Каждый из них по отдельности недальновидный и расточительный человек. «Мы» знаем лучше «их» самих, что им стоит откладывать на старость больше, чем они готовы. Убедить их по отдельности мы не сможем. Зато способны убедить более половины этих людей заставить всех делать то, что лучше для их же собственного блага. Такой патернализм оправдывает принуждение ответственных людей, а не детей и сумасшедших.
Эта позиция внутренне последовательна и логична. Придерживающегося ее убежденного патерналиста нельзя разубедить, указав на ошибку в его рассуждениях. Он – наш принципиальный оппонент, а не просто благожелательный, хотя и заблуждающийся друг. В принципе патерналист не против диктатуры, хотя бы в мягкой форме.
Тот из нас, кто верит в свободу, должен также верить и в свободу людей совершать ошибки. Если человек сознательно предпочитает жить сегодняшним днем и уже сейчас тратит все свои средства на развлечения, обрекая себя на нищету в старости, то как мы можем ему мешать? Стоит ли спорить с ним, пытаться убедить его, что он поступает неразумно? Разве есть у нас основания насильно мешать ему идти по пути, который он сам для себя выбрал? Мы на 100 % уверены, что правы, а он ошибается? Отличительной чертой людей, которые верят в свободу, является смирение, а патерналистов – высокомерие.
Откровенных патерналистов не так уж много, потому что при беспристрастном рассмотрении патернализм оказывается совершенно несостоятельным. Тем не менее, поскольку патерналистские аргументы играют важную роль в обосновании мер социального обеспечения, имеет смысл разобрать их подробно.
Возможным обоснованием принуждения покупать аннуитет с точки зрения либерала является то, что люди, не заботящиеся о своем будущем, тем не менее не пострадают от последствий своей недальновидности, поскольку в старости будут жить за счет других людей. Мы не хотели бы, говоря в оправдание, видеть опустившихся стариков, жизнь которых заканчивается в беспросветной нищете. Поэтому им помогут частные и государственные благотворительные фонды. А это означает, что человек, который не позаботился о своей старости, будет жить за счет общества. Таким образом, принуждение этого человека к покупке аннуитета оправдывается не его собственным благом, но благом других членов общества.
Убедительность этой аргументации зависит от фактической ситуации. Если 90 % населения старше 65 лет живут за счет общества и нет никакого принуждения к покупке аннуитета, то этот аргумент кажется очень убедительным. А если только 1 %, то совсем неубедительным. Какой же смысл ограничивать свободу 99 % населения старше 65 лет отказываться от расходов, которые могут быть навязаны обществу остальным 1 %?
Во время Великой депрессии, когда и началась программа OASI, многие стали утверждать, что значительная часть населения в старости станет обузой для общества. Поэтому надо заставить ее приобрести аннуитет. С 1931 по 1940 годы одна седьмая часть работоспособного населения стала безработной. В пропорциональном отношении больше всего безработных было среди пожилых. Это беспрецедентное явление с тех пор ни разу не повторялось. Произошло оно не потому, что люди оказались недальновидны и не копили деньги на старость. Как мы показали в главе 3, Великую депрессию вызвали ошибки руководства страны. Программа OASI – это лекарство, если его вообще можно так назвать, от совсем другой болезни, с которой мы еще не сталкивались.
Безработица 1930-х годов, из-за которой многие люди вынужденно жили на государственные пособия, безусловно, резко обострила проблему помощи нуждающимся. Однако проблема пожилых людей не была самой серьезной, потому что среди получающих пособие по безработице оказалось много и молодых людей. А продолжающееся уже несколько десятилетий расширение программы OASI (пособия OASI получают сейчас уже более 16 млн человек) не остановило рост числа людей, получающих помощь из общественных фондов.
За прошедшие десятилетия частные соглашения об уходе за престарелыми кардинально изменились. Раньше дети считались главной опорой пожилых людей. Однако по мере повышения уровня жизни взгляды поменялись. Многие уже не рассчитывают на помощь детей в старости, а приобретают вместо этого недвижимость и платят взносы в негосударственные пенсионные фонды. В последние годы независимые от OASI негосударственные пенсионные фонды активно развиваются. Некоторые исследователи даже предполагают, будто эта тенденция может привести к тому, что многие люди будут скромно жить в работоспособном возрасте, чтобы, когда они выйдут на пенсию, их жизненный уровень был выше, чем когда они работали. Кто-то может сказать, что эти люди поступают крайне неразумно. Но если они хотят наслаждаться жизнью именно в старости, то зачем им мешать?
Как мы видим, принуждение к покупке аннуитета принесло много вреда и мало пользы. Оно лишило всех нас контроля над значительной частью наших доходов, заставляя тратить ее на определенную цель, а именно приобретение пенсионной страховки. И только в государственном пенсионном фонде это принуждение мешает конкуренции на рынке аннуитетов и сдерживает развитие пенсионных программ. Оно породило огромную армию бюрократов, которая постоянно растет и вмешивается во всё новые сферы нашей жизни. И все это было сделано только ради того, чтобы незначительная часть общества не превратилась в его иждивенцев!
Глава 12Борьба с бедностью
Небывалое развитие экономики западных стран на протяжении последних двух столетий и распространение свободного предпринимательства резко сократили абсолютные масштабы бедности в капиталистических странах Запада. Однако бедность – понятие в некотором роде относительное. И даже в этих странах, очевидно, еще остается много людей, живущих в условиях, которые мы считаем бедностью.
Одним из средств борьбы с бедностью и во многих отношениях самым оптимальным является частная благотворительность. Стоит отметить, что в Англии и США частные филантропические организации и фонды бурно развивались в середине и в конце XIX века, когда государство практически не вмешивалось в экономику. Одним из главных минусов увеличения активности государства в социальной сфере стал упадок частной благотворительности.
Могут возразить, что частной благотворительности недостаточно, поскольку она помогает не тем, кто делает пожертвования, а другим людям. То есть опять возникает «эффект соседства». Я расстраиваюсь, когда вижу, что кто-то живет в бедности. Но я выиграю, если этот человек выберется из бедности независимо от того, кто ему даст денег. В любом случае я все равно выиграю от благотворительности других людей. Иными словами, каждый из нас хотел бы участвовать в борьбе с бедностью при условии, что и все остальные поступят так же. И без подобной гарантии мы, наверное, не стали бы жертвовать на благотворительность ту же сумму. В маленьких сообществах для сбора пожертвований на частную благотворительность обычно достаточно влияния общественного мнения. Но в крупных сообществах с большой степенью обезличивания, которое сейчас доминирует, добиться этого с помощью одного только общественного мнения намного труднее.
Предположим, кто-то вслед за мной согласится, что подобная аргументация оправдывает борьбу государства с бедностью, устанавливающего некий минимальный стандарт уровня жизни каждого члена общества. Однако нужно ответить на два вопроса: как государство установит этот минимальный стандарт и чему он будет равен? Уверен, что определить этот минимальный уровень можно только как сумму налогов, которые мы (имею в виду большинство населения) согласны заплатить для финансирования борьбы с бедностью. Второй вопрос допускает несколько вариантов ответа.
Во-первых, если мы хотим вести борьбу с бедностью, то у нас должна быть программа помощи бедным. Есть все основания оказывать помощь бедному фермеру не потому, что он фермер, а потому, что он беден. То есть программа должна оказывать помощь людям как таковым, а не членам определенных профессиональных или возрастных групп, групп с конкретными ставками зарплаты, членам профсоюзов или людям, которые работают в определенных отраслях. Это избавит программу от тех недостатков, которые есть у программ поддержки фермеров, пенсионных фондов, законов о минимальной зарплате и о профсоюзах, таможенных пошлин, системы лицензирования определенных профессий и так далее, без конца и края. Во-вторых, насколько это возможно, программа, действуя с помощью рыночных механизмов, не должна нарушать нормальную работу рынка. То есть не повторять ошибок программы поддержания цен на сельхозпродукцию, законодательства о минимальной зарплате, таможенных пошлин и других мер вмешательства государства в экономику и социальную сферу.
Чисто механически можно предложить финансировать борьбу с бедностью с помощью негативного подоходного налога. В настоящее время доход в размере 600 долларов на человека освобождается от федерального налога (плюс минимальный фиксированный вычет 10 %). Если человек получает 100 долларов, подлежащих налогообложению, то есть его доход на 100 долларов больше суммы, свободной от вычетов и удержаний, то с него взимается налог. Предлагаю, что если его доход, подлежащий налогообложению, равен минус 100 долларов, то есть на 100 долларов меньше суммы, свободной от вычетов и удержаний, то он должен платить негативный налог, то есть получать субсидию. Если ставка субсидии равна, скажем, 50 %, то человек получит 50 долларов. Если у него нет никакого дохода и никаких удержаний, а ставка остается постоянной, то он будет получать 300 долларов. Он мог бы получать и большую сумму, если бы у него имелся вычет, например, за лечение. Так что его доход минус удержания оказался негативным еще до вычитания суммы, свободной от обложения. Разумеется, ставки субсидии должны быть прогрессивными. Точно так же как и ставки налога с дохода сверх сумм, свободных от налогообложения. Подобным образом можно было бы установить минимальный предел, ниже которого ни у кого не опускался бы чистый доход, включающий в себя субсидию, – в самом простом случае 300 долларов на человека. Этот минимальный предел будет зависеть от того, что может позволить себе наше общество.