деральных резервах… Трудно сказать, как далеко зашла бы депрессия, если бы Федеральная резервная система не проводила политику закупок на либеральном открытом рынке».
С июля 1929 по март 1933 года объем денежной массы в США уменьшился на треть. Причем более двух третей уменьшения произошло после отказа Великобритании от золотого стандарта. Если бы не такое резкое падение объема денежной массы (а его явно можно и нужно было не допустить), то спад в экономике был бы умеренным и кончился бы раньше. Хотя все равно был бы сильнее, чем предыдущие спады. Однако без резкого сокращения денежной массы денежный доход всего за четыре года не мог бы упасть более чем вдвое, а цены – более чем на треть. Я не знаю ни одной глубокой депрессии ни в одной стране или в любую эпоху, которая не сопровождалась бы резким сокращением денежной массы, и ни одного резкого сокращения денежной массы, которое не сопровождалось бы глубокой депрессией.
Великая депрессия в США не только подтвердила нестабильность экономической системы на основе частного предпринимательства. Она показала, какой огромный ущерб могут нанести ошибки небольшой группы людей, которые получили власть над всей финансовой системой страны.
Многие скажут, что причина этих ошибок – несовершенство тех знаний, которые были у людей в то время (хотя я считаю, что знаний тогда было достаточно для принятия правильных решений), но дело не в этом. Любая система, дающая нескольким людям огромную власть и широкие полномочия, из-за чего их ошибки (даже если они простительные) приводят к далеко идущим последствиям, является плохой. Сторонники свободы считают такую систему плохой просто потому, что при ней небольшая группа людей получает слишком много власти без эффективного общественного контроля. В этом и состоит главный политический аргумент против «независимого» центрального банка. Однако такая система плоха даже для тех, кто готов пожертвовать свободой ради благополучия. Как простительных, так и непростительных ошибок невозможно избежать при системе, которая рассредоточивает ответственность, но наделяет при этом большой властью небольшую группу людей. В результате принятие важных политических решений сильно зависит от личных качеств нескольких человек. В этом состоит главный технический аргумент против «независимого» банка. Перефразируя Клемансо, можно сказать, что деньги – это вещь слишком серьезная, чтобы полностью доверять их судьбу руководству центрального банка.
Правила вместо органов власти
Нельзя достичь наших целей ни опираясь на полностью автоматический золотой стандарт, ни наделяя широкими полномочиями независимые органы власти. Но как же еще можно организовать монетарную систему так, чтобы она была стабильна и в то же время защищена от безответственного государственного вмешательства в систему, которая обеспечит монетарную структуру, необходимую для экономики свободного предпринимательства и неиспользуемую как источник власти, создающей угрозу экономической и политической свободе?
На сегодняшний день единственным решением является главенство законов, а не отдельных личностей. При этих законах устанавливаются такие правила проведения монетарной политики, которые позволяют обществу контролировать ее с помощью политической власти. Но в то же время они не допускают изменения монетарной политики в зависимости от случайных прихотей политической власти.
Вопрос о законодательстве, устанавливающем правила монетарной политики, тесно связан с темой, на первый взгляд, не имеющей никакого отношения к финансам, а именно с аргументом в защиту Первой поправки к Конституции США. Стоит кому-нибудь заговорить о пользе законодательных правил контроля над деньгами, как следует стереотипный ответ, что не имеет смысла связывать правилами руки органу финансовой власти. Ведь если он захочет, то всегда может сделать то, что предписывают ему правила. Но в дополнение к тому у него есть еще и альтернатива, поэтому он, разумеется, сможет работать лучше безо всяких правил. Другая версия этого аргумента относится к законодательному органу. Если этот орган готов принять такие правила, разумеется, он также воспользуется ими, чтобы закрепить в законодательстве «правильную» монетарную политику в каждом конкретном случае. Каким же образом, спрашивают те, кто приводит такие возражения, принятие этих правил защитит нас от безответственных политических решений?
Тот же аргумент применим, если изменить несколько слов, и к Первой поправке Конституции, и в равной степени ко всему Биллю о правах. Разве не абсурд, что у нас действует стандартный запрет на нарушения свободы слова? Почему нельзя рассматривать каждый случай по отдельности и принимать решение с учетом специфики каждого конкретного случая? Разве это не похоже на обычный аргумент против правил монетарной политики, сводящийся к тому, что не следует заранее связывать руки финансовому органу власти и нужно дать ему свободу решать каждый вопрос по отдельности? Почему тогда этот аргумент не приводят в дискуссиях о свободе слова? Например, один человек хочет выйти на улицу с плакатом, пропагандирующим контроль над рождаемостью, другой – коммунизм, третий – вегетарианство и так до бесконечности. Почему бы не издавать всякий раз закон, гарантирующий каждому из них право распространять свои конкретные взгляды или отказывающий ему в этом праве? Или, если взглянуть по-другому, может быть, стоит наделить какой-нибудь административный орган властью решать подобные вопросы? Сразу же становится очевидно, что если бы мы на референдуме по отдельности рассматривали каждую заявку на пропаганду определенных взглядов, то большинство из нас наверняка проголосовало бы за ограничение свободы слова во всех либо почти во всех конкретных случаях. Если вынести на референдум вопрос, имеет ли X право пропагандировать контроль над рождаемостью, то большинство скорее всего выскажется против, и то же самое произойдет с коммунизмом. Вегетарианец, возможно, получит большинство голосов, хотя и в этом случае нет 100 %-й уверенности.
Предположим, что все эти случаи объединены в одном пакете и участников референдума просят проголосовать за весь пакет в целом. То есть проголосовать либо за то, чтобы свобода слова была во всех случаях разрешена, либо, напротив, чтобы она была во всех случаях запрещена. Вероятнее всего, подавляющее большинство участников референдума проголосует за свободу слова. А именно голосуя за весь пакет, они проголосуют совсем не так, как если бы делали это по каждому случаю в отдельности. В чем причины этого парадокса? Одна из причин заключается в том, что человек гораздо энергичнее протестует, когда его самого лишают свободы слова из-за того, что он в меньшинстве, чем когда свободы слова лишают других, а сам он среди большинства. В результате при голосовании за весь пакет для человека важнее те редкие случаи нарушения его собственной свободы слова, когда он находится в меньшинстве, чем более частые нарушения свободы слова других.
Вторая причина, напрямую связанная с монетарной политикой, – голосование по всему пакету, а не по отдельным случаям. Из-за этого возникает кумулятивный эффект от объединения отдельных случаев. Когда участники референдума голосуют, может ли господин Джонс пропагандировать свои идеи на улице, мало кто из них учитывает официальную общую политику защиты свободы слова. Если человек для агитации на улице должен будет получить специальное разрешение законодателей, то это создаст огромные помехи развитию новых идей, экспериментам и реформам. Для нас все это очевидно, потому что мы, к счастью, живем в обществе, где действует самоограничивающее правило, не позволяющее рассматривать каждый вопрос свободы слова по отдельности.
Те же самые соображения справедливы и для сферы финансов. Если рассматривать каждый случай, то во многих случаях может быть принято неправильное решение. Поскольку люди, принимающие эти решения, берут во внимание лишь отдельный сектор финансовой системы и не учитывают кумулятивный эффект всей политики. С другой стороны, если какое-то общее правило принимается для целой группы случаев, объединенных в пакет, то само существование этого правила благотворно влияет на взгляды и ожидания людей. Если бы точно такие же решения принимались для каждого случая по отдельности, то этого благотворного влияния не было бы.
Если нужно сделать законом какое-то правило, то возникает вопрос: какое именно? Люди, придерживающиеся в общем либеральных взглядов, чаще всего предполагают, что это должно быть правило, определяющее уровни цен. А именно – законодательное предписание банкирам поддерживать стабильный уровень цен. Считаю, что это правило не следует закреплять в законе, потому как оно не устанавливает цели, для достижения которых у банковских воротил нет четко определенных непосредственных полномочий.
Применение этого правила приводит к рассредоточению ответственности и предоставлению финансистам неоправданно большой свободы действий. Очевидна тесная связь между решениями в области монетарной политики и уровнем цен, но она недостаточно сильна, слишком сложна и часто меняется. Поэтому невозможно, чтобы в своей обычной работе банкиры ориентировались на поддержание стабильного уровня цен.
Я подробнее отвечаю на вопрос о правиле, которое нужно закрепить в законе, в другой книге[7], а сейчас ограничусь здесь только изложением выводов из этой книги. Исходя из нынешнего состояния наших знаний, считаю, что это правило лучше всего сформулировать с учетом поведения «запаса денег». В данный момент я остановился бы на законодательно установленном правиле, предписывающем центробанку обеспечивать определенные конкретные темпы роста «запаса денег». При этом я определяю «запас денег» как сумму денег, находящихся вне коммерческих банков и вкладов в этих банках. Я закрепил бы за Резервной системой обязанность следить за тем, чтобы «запас денег» рос каждый месяц (а если возможно, то и каждый день) и год на X %, где X может быть от 3 до 5. Как именно будет определен «запас денег» и какие будут установлены темпы роста, не так важно, как сам факт, что есть конкретное определение и четкие темпы роста.