великобритании и Соединенных Штатах. Здесь мы тоже сталкиваемся с серьезными изменениями по сравнению с монетарным режимом, существовавшим столетие назад. Интересно также отметить, что Германия и Франция, две страны, которые больше всего прибегали к инфляции в XX веке, особенно с 1913 по 1950 год, сегодня относятся к ней наиболее осторожно. Они создали монетарную зону — зону евро, которая почти полностью основана на принципе борьбы с инфляцией.
Ниже мы вернемся к роли, которую инфляция играет в динамике распределения богатства и особенно в накоплении и распределении имущества в течение этих разных периодов.
На данном этапе мы лишь подчеркнем, что потеря стабильных денежных ориентиров стала важным рубежом, отделяющим XX век от предыдущих столетий не только в экономическом и политическом плане, но также и в плане социальном, культурном, литературном. Не случаен тот факт, что деньги, или, если точнее, конкретное упоминание сумм и стоимостей, практически исчезли из литературы после потрясений 1914–1945 годов. Доходы и состояния постоянно упоминались в литературе всех стран до 1914 года, затем в 1914–1945 годах они постепенно сошли со сцены и так и не вернулись. Это касается не только европейского и американского романа, но и литературы других континентов. В романах Нагиба Махфуза, по крайней мере в тех из них, чье действие развивается в Каире межвоенных лет, когда цены еще не были искажены инфляцией, подробно рассказывается о доходах и деньгах для того, чтобы обрисовать положение персонажей и объяснить, что их тревожило. Это довольно близко миру Бальзака или Остин: социальные структуры, разумеется, не описываются подробно, однако восприятие людей, их ожидания, существующую иерархию можно понять через денежные ориентиры. В произведениях Орхана Памука, действие которых разворачивается в Стамбуле 1970-1980-х годов, не приводится ни одна сумма. В романе «Снег» главный герой, литератор, как и сам Памук, говорит, что для писателя нет ничего более докучного, чем вести речь о деньгах, о ценах и доходах прошлого года. С XIX века мир явно сильно изменился.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ДИНАМИКА СООТНОШЕНИЯ МЕЖДУ КАПИТАЛОМ И ДОХОДОМ
Глава 3. Метаморфозы капитала
В первой части мы дали определение ключевым понятиям дохода и капитала и описали основные этапы роста производства и дохода со времен промышленной революции.
Во второй части книги мы сосредоточимся на эволюции объемов капитала — как в том, что касается его глобальных масштабов, выраженных соотношением между капиталом и доходом, так и в том, что касается его состава, который определяется различными типами активов и природа которого сильно изменилась с XVIII века. Мы исследуем различные виды имущества (земля, недвижимость, станки, предприятия, акции, облигации, патенты, скот или природные ресурсы и т. д.) и изучим их развитие в истории. Начнем мы с примеров Великобритании и Франции, о которых имеется больше всего сведений в долгосрочной перспективе. Однако прежде сделаем небольшое отступление и обратимся к художественной литературе, которая в обеих странах служит прекрасным введением в существо имущественного вопроса.
Когда в начале XIX века Бальзак и Джейн Остин писали свои романы, природа имущества, о котором в них шла речь, была довольно ясна всем их читателям. Имущество было нужно для того, чтобы производить ренту, т. е. обеспечивать надежный и постоянный доход его обладателю, поэтому оно принимало форму прежде всего земельной собственности и облигаций государственного долга. Отец Горио владел государственной рентой, а в небольшом имении Растиньяка имущество представляло собой сельскохозяйственные земли. То же можно сказать и об огромном имении Норланд, которое унаследовал Джон Дэшвуд в «Разуме и чувствах» и из которого он вскоре прогнал своих сводных сестер Элинор и Марианну, после чего им пришлось довольствоваться процентами с оставленного им отцом небольшого капитала в виде государственной ренты. В классическом романе XIX века имущество присутствует повсюду, и, каким бы ни были его размеры и кто бы ни был его владельцем, чаще всего оно предстает в виде земли или государственных облигаций.
С точки зрения XXI века эти формы имущества могут показаться архаичными: возникает соблазн решить, что они являются элементами далекого, безвозвратно ушедшего прошлого, которые никак не связаны с экономическими и социальными реалиями нашего времени, когда капитал по природе своей кажется более «динамичным». Действительно, персонажи романов XIX века часто предстают в виде архетипа рантье, который в наши демократические и меритократические времена считается фигурой постыдной. С другой стороны, что может быть естественнее желания получать с капитала надежный и регулярный доход: в этом, собственно, и заключается цель «совершенного», в понимании экономистов, рынка капитала. На самом деле было бы ошибочным считать, что изучение имущественных вопросов XIX века бесполезно для понимания современного мира.
Если посмотреть внимательнее, то различия той эпохи от мира XXI века намного менее очевидны, чем может показаться. Прежде всего, эти два вида имущества — земля и государственные облигации — ставят очень разные вопросы, и их не следует смешивать так, как это делали писатели XIX века для удобства изложения. Государственный долг представляет собой всего лишь сумму, которую одна часть страны (те, кто получает проценты) одолжила другой (тем, кто платит налоги), а значит, его следует исключить из национального имущества и учитывать лишь как имущество частное. Сложный вопрос задолженности государств и природы имущества, к которому она относится, затрагивает современный мир ничуть не меньше, чем мир девятнадцатого столетия, и изучение прошлого может прояснить понимание этого феномена, имеющего огромное значение в современном мире. Ведь даже если в начале XXI века государственный долг еще далек от астрономического уровня, достигнутого в начале XIX века, по крайней мере в Великобритании, то во Франции и многих других странах он почти побил исторический рекорд и сегодня порождает еще больше сумятицы, чем в наполеоновскую эпоху. Процесс финансового посредничества (мы кладем деньги в банк, который затем размещает их в другом месте) стал настолько сложным, что мы зачастую забываем, кто чем владеет. Конечно, мы обременены долгами, — как об этом можно забыть, если СМИ ежедневно напоминают нам об этом? — но кому именно мы должны? В XIX веке получателей государственной ренты легко можно было определить; кто ее получает сегодня? Мы должны прояснить эту загадку, и изучение прошлого нам в этом поможет.