ель блюзов потерпел бы «ущерб». Ясно, что этот тип ущерба не связан с каким-то недобро вольным обменом, навязанными со стороны издержками или предоставлением преимуществ третьим лицам. Имеются все основания использовать правительство для предотвращения позитивного ущерба, иными словами, принуждения. Но нет никаких оснований использовать правительство для предотвращения негативного «ущерба». Напротив, такое государственное вмешательство ущемляет свободу и ограничивает добровольное сотрудничество.
Законодательство о FEPC означает принятие принципа, который приверженцы его нашли бы отвратительным почти в любом другом его приложении. Если правительство имеет право постановить, что при приеме на работу нельзя проводить дискриминацию на основании цвета кожи и расовой или религиозной принадлежности, оно точно так же имеет право постановить, случись большинству проголосовать соответствующим образом, что дискриминацию на основании цвета кожи и расовой или религиозной принадлежности проводить следует. Нюрнбергские законы при Гитлере и законы, принятые в южных штатах и подвергавшие негров всяческим ограничениям, являются примерами законодательства принципе аналогичного FEPC. Противники таких законов из числа сторонников FEPC не могут доказать, что они нехороши в принципе и что в их случае речь идет о непозволительных действиях правительства. Они только могут доказывать, что используемые критерии неуместны. Единственное, что они могут сделать — это попытаться убедить других, что здесь надо пользоваться другими критериями.
Если окинуть взором историю и посмотреть, на что можно было бы уговорить большинство, если бы каждый вопрос решался в индивидуальном порядке, а не как часть общего принципа, не приходится сомневаться, что результаты широкого одобрения правительственных действий в этой области были бы крайне нежелательны даже с точки зрения тех, кто в данный момент стоит за FEPC. Если сторонники FEPC в данный момент способны настоять на своих взглядах, это объясняется только конституционной и федеральной ситуацией, в которой региональное большинство в одной части страны в состоянии навязывать свои взгляды большинству в другой части страны.
Как правило, любое меньшинство, которое рассчитывает на какие-то конкретные действия большинства для защиты своих интересов, в высшей степени близоруко. Принятие общего самоограничивающего принципа (self-denying ordinance), относящегося к целой категории случаев, может помешать конкретному большинству эксплуатировать конкретное меньшинство. В отсутствие такого самоограничивающего принципа можно, безусловно, рас считывать на то, что большинство воспользуется своей властью для воплощения своих вкусов (если угодно, своих предрассудков), а не для защиты меньшинства от предрассудков большинства.
Если повернуть этот вопрос по-другому и представить его в более ярком свете, возьмем человека, который недоволен нынешним состоянием вкусов и считает, что неграм предоставляются меньшие возможности, чем хотелось бы. Предположим, что он будет жить по своим убеждениям и всегда возьмет на работу негра, да же когда имеется несколько равноценных кандидатов, более или менее подходящих ему во всех остальных отношениях. Надо ли мешать ему в этом при нынешних обстоятельствах? Если следовать логике FEPC, то явно надо.
Аналогом «справедливого трудоустройства» в той области, где эти принципы, видимо, разработаны лучше всего, а именно в области свободы слова, будет не свобода слова, а «справедливость слова». В этом отношении позиция Американского союза гражданских свобод представляется в высшей степени противоречивой. Союз выступает одновременно за свободу слова и за законы о справедливом трудоустройстве. Одно из обоснований свободы слова состоит в том, что мы не желаем, чтобы временное большинство решало в каждый данный момент, какое именно слово является допустимым. Мы стоим за свободный рынок идей, чтобы даже у тех из них, которые поначалу разделяли лишь немногие, был шанс склонить на свою сторону большинство или даже добиться почти всеобщего признания. Точно такие же соображения применимы к трудоустройству или, в более общем смысле, к рынку товаров и услуг. Если нежелательно, чтобы временное большинство решало вопросы свободы слова, то неужели более желательно, чтобы оно решало, какие качества следует принимать во внимание в вопросах трудоустройства? Да и вообще: долго ли продержится свободный рынок идей, если уничтожить свободный рынок товаров и услуг? Союз гражданских свобод будет до последнего вздоха отстаивать право расиста проповедовать на углу доктрину расовой сегрегации. Но он будет за то, что-бы расиста посадили в тюрьму, если тот начнет действовать в согласии со своими принципами и откажется брать негров на работу.
Законы о праве на труд
Некоторые штаты приняли так называемые «законы о праве на труд» (right-to-work laws). Эти законы запрещают требовать членства в профсоюзе в качестве условия для приема на работу.
Принципы, затрагиваемые законами о праве на труд, тождественны принципам, о которых идет речь в случае с FEPC. В обоих случаях имеет место нарушение свободы заключения контрактов по найму рабочей силы; в первом предписывается, что определенный цвет кожи или вероисповедание не могут быть условием трудоустройства, а во втором — что таким условием не может быть членство в профсоюзе. Несмотря на тождественность принципа, отношение к этим двум законам почти в 100 % случаев не совпадает. Почти все сторонники FEPC выступают против «права на труд»; почти все сторонники права на труд выступают против FEPC. Будучи либералом, я выступаю против обоих законов, точно так же, как я против так называемого «штрейкбрехерского» (yellow dog) контракта (при котором нечленство в профсоюзе является условием трудоустройства).
В свете конкуренции между работодателями и между наемными работниками нет, казалось бы, никаких оснований отказывать работодателям в праве предлагать своим работникам такие условия, какие им хочется. В некоторых случаях работодатели находят, что работники предпочитают получать часть вознаграждения за свой труд не в виде денег, а в виде бейсбольных полей, спортзалов или домов отдыха. Тогда работодатели обнаруживают, что им выгоднее внести в коллективный договор эти сооружения, нежели предложить более высокую зарплату. Точно так же работодатели могут предложить пенсионные планы или потребовать участия в пенсионных планах и т. д. Ни в чем этом нет никакого вмешательства в свободу трудоустройства. Это просто отражение стремления работодателей наделить работу качествами, которые устроят и привлекут работников. Если работодателей много, каждый работник, имеющий какие-то особые потребности, сумеет удовлетворить их, найдя место у соответствующего работодателя. В условиях конкуренции то же самое относится к «закрытому цеху». Если одни работники предпочитают фирмы с «закрытым цехом», а другие — с «открытым», появятся разные виды коллективных договоров, чтобы удовлетворить и первых и вторых.
На практике, разумеется, между FEPC и «правом на труд» существуют кое-какие важные различия. Различия эти состоят в том, что на стороне работников присутствует монополия в виде профсоюзных организаций, и в том, что имеется федеральное законодательство о профессиональных союзах. Сомнительно, чтобы при конкурентном рынке рабочей силы у работодателей была какая-то выгода делать «закрытый цех» условием трудоустройства. Если часто встречаются профсоюзы, в которых у рабочих нет большой монополистической власти, то таких «закрытых цехов» почти нет. «Закрытый цех» почти всегда есть символ монополистической власти.
Совпадение между «закрытым цехом» и профсоюзной монополией не является аргументом в пользу закона о праве на труд. Это аргумент в пользу ликвидации монополистической власти, в какой бы конкретной форме она ни выступала. Это аргумент в пользу более эффективных и энергичных антимонопольных действий в профсоюзной сфере.
Другим особым обстоятельством, имеющим практическую важность, является конфликт между федеральным и штатным законом и существующим ныне федеральным законом, который касается всех штатов и оставляет каждому отдельному штату лазейку лишь в виде принятия закона о праве на труд. Оптимальное решение будет заключаться в пересмотре федерального закона. Сложность в том, что ни один из штатов сам по себе этого добиться не в состоянии, и тем не менее жители отдельного штата могут пожелать изменить профсоюзное законодательство в пределах этого штата. Может статься, что закон о праве на труд будет единственным реальным выходом из этого положения и, таким образом, представит собой наименьшее зло. Я не могу согласиться с этим доводом в пользу закона о праве на труд, отчасти, я полагаю, по той причине, что, на мой взгляд, такой закон сам по себе не окажет большого влияния на монополистическую власть профсоюзов. Практические доводы кажутся мне слишком слабыми, чтобы перевесить принципиальные возражения.
Сегрегация в сфере образования
Сегрегация в области образования поднимает еще одну проблему, не затронутую выше очерченными соображениями единственно по той причине, что при нынешних обстоятельствах образование находится по большей части в ведении государства. Это означает, что государству надо принять недвусмысленное решение, проводить ли ему сегрегацию или интеграцию. Оба решения представляются мне неудачными. Те из нас, кто думают, что цвет кожи не имеет ни к чему никакого отношения и что всем следовало бы это признать, и тем не менее верят в индивидуальную свободу, стоят поэтому перед дилеммой. Если выбирать между злом насильственной сегрегации и злом насильственной интеграции, для меня лично не представляется возможным не предпочесть интеграцию.
В предшествующей главе, первоначально написанной вне всякого касательства к проблеме сегрегации и интеграции, содержится решение, позволяющее избежать обоих зол; в этом неплохая иллюстрация того, как решения, предназначенные расширить свободу вообще, помогают увеличить свободу в частности. Надлежащее решение состоит в том, чтобы ликвидировать административный контроль правительства над школами и разрешить родителям посылать детей туда, куда им хочется. В дополнение к этому, разумеется, всем нам надо будет по мере возможности пытаться всем своим пов